А захватывающие дух перипетии его жизненного пути и вовсе выглядели невероятными, надуманными от первого до последнего слова - собственно, как и в жизни, когда Аксель, на голубом глазу, почти не умея врать нарочно, пересказывал их Пирсу.
Пирсу приходилось верить в то, что это был реальный мир, в котором действительно приходилось жить Акселю, - пусть даже сам Пирс не имел к этому миру никакого касательства. После того как Пирс и Винни уехали в Кентукки, и до того, как заработанные на телевидении деньги дали Акселю возможность снова более или менее твердо встать на его маленькие ножки, прошло несколько лет, проведенные Акселем в состоянии, близком к нищете, бездомности и бродяжничеству; собственно говоря, и в последующие годы ему случалось наносить благотворительные визиты или каким-то другим, не всегда преднамеренным образом соскальзывать в сумеречный мир, населенный опасными, но добрыми по сути бывшими капитан-лейтенантами ВМФ, вышедшими в тираж бродвейскими актрисами, которые тихо увядали в дешевых гостиницах, в окружении свидетельств былой славы, учеными евреями из пыльных книжных лавок, которые сразу замечали под мятой потертой одеждой истинную сущность Акселя; рабочими-священниками, которыми Аксель искренне восхищался, такие они были мужественные и чистоплотные, и вкрадчивыми лицемерами из Армии Спасения, чьих ласковых забот (собственные Акселя слова) он в свое время причастился.
- Ласковых забот, - рефреном повторял Аксель с едва заметной ноткой Минга Безжалостного в голосе. - Ласковых забот.
Насколько то было известно Пирсу, все эти люди и все те сюжеты, в которых они были задействованы, действительно имели место быть. Насколько то было ему известно, те старьевщики, с которыми был связан Аксель действительно зачесывали волосы назад пятерней и смущенно переминались с ноги на ногу, именно так, как описывал их Аксель; и не исключено, что они действительно были способны произнести какую-нибудь фразу вроде: «Если парень попал в беду, должен же быть у него друг, который вовремя подаст ему руку», и вообще вели себя как не слишком повзрослевшие персонажи из «Города мальчиков»*. [«Город мальчиков» (1938) - фильм Нормана Таурога со Спенсером Трейси и Микки Руни (Дор Шари получил «Оскара» за лучший сценарий) об основанном в 1917 г. в Небраске поселении для воспитания беспризорников и несовершеннолетних преступников; в 1941 г. последовал сиквел - «Мужчины Города мальчиков». Поселение функционирует на добровольные пожертвования и на основе детского самоуправления; с 1979 г. принимает и девочек. К настоящему времени, кроме исходного небрасского, организованы еще несколько «Городов мальчиков» - во Флориде, Техасе и др. местах.] И при всем том Аксель куда реалистичнее воспринимал этот город, чем то порой могло показаться, судя по его напоминающим детские грезы историям, в каких-то отношениях даже реалистичнее, чем Пирс. Он по-прежнему был способен поставить сына в тупик сведениями о том, что творится в задних комнатах баров в рабочих кварталах, куда ходят выпить полицейские и пожарные. Пирс много нового узнал от Акселя за последние несколько лет, и не только о том, что касалось общих интересов в области Западной Цивилизации; кое-какие вещи выходили далеко за ее пределы.
Итак, несмотря на то что долгое и страстное обхаживание Акселем сына зачастую действовало последнему на нервы; несмотря на то что в принципе невозможно по-людски поговорить с человеком, чей поток сознания мигом выходит из берегов и переполняет отводные каналы любого сколь-нибудь внятного предмета разговора; и несмотря на то что все без исключения друзья и любовницы Пирса находили Акселя положительно невыносимым, если речь заходила о времени чуть более продолжительном, чем краткосрочный визит, Акселю удавалось удерживать внимание Пирса к собственной персоне. По большому счету Пирс любил отца, которого иногда, под настроение, читал самым странным человеком в мире. А когда поздно ночью, в «экзальтированном», по собственному Акселя выражению, состоянии от выпитого в баре вина, тот брел по бруклинским улицам, которые любил и знал как свои пять пальцев, и пел что-нибудь из Томаса Мура* [Томас Мур (1779-1852) - ирландский поэт-романтик, стилистике которого были свойственны любовь к экзотике и воспевание пасторальных, противопоставленных современной ему городской цивилизации радостей. В речи Акселя часто встречаются скрытые и явные цитаты из Мура.] приятным чистым тенором, Пирс его положительно любил.
- Назавтра, - сказал Аксель; это Рождество было гораздо на дурацкие сюрпризы, - назавтра в свежие поля, и в дали дальние.
