Я был на одной из ваших последних выставок. Впечатляет.
– Зуб даю, если вы там и были… вы пускали слюни у портретов этой сучки Ингеборг Густаффсон.
– Не стоит мне хамить, мсье фотограф.
– Иначе что?
– Иначе я поднатужусь и вспомню, что года два назад вас прихватили за задницу с детской порнографией. Дело с трудом удалось замять, и вы отделались легким испугом. Но мне ничто не помешает дать ему ход теперь. А если покопаться, то это окажется не единственным вашим грешком.
– Чего вы хотите?
– Замечательные у вас раковины… Коллекционируете?
– Чего вы хотите?
– Вот эту раковину… Шутка. Вы не поверите, но в детстве морские раковины увлекали меня гораздо больше, чем люди…
– Так и знал, что в парижской полиции полно извращенцев.
– Я предупреждал вас, Гаэтано. Не стоит мне хамить.
– Чего вы хотите?
– Честного рассказа о Ги Кутарба. Вы ведь друзья?
– Боюсь, что разочарую вас. Мы не друзья.
– Ну надо же… Я общался с уймой людей, знающих Ги. И никто, никто не назвал его своим другом. Странно, правда?
– Какие претензии ко мне?
– Это просто странно, не более.
– У меня тоже нет друзей. Что с того?
– У вас есть ваши раковины.
– Одно из другого не следует. Я фотограф, а фотограф смотрит на мир через камеру. Иногда такое можно увидеть… Подцепить мизантропию так же легко, как и насморк. Только мизантропия в отличие от насморка не вылечивается.
– Ги бывал у вас…
– Ну и что?
– Довольно часто.
– Каждый первый понедельник месяца. Ну и что?
– О чем вы говорили?
– Ни о чем.
– Что же вы делали?
– Ничего. Пили вино и молчали.
– Удивительно…
– Самое удивительное, что это правда. «Charonia Tritonis», вот эта раковина… «Труба тритона». Он пил сангрию только из нее.
– Красавица… Вы пили вино из раковин?
– В моем доме все пьют вино из раковин. Ги не был исключением.
– Нальете мне?
– Никогда не пил с фараонами…
– Все когда-то случается в первый раз. Вы и детской порнографией не занимались… чуть больше двух лет назад.
– Вот черт.
– Если вас не затруднит, плесните-ка мне сюда… В «Трубу тритона».
– Вам хотелось бы узнать мысли Ги, а?
– Вы правы. Мне бы очень хотелось узнать, что у него в голове. На сегодняшний день это единственное мое желание.
– Сочувствую.
– Хорошее вино.
– Вино так себе. Не стоит распускать передо мной хвост, инспектор.
– В самом деле хорошее… А если я скажу вам, что Ги Кутарба – убийца?
– Я забьюсь под кровать.
– Нет, правда…
– Мы не были друзьями, инспектор. Так что это ничего не изменит в моем отношении к Ги.
– Значит, у вас все-таки существует свое отношение?
– Я же сказал, не хватайте меня за язык.
– А как вы относитесь к самому факту детской порнографии?
– Ну хорошо… Мне нравилось пить с ним вино. Он южанин, как и я. И он никогда меня не напрягал.
– Это все?
– Все.
– А если я покажу вам фотографии его жертв?
– Дешевые любительские фото с места преступления? Пустые хлопоты, инспектор Бланшар… или как вас там… Фотографии для меня – категория эстетическая. Боюсь, ваши обличительные снимки останутся за гранью моего восприятия.
– Я был на вашей выставке.
– На здоровье.
– Не на том гламуре, от которого все кипятком писают. Такого добра в любых каталогах полно. Я имею в виду выставку в Европейском доме фотографии. Довольно рискованную.
– Даже так?
– Настолько рискованную, что ее засунули в подвал.
– И благополучно закрыли на следующий день. Но вы все равно о ней пронюхали…
– Трудно было не пронюхать. Широкая общественность пребывала в возмущении.
– Насрать мне на широкую общественность.
– Не сомневаюсь. Постановочные фотографии умерших людей. Тому, кто до этого додумался, действительно на все наплевать.
– Тут вы попали в точку, Бланшар.
– Налейте-ка мне еще вина.
– Что, мысли Ги так и не прояснились?
– Нет. У вас были неприятности из-за этой выставки, так?
– Я не считаю это неприятностями. Неприятности были у моего приятеля.
– Который работал в том самом морге, где вы производили съемку?
– Да. Его уволили.
– Бедняга.
– Ничего, все к лучшему. Он устроился в похоронное бюро и теперь получает в два раза больше, чем получал.
– Снимки, надо сказать, незабываемые. Мертвый бродяга в тунике императора Нерона… Задушенная проститутка в чепце Шарлотты Корде…
– Вы еще забыли о китайце… Для того, чтобы подыскать для него одежонку Конфуция, пришлось убить пару вечеров.
– Немудрено, что широкая общественность была шокирована.
– Нуда. Только все эти гуманисты едва не вынесли двери, так им хотелось поглазеть на оскорбляющие нравственность фото.
