фактически еще одна вселенная, как отражение в зеркале, только меньше.
Но Джордано-то знал, что такая машина, такая модель уже существует. И имя этой машине - Человек.
Женевской общине он не понравился; да и она ему - не больше. Маркиз вступился за него, когда он оскорбил прославленного богослова Антона де ла Фея, и его привлекли к суду Теологической Консистории, суду ничего не смыслящих людей в черных одеяниях; его не засудили, но выставили из города и отправили вниз по Роне. Пожил в городе кальвинистов - и хватит.
Лион - центр книготорговли, но там он не смог устроиться, ученый мир стыл от холодных веяний, во всяком случае по ощущениям Джордано. Отряхнем его прах с наших ног. В Тулузе ему повезло больше; его приняли в университет (благодаря добрым советчикам и минутному желанию говорить и делать именно то, что советуют), и он полтора года преподавал философию и «Сферу».
В тихие лангедокские месяцы он начал распределять изученное к тому моменту по образам богов и богинь, не только больших планетарных богов и гороскопов, но и меньших, Пана, Вертумния и Януса и еще того, который спьяну важничает на своем осле, Силена. На этих малых богах - тихих и бледных, когда он расставлял их в себе, как старые статуи вдоль римской дороги, - он пробовал египетскую магию, он кормил их из своих кладовых, оживлял их плоть и вызывал их на разговор. Разве не сказал Гермес, что множество богов распределены по всем существующим вещам? Значит, они распределяются и по его собственной внутренней теневой вселенной, малые боги бесконечного становления.
Тулуза была городом гугенотов, и в том году армии Католической лиги приближались к ее стенам; в городе вспыхивали волнения, в университете - скандалы; Бруно двинулся дальше.
В 1582 году он очутился в Париже, крупнейшем городе Европы, - но даже Париж уже не мог вместить стен внутреннего города Бруно. Он читал лекции в университете, сражался вольнонаемником с педантами, аристотелианцами, последователями Петра Рамуса* [Петр Рамус (Пьер де ла Раме, 1515-1572) - французский философ-гуманист, логик и математик, резко критиковал схоластический аристотелизм.]; он опубликовал наконец свою огромную книгу «Искусство памяти», в которой любой, решившийся в нее заглянуть, мог признать книгу по самой отъявленной и ужасно могущественной магии; даже заголовок ее он взял из книги Соломона, которую когда-то прятал в уборной: De umbris idearum, «О тенях идей».
Теперь его внутренняя вселенная двигалась, так же, как вселенная внешняя: между ними не стало различий. И если по его воле в его внутреннем мире что-то происходило, тогда... Он смеялся, смеялся и не мог остановиться: не он ли сбил Солнце с пути? Кто знает, чего бы он не смог сделать, если бы захотел.
Король прослышал о нем, и пригласил в Лувр, и с любопытством открыл книгу Бруно, положив ее на колени; королева-мать угостила Джордано стаканом вина и усадила возле своего астролога и ловкача, которого звали Нотрдам, или Нострадамус. Бруно считал этого человека мошенником и глупцом, но спросил его: в какой стране будут покоиться мои кости? Нострадамус ответил: ни в какой.
Хороший ответ: ни в какой стране. Возможно, он так и будет вечно кружить по поверхности земли, плывя на ней, как на корабле, и вообще никогда не умрет...
В 1583 году, в конце весны, в свите нового французского посла в Англии он отплыл из Кале вместе со своими книгами, системами и знаниями, а также с кошельком, набитым луидорами, и с миссией, которую король доверил его бесконечной памяти. Английский посол в Париже писал к Уолсингему: Доктор Джордано Бруно Ноланец, профессор философии, веру которого я никак не могу одобрить, намеревается прибыть в Англию. Но что за веру он вез с собой?
Корабль поднял парус, Бруно шагнул на его палубу, помощник капитана свистнул, швартовы отданы. Впервые Бруно потерял из виду землю и одновременно с этим почувствовал, как что-то отделилось от него; что-то, чего уже никогда не вернуть. Куда бы он ни направился отсюда, обратно он уже не попадет. Эол пел в снастях, холодные брызги летели в лицо; команда на реях, капитан спит внизу с полным и надутым, как паруса, брюхом; маленький корабль карабкается по морским уступам, набитый товарами, животными и людьми, а из окна на полубаке бешено ругается красный мексиканский попугай.
«И огонь горит на нок-рее, - сказал мистер Толбот. - Огни святого Эльма, один светится на правой стороне, один - на левой. Кастор и Поллукс, Близнецы».
«Spes proximo», - сказал доктор Ди.
