и в то же время продолжал жить в том длинном ярком сне, который ему только что приснился, - аллегорическое отображение буфов на койке Споффорда и ночного концерта насекомых за окном.
О чем бишь он был-то...
Он там стоял с каким-то стариком, на заре или на закате, глядя на далекую страну - такую далекую, что измерялась она временем, а не пространством. Да-да, стоял у входа в пещеру с этим самым стариком, а у того во лбу была звезда.
И старик показывал ему эту страну, а он стоял - но как же они туда попали? Пирс усилием воли пытался удержать тихо закрывающиеся двери - двери в дальнюю, первую часть сна, которая длилась долгие году - но дверь закрывалась неумолимо, ну погодите, не надо.
Ну да, конечно. Вспомнил.
Долгие годы учебы под руководством требовательных учителей... Или учитель был только один, тот старик, но под разными личинами? Дикарское невежество выдавливалось из него по капле посредством задач, вкус которых он чувствовал до сих пор, но самих задач не помнил, решением головоломок и парадоксов, оп! я понял, понял, понял, и каких решений там только не было, через двойственность и тождество, через метафору и через подобие. Путешествия - или иллюзии путешествий - потому что ему казалось - ему стало казаться - ему стало вдруг яснее ясного, что он никогда и не покидал того тайного подземного убежища, где проходило его обучение, пока наконец его не взяли за руку и не повели по длинному прорытому в земле тоннелю, старик со светильником вел его к выходу из пещеры и показал ему путь в дальние страны; наконец-то настоящий чистый воздух, на заре ветер трепал его волосы и мантию учителя, когда они стояли, прощаясь навсегда.
Он знал свою задачу, знал, в чем его сила и кто враги. А во взгляде старика, чистом и печальном, он читал: да, он постарается, сделает все, что в его силах, но он забудет все, все, чему его учили, свое задание, свою учебу, кто он и откуда пришел, все; в пути он будет вспоминать лишь пройденный за день отрезок дороги да еще смутно помнить, что он чужеземец в этой унылой стране, на этих унылых улицах, в этой унылой темной келье, где он ждал, когда девушка принесет ему молоко и бутерброды...
Да, конечно! Пирс совершенно проснулся и вспомнил.
Поднос с бутербродами и молоком, который приносила ему обычно одна и та же улыбающаяся девушка, совсем ребенок, она была такая добрая, насмешливо-добрая, как будто ей совеем не было жаль его; поднос принесли как обычно, в течение долгих лет только это событие и прерывало его труды, его многолетнее учение в келье, все та же кушетка, та же лампа, книги - но сегодня к стакану притулилось письмо. Письмо! Можно было не открывать его, одного только взгляда на него было достаточно, чтобы все вспомнить, кто он и как попал сюда. Конечно! Вся остальная часть сна, старый учитель, задание, изученные заклинания, вид далекой страны - все разом припомнилось, когда он взял в руки письмо, чистый неподписанный конверт, белевший, как стакан с молоком; память омыла его как чистая вода.
Боже, какое облегчение - вспомнить и больше не забывать. Пирс замер на койке, исполненный благодарности за то, что смог овладеть своим сном - удовольствие прямо-таки чувственное, как почесать зудящее место, например, или искупаться в чистой воде. Изумительно, поразительно. Нет, что это за чертовщина, как могут плоть и кровь иметь отношение к таким вещам, как может плоть чувствовать такое? Господи, жизнь - странная штука. Как появляется на свет Смысл? Как? Как жизнь извергает, выделяет его, как придает ему форму, как Смысл начинает оказывать физическое, осязаемое воздействие, осознается вдруг с чувством, похожим на шок, вызывает печаль или страстное желание, становится необходим, как хлеб насущный; чистый Смысл, ничего общего не имеющий с тем покровом из людей и событий, в которое он одет, - и все же неотделимый от этого гардероба? Звезда. А во лбу у него звезда.
Возле самого уха опять с надсадным дроном объявился комар - и уселся, мгновенно утихнув. Затаившись, Пирс коварно выждал, когда тот воткнет свой тоненький хоботок и погонит по нему отраву, и сразил его молниеносным ударом по собственному уху. И заурчал от удовольствия, скатывая пальцами в комок свой трофей; от удара звенело в ухе. Букашка в ухе. Есть такие страшилки про людей, которые сходили с ума из-за клеща, забравшегося в ушной канал, если его так и не удавалось достать.