- В свежие леса, - сказал Пирс. - Там были свежие леса.
- Назавтра в свежие леса. И в дали дальние.
После ужина они, рука об руку, выбрели на набережную Бруклин-хейтс полюбоваться Манхэттеном - финальная часть недавно установившегося между ними рождественского ритуала, и Аксель помнил и ценил каждую мельчайшую деталь. Здесь, по обыкновению, они взирали на квартиру бедняги Харта Крейна* [Харт Крейн (1899-1933) - американский поэт-урбанист, находившийся под сильным влиянием, с одной стороны, французских символистов, а с другой, Эзры Паунда и Т. С. Элиота (и Уолта Уитмена). Самый известный его текст - поэма «Мост», сквозным образом в которой является Бруклинский мост. Покончил жизнь самоубийством.], ныне принадлежащую, к вящему ежегодному огорчению Акселя, Свидетелям Иеговы; обычно Аксель, окинув взглядом горизонт, принимался разглагольствовать о том, как две гигантские сигаретные пачки в самом дальнем конце острова портят вид* [Уже не портят...] - и каждый год портят ему настроение. Сегодня он как будто и вовсе их не заметил; выпил он больше обычного; Пирс попросту не смог отказать ему во второй бутылке.
- Господи, Пирс. Обещай мне. Обещай, что ты меня не бросишь.
- Аксель, перестань.
- Ты не можешь меня бросить, - жутким глухим голосом. И следом, смягчив тон ноткой наигранной беззаботности: - Своего старика-отца. - Он снова взял Пирса за руку. - Ты же не станешь отталкивать прочь своего старика, не станешь? Не станешь? Мы же друзья с тобой, а, Пирс? Мы ведь больше, чем просто отец и сын. Мы друзья, ведь правда?
- Конечно, друзья. Разумеется, мы с тобой друзья Я же тебе говорю, никакой особой трагедии тут нет и быть не может.
- И отрок встал и сдернул, - взмахнув рукой, сказал Аксель, - с плеча свой синий плащ.
Он рассмеялся и оборвал широкий жест на середине.
- Сдернул с плеча свой синий плащ. Назавтра в свежие леса, и в дали дальние.
Слушай, Пирс, проводи меня домой, просто проводи, и все, тут не так уж далеко. Я тебя прошу.
Он и в самом деле любил своего отца; это было бремя, но Пирс не так уж и часто стыдился его или от него уставал;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
Пирсу приходилось верить в то, что это был реальный мир, в котором действительно приходилось жить Акселю, - пусть даже сам Пирс не имел к этому миру никакого касательства. После того как Пирс и Винни уехали в Кентукки, и до того, как заработанные на телевидении деньги дали Акселю возможность снова более или менее твердо встать на его маленькие ножки, прошло несколько лет, проведенные Акселем в состоянии, близком к нищете, бездомности и бродяжничеству; собственно говоря, и в последующие годы ему случалось наносить благотворительные визиты или каким-то другим, не всегда преднамеренным образом соскальзывать в сумеречный мир, населенный опасными, но добрыми по сути бывшими капитан-лейтенантами ВМФ, вышедшими в тираж бродвейскими актрисами, которые тихо увядали в дешевых гостиницах, в окружении свидетельств былой славы, учеными евреями из пыльных книжных лавок, которые сразу замечали под мятой потертой одеждой истинную сущность Акселя; рабочими-священниками, которыми Аксель искренне восхищался, такие они были мужественные и чистоплотные, и вкрадчивыми лицемерами из Армии Спасения, чьих ласковых забот (собственные Акселя слова) он в свое время причастился.
- Ласковых забот, - рефреном повторял Аксель с едва заметной ноткой Минга Безжалостного в голосе. - Ласковых забот.
Насколько то было известно Пирсу, все эти люди и все те сюжеты, в которых они были задействованы, действительно имели место быть. Насколько то было ему известно, те старьевщики, с которыми был связан Аксель действительно зачесывали волосы назад пятерней и смущенно переминались с ноги на ногу, именно так, как описывал их Аксель; и не исключено, что они действительно были способны произнести какую-нибудь фразу вроде: «Если парень попал в беду, должен же быть у него друг, который вовремя подаст ему руку», и вообще вели себя как не слишком повзрослевшие персонажи из «Города мальчиков»*. [«Город мальчиков» (1938) - фильм Нормана Таурога со Спенсером Трейси и Микки Руни (Дор Шари получил «Оскара» за лучший сценарий) об основанном в 1917 г. в Небраске поселении для воспитания беспризорников и несовершеннолетних преступников; в 1941 г. последовал сиквел - «Мужчины Города мальчиков». Поселение функционирует на добровольные пожертвования и на основе детского самоуправления; с 1979 г. принимает и девочек. К настоящему времени, кроме исходного небрасского, организованы еще несколько «Городов мальчиков» - во Флориде, Техасе и др. местах.] И при всем том Аксель куда реалистичнее воспринимал этот город, чем то порой могло показаться, судя по его напоминающим детские грезы историям, в каких-то отношениях даже реалистичнее, чем Пирс. Он по-прежнему был способен поставить сына в тупик сведениями о том, что творится в задних комнатах баров в рабочих кварталах, куда ходят выпить полицейские и пожарные. Пирс много нового узнал от Акселя за последние несколько лет, и не только о том, что касалось общих интересов в области Западной Цивилизации; кое-какие вещи выходили далеко за ее пределы.