Ангел, показавшая им этот корабль в магическом камне (смешливая взбалмошная малютка по имени Мадими), притянула голову ясновидца поближе к камню: приблизились и корабль, и крепко державшийся за ванты человек на носу.
«Он», - сказал мистер Толбот.
«Это он, - сказала ангел. - Тот, о котором я вам говорила».
«Не могла бы она объяснить понятнее? - попросил доктор Ди. - Спроси ее».
«Тот, о котором я вам говорила, - сказала ангел Мадими. - Иона, вышедший из чрева кита, уголек, выпавший из огня, камень, отвергнутый строителями, который ляжет в основание угла дома, того последнего, что устоит. Наш адорп, наш летящий на запад дракон, наш философский Меркурий. Наш Грааль квинтэссенции, наш sal cranii humani, ибо если соль утратила остроту свою, чем еще посолить ее? Наша прелестная роза. Наш мишка, свернувшийся в зимней спячке в пещере. Наш мистер Джордан Браун, веру которого я никак не могу одобрить. Он украл огонь с небес, и есть сферы, где его не любят.
Он грядет в сей дом, хотя и не знает об этом; он не вернется тем путем, каким прошел; и ничто уже больше никогда не станет таким, как было».
Глава десятая
Единственный способ поучаствовать в празднестве, проводимом раз в полугодие Дальвидским Обществом Аэростатики на ферме Верхотура, прилепившейся едва ли не на самой вершине горы Мерроу, - встать до рассвета и поехать на Верхотуру так, чтобы застать предрассветные старты, потому что для управляемого полета на аппаратах легче воздуха, в большинстве случаев почти невозможного, оптимальные условия складываются на рассвете и вечером, когда воздух тих и прохладен.
Вот почему Пирс, чуть дрожа от предрассветного холода, сидел на крыльце, дожидаясь, когда в доме напротив зажжется свет и выйдет Бо; он был более или менее готов к этому приключению, но думал преимущественно о серой коробке с желтой бумагой на столе Феллоуза Крафта в Каменебойне за несколько миль отсюда. Мысль эта рдела в его сознании, как не выглянувшее пока из-за горизонта солнце.
Может быть, все дело в том, что в последние годы он читал очень мало художественной литературы, целиком сосредоточившись на книгах, которые описывали только те явления, которые якобы имели место в действительности, - и только поэтому он ощущал теперь в груди такое странное тепло, такое удовлетворение где-то глубоко внутри, там где он давно уже его не испытывал;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
Но Джордано-то знал, что такая машина, такая модель уже существует. И имя этой машине - Человек.
Женевской общине он не понравился; да и она ему - не больше. Маркиз вступился за него, когда он оскорбил прославленного богослова Антона де ла Фея, и его привлекли к суду Теологической Консистории, суду ничего не смыслящих людей в черных одеяниях; его не засудили, но выставили из города и отправили вниз по Роне. Пожил в городе кальвинистов - и хватит.
Лион - центр книготорговли, но там он не смог устроиться, ученый мир стыл от холодных веяний, во всяком случае по ощущениям Джордано. Отряхнем его прах с наших ног. В Тулузе ему повезло больше; его приняли в университет (благодаря добрым советчикам и минутному желанию говорить и делать именно то, что советуют), и он полтора года преподавал философию и «Сферу».
В тихие лангедокские месяцы он начал распределять изученное к тому моменту по образам богов и богинь, не только больших планетарных богов и гороскопов, но и меньших, Пана, Вертумния и Януса и еще того, который спьяну важничает на своем осле, Силена. На этих малых богах - тихих и бледных, когда он расставлял их в себе, как старые статуи вдоль римской дороги, - он пробовал египетскую магию, он кормил их из своих кладовых, оживлял их плоть и вызывал их на разговор. Разве не сказал Гермес, что множество богов распределены по всем существующим вещам? Значит, они распределяются и по его собственной внутренней теневой вселенной, малые боги бесконечного становления.
Тулуза была городом гугенотов, и в том году армии Католической лиги приближались к ее стенам; в городе вспыхивали волнения, в университете - скандалы; Бруно двинулся дальше.
В 1582 году он очутился в Париже, крупнейшем городе Европы, - но даже Париж уже не мог вместить стен внутреннего города Бруно. Он читал лекции в университете, сражался вольнонаемником с педантами, аристотелианцами, последователями Петра Рамуса* [Петр Рамус (Пьер де ла Раме, 1515-1572) - французский философ-гуманист, логик и математик, резко критиковал схоластический аристотелизм.]; он опубликовал наконец свою огромную книгу «Искусство памяти», в которой любой, решившийся в нее заглянуть, мог признать книгу по самой отъявленной и ужасно могущественной магии; даже заголовок ее он взял из книги Соломона, которую когда-то прятал в уборной: De umbris idearum, «О тенях идей».