– А вы считаете, что ничью нравственность не оскорбили?
– Послушайте, Бланшар… Эти тела были не востребованы. Так что у гипотетических родственников претензий ко мне быть не должно.
– Вы талантливый человек, Гаэтано.
– Я же сказал – не стоит распускать передо мной хвост.
– Если бы смерть была действительно такой, какой вы ее изобразили…
– То что?
– Я бы согласился стать вашей моделью. Чью личину вы бы на меня натянули?
– Ну уж никак не Наполеона, не обольщайтесь. Тулуз-Лотрек подойдет?.. Но для этого вам надо как минимум умереть.
– А говорили, что не снимаете мужчин.
– Для мертвых мужчин я делаю исключения. Хотите поговорить со мной о смерти?
– Я хочу поговорить с вами о Ги Кутарба. Но о смерти тоже можно.
– Боюсь, вы знаете о ней больше, чем я…
– Я просто знаю ее с другой стороны.
– Ги и правда убийца?
– Разве это что-нибудь изменит в вашем к нему отношении?
– Ничего, я уже сказал. Иногда убийцы бывают симпатичнее, чем их жертвы.
– Тут я с вами соглашусь. Поговорим о Ги?
– Поговорим о смерти. Эта тема живо меня интересует. Жаль только, что собеседников находишь не всегда.
– А мне казалось, что люди любят посудачить о смерти.
– Сплошное дилетантство, инспектор. Все их россказни – сплошное дилетантство.
– А вы – профессионал?
– Я многое знаю о мертвых. Мертвые лукавят, мертвые могут запросто обвести вокруг пальца, мертвые любят выдумывать о себе всякие небылицы…
– Вы еще скажите, что они не платят налогов.
– И это тоже… Еще вина?
– Пожалуй.
– Драпировать их в бледно-желтый – тошниловка. Бледно-желтый они не любят, уж поверьте. Они не любят твид и мягкую оптику. Футуристические прибамбасы Жан-Поля Готье и этих кретинов Дольче и Габанны – не для них.
– А что – для них?
– Я бы сказал – простота и элегантность линий. В стиле Кристобаля Баленсьяги. Простота всегда философична, а когда лежишь на разделочном столе, голый и мертвый – самое время пофилософствовать.
– Кристобаль Баленсьяга. Кристобаль. Занятно… Кто это – Кристобаль Баленсьяга?
– Не забивайте себе голову, Бланшар. Все равно не запомните.
– И все-таки?
– Модельер. Очень хороший… Только…
– Мертвый?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
– Зуб даю, если вы там и были… вы пускали слюни у портретов этой сучки Ингеборг Густаффсон.
– Не стоит мне хамить, мсье фотограф.
– Иначе что?
– Иначе я поднатужусь и вспомню, что года два назад вас прихватили за задницу с детской порнографией. Дело с трудом удалось замять, и вы отделались легким испугом. Но мне ничто не помешает дать ему ход теперь. А если покопаться, то это окажется не единственным вашим грешком.
– Чего вы хотите?
– Замечательные у вас раковины… Коллекционируете?
– Чего вы хотите?
– Вот эту раковину… Шутка. Вы не поверите, но в детстве морские раковины увлекали меня гораздо больше, чем люди…
– Так и знал, что в парижской полиции полно извращенцев.
– Я предупреждал вас, Гаэтано. Не стоит мне хамить.
– Чего вы хотите?
– Честного рассказа о Ги Кутарба. Вы ведь друзья?
– Боюсь, что разочарую вас. Мы не друзья.
– Ну надо же… Я общался с уймой людей, знающих Ги. И никто, никто не назвал его своим другом. Странно, правда?
– Какие претензии ко мне?
– Это просто странно, не более.
– У меня тоже нет друзей. Что с того?
– У вас есть ваши раковины.
– Одно из другого не следует. Я фотограф, а фотограф смотрит на мир через камеру. Иногда такое можно увидеть… Подцепить мизантропию так же легко, как и насморк. Только мизантропия в отличие от насморка не вылечивается.
– Ги бывал у вас…
– Ну и что?
– Довольно часто.
– Каждый первый понедельник месяца. Ну и что?
– О чем вы говорили?
– Ни о чем.
– Что же вы делали?
– Ничего. Пили вино и молчали.
– Удивительно…
– Самое удивительное, что это правда. «Charonia Tritonis», вот эта раковина… «Труба тритона». Он пил сангрию только из нее.
– Красавица… Вы пили вино из раковин?
– В моем доме все пьют вино из раковин. Ги не был исключением.
– Нальете мне?
– Никогда не пил с фараонами…
– Все когда-то случается в первый раз. Вы и детской порнографией не занимались… чуть больше двух лет назад.
– Вот черт.
– Если вас не затруднит, плесните-ка мне сюда… В «Трубу тритона».
– Вам хотелось бы узнать мысли Ги, а?
– Вы правы. Мне бы очень хотелось узнать, что у него в голове. На сегодняшний день это единственное мое желание.