Итак, несмотря на то что долгое и страстное обхаживание Акселем сына зачастую действовало последнему на нервы; несмотря на то что в принципе невозможно по-людски поговорить с человеком, чей поток сознания мигом выходит из берегов и переполняет отводные каналы любого сколь-нибудь внятного предмета разговора; и несмотря на то что все без исключения друзья и любовницы Пирса находили Акселя положительно невыносимым, если речь заходила о времени чуть более продолжительном, чем краткосрочный визит, Акселю удавалось удерживать внимание Пирса к собственной персоне. По большому счету Пирс любил отца, которого иногда, под настроение, читал самым странным человеком в мире. А когда поздно ночью, в «экзальтированном», по собственному Акселя выражению, состоянии от выпитого в баре вина, тот брел по бруклинским улицам, которые любил и знал как свои пять пальцев, и пел что-нибудь из Томаса Мура* [Томас Мур (1779-1852) - ирландский поэт-романтик, стилистике которого были свойственны любовь к экзотике и воспевание пасторальных, противопоставленных современной ему городской цивилизации радостей. В речи Акселя часто встречаются скрытые и явные цитаты из Мура.] приятным чистым тенором, Пирс его положительно любил.
- Назавтра, - сказал Аксель; это Рождество было гораздо на дурацкие сюрпризы, - назавтра в свежие поля, и в дали дальние.
- В свежие леса, - сказал Пирс. - Там были свежие леса.
- Назавтра в свежие леса. И в дали дальние.
После ужина они, рука об руку, выбрели на набережную Бруклин-хейтс полюбоваться Манхэттеном - финальная часть недавно установившегося между ними рождественского ритуала, и Аксель помнил и ценил каждую мельчайшую деталь. Здесь, по обыкновению, они взирали на квартиру бедняги Харта Крейна* [Харт Крейн (1899-1933) - американский поэт-урбанист, находившийся под сильным влиянием, с одной стороны, французских символистов, а с другой, Эзры Паунда и Т. С. Элиота (и Уолта Уитмена). Самый известный его текст - поэма «Мост», сквозным образом в которой является Бруклинский мост. Покончил жизнь самоубийством.], ныне принадлежащую, к вящему ежегодному огорчению Акселя, Свидетелям Иеговы; обычно Аксель, окинув взглядом горизонт, принимался разглагольствовать о том, как две гигантские сигаретные пачки в самом дальнем конце острова портят вид* [Уже не портят...] - и каждый год портят ему настроение. Сегодня он как будто и вовсе их не заметил; выпил он больше обычного; Пирс попросту не смог отказать ему во второй бутылке.
- Господи, Пирс. Обещай мне. Обещай, что ты меня не бросишь.
- Аксель, перестань.
- Ты не можешь меня бросить, - жутким глухим голосом. И следом, смягчив тон ноткой наигранной беззаботности: - Своего старика-отца. - Он снова взял Пирса за руку. - Ты же не станешь отталкивать прочь своего старика, не станешь? Не станешь? Мы же друзья с тобой, а, Пирс? Мы ведь больше, чем просто отец и сын. Мы друзья, ведь правда?
- Конечно, друзья. Разумеется, мы с тобой друзья Я же тебе говорю, никакой особой трагедии тут нет и быть не может.
- И отрок встал и сдернул, - взмахнув рукой, сказал Аксель, - с плеча свой синий плащ.
Он рассмеялся и оборвал широкий жест на середине.
- Сдернул с плеча свой синий плащ. Назавтра в свежие леса, и в дали дальние.
Слушай, Пирс, проводи меня домой, просто проводи, и все, тут не так уж далеко. Я тебя прошу.
Он и в самом деле любил своего отца; это было бремя, но Пирс не так уж и часто стыдился его или от него уставал;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144