Он вытянулся на бугристой койке и с наслаждением вдохнул прохладный воздух, который продувал насквозь маленький домик и, казалось, тек и через его тело тоже. Внезапно в нем родилось понимание - сформировалось, как жемчужина, в чистых водах его сна - того, как выбраться из долговой ямы в Барнабас-колледже и сотворить себе такое будущее, которое не было бы затворничеством. Да. Все просто. Не легко, но просто. Ничего не потребуется, кроме ловкости и многолетней работы; но какое-то количество лет уже вложено - под той лампой, среди тех книг...
Близился рассвет. Окно превратилось в бледно-зеленый светящийся квадрат; узорчатая решетка из темных листьев и белый мотылек, порхавший в поисках выхода. Пирс сбросил простыню и встал, совершенно проснувшись; он подошел к окну, чтобы освободить мотылька, запутавшегося в сетке.
Задание, конечно, нужно было забыть; то, что он видел в глазах наставника, было не упрек, но сострадание, задание необходимо было забыть, прикрыться забвением, как одеждой и доспехами, одеяние поверх лат, слой за слоем, так, чтобы он смог проникнуть в этот унылый город неузнанным. Само путешествие и та далекая страна, которую предстояло пересечь, стали забытьем.
Пробел зиял в его трудах. Долгий пробел. Но теперь-то он вспомнил.
Он поставил локти на подоконник и посмотрел на улицу, подперев голову руками, как горгулья. А на улице лай собак, завывание ветра, верблюжьи колокольчики, ленивое позвякивание тамбурина. Душный караван-сарай не спал.
Она все знала с самого начала, та, которая была хранительницей, или тюремщицей, или и тем и другим; неудивительно, что она улыбалась, неудивительно, что выказывала лишь заботу, но не жалость. Он почти наяву услышал за спиной ее смех.
Ибо теперь весь мир у него под ногами вновь пришел в движение, и сквозь предутренние сумерки потянуло свежим ветром. Палатки сложены, караван зашевелился, погонщики закричали, подняли кнуты, верблюды, жалобно ухая, поднимаются сначала на две, потом на все четыре ноги, позвякивают бубенцы, высокие вьючные мешки раскачиваются из стороны в сторону, в них редкие товары, из разукрашенных в разные цвета столетий. Вперед, в путь, мимо старых ворот, что смотрят на восток, и волнистых песков, восходящих к горизонту, к золотисто-зеленому небу, на котором сияет перед восходом солнца одинокая звезда. Бело-стальные овоиды с высоким неземным гудением поднимаются парами из-за засушливых гор, розоватых от света не взошедшего пока солнца, два, четыре, шесть - космические корабли, ревностные и бдительные властители.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
О чем бишь он был-то...
Он там стоял с каким-то стариком, на заре или на закате, глядя на далекую страну - такую далекую, что измерялась она временем, а не пространством. Да-да, стоял у входа в пещеру с этим самым стариком, а у того во лбу была звезда.
И старик показывал ему эту страну, а он стоял - но как же они туда попали? Пирс усилием воли пытался удержать тихо закрывающиеся двери - двери в дальнюю, первую часть сна, которая длилась долгие году - но дверь закрывалась неумолимо, ну погодите, не надо.
Ну да, конечно. Вспомнил.
Долгие годы учебы под руководством требовательных учителей... Или учитель был только один, тот старик, но под разными личинами? Дикарское невежество выдавливалось из него по капле посредством задач, вкус которых он чувствовал до сих пор, но самих задач не помнил, решением головоломок и парадоксов, оп! я понял, понял, понял, и каких решений там только не было, через двойственность и тождество, через метафору и через подобие. Путешествия - или иллюзии путешествий - потому что ему казалось - ему стало казаться - ему стало вдруг яснее ясного, что он никогда и не покидал того тайного подземного убежища, где проходило его обучение, пока наконец его не взяли за руку и не повели по длинному прорытому в земле тоннелю, старик со светильником вел его к выходу из пещеры и показал ему путь в дальние страны; наконец-то настоящий чистый воздух, на заре ветер трепал его волосы и мантию учителя, когда они стояли, прощаясь навсегда.
Он знал свою задачу, знал, в чем его сила и кто враги. А во взгляде старика, чистом и печальном, он читал: да, он постарается, сделает все, что в его силах, но он забудет все, все, чему его учили, свое задание, свою учебу, кто он и откуда пришел, все; в пути он будет вспоминать лишь пройденный за день отрезок дороги да еще смутно помнить, что он чужеземец в этой унылой стране, на этих унылых улицах, в этой унылой темной келье, где он ждал, когда девушка принесет ему молоко и бутерброды...
Да, конечно! Пирс совершенно проснулся и вспомнил.