– Сочувствую.
– Хорошее вино.
– Вино так себе. Не стоит распускать передо мной хвост, инспектор.
– В самом деле хорошее… А если я скажу вам, что Ги Кутарба – убийца?
– Я забьюсь под кровать.
– Нет, правда…
– Мы не были друзьями, инспектор. Так что это ничего не изменит в моем отношении к Ги.
– Значит, у вас все-таки существует свое отношение?
– Я же сказал, не хватайте меня за язык.
– А как вы относитесь к самому факту детской порнографии?
– Ну хорошо… Мне нравилось пить с ним вино. Он южанин, как и я. И он никогда меня не напрягал.
– Это все?
– Все.
– А если я покажу вам фотографии его жертв?
– Дешевые любительские фото с места преступления? Пустые хлопоты, инспектор Бланшар… или как вас там… Фотографии для меня – категория эстетическая. Боюсь, ваши обличительные снимки останутся за гранью моего восприятия.
– Я был на вашей выставке.
– На здоровье.
– Не на том гламуре, от которого все кипятком писают. Такого добра в любых каталогах полно. Я имею в виду выставку в Европейском доме фотографии. Довольно рискованную.
– Даже так?
– Настолько рискованную, что ее засунули в подвал.
– И благополучно закрыли на следующий день. Но вы все равно о ней пронюхали…
– Трудно было не пронюхать. Широкая общественность пребывала в возмущении.
– Насрать мне на широкую общественность.
– Не сомневаюсь. Постановочные фотографии умерших людей. Тому, кто до этого додумался, действительно на все наплевать.
– Тут вы попали в точку, Бланшар.
– Налейте-ка мне еще вина.
– Что, мысли Ги так и не прояснились?
– Нет. У вас были неприятности из-за этой выставки, так?
– Я не считаю это неприятностями. Неприятности были у моего приятеля.
– Который работал в том самом морге, где вы производили съемку?
– Да. Его уволили.
– Бедняга.
– Ничего, все к лучшему. Он устроился в похоронное бюро и теперь получает в два раза больше, чем получал.
– Снимки, надо сказать, незабываемые. Мертвый бродяга в тунике императора Нерона… Задушенная проститутка в чепце Шарлотты Корде…
– Вы еще забыли о китайце… Для того, чтобы подыскать для него одежонку Конфуция, пришлось убить пару вечеров.
– Немудрено, что широкая общественность была шокирована.
– Нуда. Только все эти гуманисты едва не вынесли двери, так им хотелось поглазеть на оскорбляющие нравственность фото.
– А вы считаете, что ничью нравственность не оскорбили?
– Послушайте, Бланшар… Эти тела были не востребованы. Так что у гипотетических родственников претензий ко мне быть не должно.
– Вы талантливый человек, Гаэтано.
– Я же сказал – не стоит распускать передо мной хвост.
– Если бы смерть была действительно такой, какой вы ее изобразили…
– То что?
– Я бы согласился стать вашей моделью. Чью личину вы бы на меня натянули?
– Ну уж никак не Наполеона, не обольщайтесь. Тулуз-Лотрек подойдет?.. Но для этого вам надо как минимум умереть.
– А говорили, что не снимаете мужчин.
– Для мертвых мужчин я делаю исключения. Хотите поговорить со мной о смерти?
– Я хочу поговорить с вами о Ги Кутарба. Но о смерти тоже можно.
– Боюсь, вы знаете о ней больше, чем я…
– Я просто знаю ее с другой стороны.
– Ги и правда убийца?
– Разве это что-нибудь изменит в вашем к нему отношении?
– Ничего, я уже сказал. Иногда убийцы бывают симпатичнее, чем их жертвы.
– Тут я с вами соглашусь. Поговорим о Ги?
– Поговорим о смерти. Эта тема живо меня интересует. Жаль только, что собеседников находишь не всегда.
– А мне казалось, что люди любят посудачить о смерти.
– Сплошное дилетантство, инспектор. Все их россказни – сплошное дилетантство.
– А вы – профессионал?
– Я многое знаю о мертвых. Мертвые лукавят, мертвые могут запросто обвести вокруг пальца, мертвые любят выдумывать о себе всякие небылицы…
– Вы еще скажите, что они не платят налогов.
– И это тоже… Еще вина?
– Пожалуй.
– Драпировать их в бледно-желтый – тошниловка. Бледно-желтый они не любят, уж поверьте. Они не любят твид и мягкую оптику. Футуристические прибамбасы Жан-Поля Готье и этих кретинов Дольче и Габанны – не для них.
– А что – для них?
– Я бы сказал – простота и элегантность линий. В стиле Кристобаля Баленсьяги. Простота всегда философична, а когда лежишь на разделочном столе, голый и мертвый – самое время пофилософствовать.
– Кристобаль Баленсьяга. Кристобаль. Занятно… Кто это – Кристобаль Баленсьяга?
– Не забивайте себе голову, Бланшар. Все равно не запомните.
– И все-таки?
– Модельер. Очень хороший… Только…
– Мертвый?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106