Есть ли у мира сюжет? Ему казалось, что сюжета нет, - не потому ли, что он забыл свой собственный?
Прозрачным майским утром, когда все остальные уже, судя по всему, отчалили, они с Джулией сидели друг напротив друга за исцарапанным кухонным столом, готовые отправиться в путь: между ними стоял высокий стакан воды, а в блюдце два голубоватых кубика сахара, которые достал им сосед сверху - косматый, с кроткими карими глазами, - билеты в Иной Мир. Потом, через несколько лет, он иногда задавал себе вопрос, а не свернул ли он в ту минуту в какую-то боковую калитку бытия, навсегда сбившись с главной дороги, по которой в противном случае покатилась бы его жизнь; но этот вопрос не имел значения, вернуться и проверить было никак нельзя; если уж ты ступил на ту дорожку, которая через минуту стала сама собой раскатываться у них из-под ног, обратных путей не существовало. И никаких «как будто»: это была не метафора, а если и метафора, то настолько реальная, что смысл и средство его достижения менялись местами и делались неразличимы. А вообще-то немного погодя в то бесконечное утро явилась очевидность: истина сама есть метафора, нет, даже не метафора, а всего лишь указатель, направление движения к самой прозрачной и всеобъемлющей метафоре из всех, к которой можно приближаться, но приблизиться нельзя. Жизнь есть путешествие; и есть только одно путешествие; в жизни есть только одна дорога, один темный лес, одна гора, одна река, требующая форсирования, один город, в который можно войти; один рассвет, один вечер. И ты просто сталкиваешься с каждой из этих реальностей снова и снова, постигаешь их, понимаешь, рассказываешь про них истории, забываешь, теряешь и вновь находишь. И в то же самое время - Пирс стоял, и задыхался от ветра Времен, и переживал то же самое потрясающее чувство озарения, с которым Бруно открыл для себя Коперника, первого человека в истории, который сумел это постичь, - Вселенная бесконечно расширяется, ежесекундно, в каждом из тех направлений, которые ты только в состоянии помыслить или представить себе, в каждый момент бытия.
Да, я понял, сказал он. Да, я понял, понял: слушая, как замыкаются, встают на место бесчисленные реле, настолько крошечные, что им хватало места в круговерти каждой наималейшей творящейся в нем в данный момент химической реакции. В тот день он узнал, где находится рай, а где ад, где семиярусная гора; и он смеялся в голос, поняв эту простую истину. Он узнал ответы на сотни других вопросов, а затем забыл их, а потом забыл и сами вопросы, но и через несколько лет - не то чтобы слишком часто, но все-таки - к нему возвращался, как прибойная волна, которая докатывается до сухой гальки и плавника и снова отступает, всплеск тогдашнего понимания: на краткий миг подступал знакомый солоноватый привкус тогдашнего знания - наверняка.
Глава шестая
В те времена Пирс сделался весьма популярным преподавателем в Барнабасе, студентам казалось, что он владеет каким-то секретом, которым мог бы поделиться, тайной, которая и ему-то самому не так уж легко далась. Возле подобранного на улице плюшевого кресла возвышалась груда книг, купленных, взятых на время, а то и просто краденых, - он приходил в аудиторию, доверху груженный экзотическим товаром, награбленным в этих сокровищницах; и для того, чтобы выгрузить свои богатства, ему недоставало минут в часах и часов в учебной программе.
Тем временем великое шествие замедлило ход, запуталось само в себе, изъеденное - разом - духовной расточительностью и духовной же скупостью; те, кто изредка заходил посидеть на полу у него на лекции и послушать его истории, имели все меньше общего с западной цивилизацией, они казались бог весть откуда взявшимися чудными существами, и направлялись они тоже бог знает куда, и для них, измученных и пыльных, это был лишь мимолетный привал.
Пирс по-прежнему работал над своим отчетом, над своей историей; а в это время далеко на Среднем Западе Роузи Расмуссен со своим Майком вела хозяйство в сером Ветвилле, вдали от огромного и беспокойного университета, а в это время Споффорд в безмолвном напряжении сидел в палате реабилитационного центра в Гарлеме с шестью другими мужчинами, которые никак не могли забыть один далекий пляж на рассвете и один поросший зеленью холм. Пирс продолжал читать: он читал Барра и Вико* [Вико, Джамбаттиста (1668-1744) - итальянский философ, один из основоположников историзма. Согласно его учению, все нации развиваются по циклам из трех эпох: божественной (теократия), героической (аристократия) и человеческой (демократия или представительная монархия). Главный труд - «Основания новой науки об общей природе наций» (1725).], он читал «Стеганофафию» Лупса Розы; он читал истории Гриммов и Фробениуса* [Фробениус, Лео (1873-1938) - немецкий этнограф, исследователь народов Африки. Автор теории о культуре как особом социальном организме.] и «Истории о Цветах», «Возвышенную Историю Священного Грааля»* [«Возвышенная история Священного Грааля» - написанное в первой половине XIII в. на старофранцузском языке (и переведенное в 1898 г. на английский Кристофером Эвансом) анонимное продолжение незаконченного романа Кретьена де Труа «Персеваль, или повесть о Граале» (ок. 1182). Кретьен де Труа (ок. 1130 - ок. 1191) - автор самого раннего из сохранившихся средневековых повествований о короле Артуре и рыцарях Круглого стола и, можно сказать, основоположник жанра рыцарского романа.] и «Историю Королевского Общества» Спрата* [«История Королевского общества» Спрата - Королевское общество (полное название - «Королевское общество Лондона по повышению научных знаний») выполняет функции Британской академии наук, учреждено в 1660 г. Названная книга выпущена в 1667 г. и освещает начальный этап деятельности общества, а также защищает его от обвинений в нелояльности к англиканской церкви и реставрированной монархии. Спрат, Томас (1635-1713) - поэт, историк, церковный деятель; его биография включена Сэмюэлем Джонсоном (1709-1784) в сборник «Жизнь поэтов» (1781).]; он читал Джорджа Сантаяну* [Джордж Сантаяна (1863-1952) - американский философ, представитель критического реализма, который интерпретировал в духе платонизма. Автор учения о «царстве бытия», основанного на концепции «идеальных сущностей».] (что за чушь!) и Джорджио ди Сантильяну* [Джорджио ди Сантильяна - наиболее известен как автор выпущенной в 1955 г. Чикагским университетом книги «Преступление Галилея», в которой выдвинул полемический тезис о том, что Церковь обрушилась на Галилея не столько из-за его гелиоцентрических воззрений, сколько потому, что он писал не на латыни, а по-итальянски, обращаясь т. о. не к научной элите, а к сравнительно широкой аудитории. Др. книги: «Век приключений: Философы Возрождения» (1956), «Леонардо да Винчи» (1956), «Истоки научной мысли:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144