Теперь его внутренняя вселенная двигалась, так же, как вселенная внешняя: между ними не стало различий. И если по его воле в его внутреннем мире что-то происходило, тогда... Он смеялся, смеялся и не мог остановиться: не он ли сбил Солнце с пути? Кто знает, чего бы он не смог сделать, если бы захотел.
Король прослышал о нем, и пригласил в Лувр, и с любопытством открыл книгу Бруно, положив ее на колени; королева-мать угостила Джордано стаканом вина и усадила возле своего астролога и ловкача, которого звали Нотрдам, или Нострадамус. Бруно считал этого человека мошенником и глупцом, но спросил его: в какой стране будут покоиться мои кости? Нострадамус ответил: ни в какой.
Хороший ответ: ни в какой стране. Возможно, он так и будет вечно кружить по поверхности земли, плывя на ней, как на корабле, и вообще никогда не умрет...
В 1583 году, в конце весны, в свите нового французского посла в Англии он отплыл из Кале вместе со своими книгами, системами и знаниями, а также с кошельком, набитым луидорами, и с миссией, которую король доверил его бесконечной памяти. Английский посол в Париже писал к Уолсингему: Доктор Джордано Бруно Ноланец, профессор философии, веру которого я никак не могу одобрить, намеревается прибыть в Англию. Но что за веру он вез с собой?
Корабль поднял парус, Бруно шагнул на его палубу, помощник капитана свистнул, швартовы отданы. Впервые Бруно потерял из виду землю и одновременно с этим почувствовал, как что-то отделилось от него; что-то, чего уже никогда не вернуть. Куда бы он ни направился отсюда, обратно он уже не попадет. Эол пел в снастях, холодные брызги летели в лицо; команда на реях, капитан спит внизу с полным и надутым, как паруса, брюхом; маленький корабль карабкается по морским уступам, набитый товарами, животными и людьми, а из окна на полубаке бешено ругается красный мексиканский попугай.
«И огонь горит на нок-рее, - сказал мистер Толбот. - Огни святого Эльма, один светится на правой стороне, один - на левой. Кастор и Поллукс, Близнецы».
«Spes proximo», - сказал доктор Ди.
Ангел, показавшая им этот корабль в магическом камне (смешливая взбалмошная малютка по имени Мадими), притянула голову ясновидца поближе к камню: приблизились и корабль, и крепко державшийся за ванты человек на носу.
«Он», - сказал мистер Толбот.
«Это он, - сказала ангел. - Тот, о котором я вам говорила».
«Не могла бы она объяснить понятнее? - попросил доктор Ди. - Спроси ее».
«Тот, о котором я вам говорила, - сказала ангел Мадими. - Иона, вышедший из чрева кита, уголек, выпавший из огня, камень, отвергнутый строителями, который ляжет в основание угла дома, того последнего, что устоит. Наш адорп, наш летящий на запад дракон, наш философский Меркурий. Наш Грааль квинтэссенции, наш sal cranii humani, ибо если соль утратила остроту свою, чем еще посолить ее? Наша прелестная роза. Наш мишка, свернувшийся в зимней спячке в пещере. Наш мистер Джордан Браун, веру которого я никак не могу одобрить. Он украл огонь с небес, и есть сферы, где его не любят.
Он грядет в сей дом, хотя и не знает об этом; он не вернется тем путем, каким прошел; и ничто уже больше никогда не станет таким, как было».
Глава десятая
Единственный способ поучаствовать в празднестве, проводимом раз в полугодие Дальвидским Обществом Аэростатики на ферме Верхотура, прилепившейся едва ли не на самой вершине горы Мерроу, - встать до рассвета и поехать на Верхотуру так, чтобы застать предрассветные старты, потому что для управляемого полета на аппаратах легче воздуха, в большинстве случаев почти невозможного, оптимальные условия складываются на рассвете и вечером, когда воздух тих и прохладен.
Вот почему Пирс, чуть дрожа от предрассветного холода, сидел на крыльце, дожидаясь, когда в доме напротив зажжется свет и выйдет Бо; он был более или менее готов к этому приключению, но думал преимущественно о серой коробке с желтой бумагой на столе Феллоуза Крафта в Каменебойне за несколько миль отсюда. Мысль эта рдела в его сознании, как не выглянувшее пока из-за горизонта солнце.
Может быть, все дело в том, что в последние годы он читал очень мало художественной литературы, целиком сосредоточившись на книгах, которые описывали только те явления, которые якобы имели место в действительности, - и только поэтому он ощущал теперь в груди такое странное тепло, такое удовлетворение где-то глубоко внутри, там где он давно уже его не испытывал;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144