Поднос с бутербродами и молоком, который приносила ему обычно одна и та же улыбающаяся девушка, совсем ребенок, она была такая добрая, насмешливо-добрая, как будто ей совеем не было жаль его; поднос принесли как обычно, в течение долгих лет только это событие и прерывало его труды, его многолетнее учение в келье, все та же кушетка, та же лампа, книги - но сегодня к стакану притулилось письмо. Письмо! Можно было не открывать его, одного только взгляда на него было достаточно, чтобы все вспомнить, кто он и как попал сюда. Конечно! Вся остальная часть сна, старый учитель, задание, изученные заклинания, вид далекой страны - все разом припомнилось, когда он взял в руки письмо, чистый неподписанный конверт, белевший, как стакан с молоком; память омыла его как чистая вода.
Боже, какое облегчение - вспомнить и больше не забывать. Пирс замер на койке, исполненный благодарности за то, что смог овладеть своим сном - удовольствие прямо-таки чувственное, как почесать зудящее место, например, или искупаться в чистой воде. Изумительно, поразительно. Нет, что это за чертовщина, как могут плоть и кровь иметь отношение к таким вещам, как может плоть чувствовать такое? Господи, жизнь - странная штука. Как появляется на свет Смысл? Как? Как жизнь извергает, выделяет его, как придает ему форму, как Смысл начинает оказывать физическое, осязаемое воздействие, осознается вдруг с чувством, похожим на шок, вызывает печаль или страстное желание, становится необходим, как хлеб насущный; чистый Смысл, ничего общего не имеющий с тем покровом из людей и событий, в которое он одет, - и все же неотделимый от этого гардероба? Звезда. А во лбу у него звезда.
Возле самого уха опять с надсадным дроном объявился комар - и уселся, мгновенно утихнув. Затаившись, Пирс коварно выждал, когда тот воткнет свой тоненький хоботок и погонит по нему отраву, и сразил его молниеносным ударом по собственному уху. И заурчал от удовольствия, скатывая пальцами в комок свой трофей; от удара звенело в ухе. Букашка в ухе. Есть такие страшилки про людей, которые сходили с ума из-за клеща, забравшегося в ушной канал, если его так и не удавалось достать.
Он вытянулся на бугристой койке и с наслаждением вдохнул прохладный воздух, который продувал насквозь маленький домик и, казалось, тек и через его тело тоже. Внезапно в нем родилось понимание - сформировалось, как жемчужина, в чистых водах его сна - того, как выбраться из долговой ямы в Барнабас-колледже и сотворить себе такое будущее, которое не было бы затворничеством. Да. Все просто. Не легко, но просто. Ничего не потребуется, кроме ловкости и многолетней работы; но какое-то количество лет уже вложено - под той лампой, среди тех книг...
Близился рассвет. Окно превратилось в бледно-зеленый светящийся квадрат; узорчатая решетка из темных листьев и белый мотылек, порхавший в поисках выхода. Пирс сбросил простыню и встал, совершенно проснувшись; он подошел к окну, чтобы освободить мотылька, запутавшегося в сетке.
Задание, конечно, нужно было забыть; то, что он видел в глазах наставника, было не упрек, но сострадание, задание необходимо было забыть, прикрыться забвением, как одеждой и доспехами, одеяние поверх лат, слой за слоем, так, чтобы он смог проникнуть в этот унылый город неузнанным. Само путешествие и та далекая страна, которую предстояло пересечь, стали забытьем.
Пробел зиял в его трудах. Долгий пробел. Но теперь-то он вспомнил.
Он поставил локти на подоконник и посмотрел на улицу, подперев голову руками, как горгулья. А на улице лай собак, завывание ветра, верблюжьи колокольчики, ленивое позвякивание тамбурина. Душный караван-сарай не спал.
Она все знала с самого начала, та, которая была хранительницей, или тюремщицей, или и тем и другим; неудивительно, что она улыбалась, неудивительно, что выказывала лишь заботу, но не жалость. Он почти наяву услышал за спиной ее смех.
Ибо теперь весь мир у него под ногами вновь пришел в движение, и сквозь предутренние сумерки потянуло свежим ветром. Палатки сложены, караван зашевелился, погонщики закричали, подняли кнуты, верблюды, жалобно ухая, поднимаются сначала на две, потом на все четыре ноги, позвякивают бубенцы, высокие вьючные мешки раскачиваются из стороны в сторону, в них редкие товары, из разукрашенных в разные цвета столетий. Вперед, в путь, мимо старых ворот, что смотрят на восток, и волнистых песков, восходящих к горизонту, к золотисто-зеленому небу, на котором сияет перед восходом солнца одинокая звезда. Бело-стальные овоиды с высоким неземным гудением поднимаются парами из-за засушливых гор, розоватых от света не взошедшего пока солнца, два, четыре, шесть - космические корабли, ревностные и бдительные властители.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144