Хорошо было быть одному на дороге, и я врубил радио, опустил стекла и лупил по хайвею, ощущая ветер в лицо, притворяясь сам перед собой, что я не Незаметный, а обыкновенный человек, часть того мира, сквозь который я еду, а не невидимая тень у края его.
Домой я приехал поздно, и хотя в других домах еще горел огонек-другой, в моем доме было уже темно. И это тоже было хорошо. У меня душа не лежала трепаться сегодня с Джоном или Джеймсом. Я хотел только спать.
Тихо пройдя в дверь, я поднялся к себе в спальню.
Где на моей кровати сидели голые Филипп и Мэри.
Я повернулся уходить.
- Куда ты? - спросил Филипп.
Я неохотно обернулся:
- Найти себе место, где поспать.
- А ты будешь спать с нами.
Я покачал головой.
- А чего нет?
- Не хочу.
- Это же не изнасилование, - заметил Филипп. - Против этого ты же не можешь возразить. Мы здесь все совершеннолетние, добровольно согласные.
- Я не согласный.
- А я тебе говорю, чтобы ты согласился.
- Но...
- Никаких “но”. Ты все еще цепляешься за свою старую мораль. Ты все никак не поймешь, что мы ушли вперед, что весь этот хлам остался за спиной. К нам не применимы обычные правила. Мы вне их.
Но я не был вне их.
Я потряс головой, пятясь прочь.
Ночь я провел внизу, в холле, на диване.
Глава 9
Наступил ноябрь. Нашим машинам некоторым уже исполнилось по полгода, и новизна их стерлась. Нам они слегка поднадоели. И потому Филипп решил, что мы их выбросим и наберем других.
А при этом получим еще и немножко рекламы. Мы устроили гонку на уничтожение на джипе, “мерседесе” и трех спортивных машинах. В среду вечером мы проехались по фривею 405 возле Лонг-бич, поставив фальшивое полицейское перекрытие, по трое в ряд перекрывая полосу движения, ускоряясь и давая задний ход, подрезая все машины, которые нам попадались. Первым разбили “порше”, измолотый с двух сторон Филиппом на “мерседесе” и мной на джипе, и Джуниора на его автомобиле сменил Стив на “280-Z”. Теперь они полезли на меня, и хотя я отбивался храбро, заставив Стива съехать с полотна и чуть не вбив Филиппа в фонарный столб, в конце концов меня загнали на разделительную полосу, и джип сдох.
Победителем дерби оказался Филипп, и хотя по нашим наскоро выработанным правилам он имел право оставить “мерседес” за собой, он предпочел бросить его на фривее с остальными. Направив его на среднюю полосу, он выпрыгнул из машины.
“Мерседес” сначала ехал прямо, потом резко свернул вправо, подпрыгнул на незаметном бугорке и врезался в ограждение. Мы слышали, как он стукнулся и заглох и ждали взрыва, но взрыва не было.
- Вот и все, - сказал Филипп. - Игра окончена. Поехали домой.
За перекрытием образовалась массивная пробка, и мы прошли мимо полицейских постов, мимо гудящих автомобилей к центральной разделительной полосе, где оставили свои автомобили для отхода.
Домой мы ехали в хорошем настроении.
Наша небольшая эскапада попала в местные новости, и мы собрались в доме Филиппа, радостными криками приветствуя показ разбитых автомобилей по телевизору.
- Причина возникновения пробки и принадлежность автомобилей полиция считает загадкой, - закончил комментатор.
Мэри, сидя на подлокотнике кресла Дона, усмехнулась.
- Класс! - сказала она. - Что хорошо, то хорошо.
Я записал выпуск новостей, как требовала моя обязанность.
После этого мужик-ведущий обменялся с бабой-ведущей какой-то шуткой насчет наших машин, и начался прогноз погоды.
Остальные террористы возбужденно обсуждали и гонку на уничтожение, и выпуск новостей, а я стоял с пультом от видика и смотрел, прогноз погоды. Мы - не Террористы Ради Простого Человека, понял я. Ничего такого благородного или романтического. Мы - жалкая группка неизвестных, отчаянно пытающихся, чтобы общество нас заметило, использующих для этого все доступные нам средства, чтобы люди узнали о нашем существовании, чтобы добиться хоть какой-то известности.
Мы - клоуны. Комическая интермедия среди настоящих новостей.
Осознание было ошеломляющим, и я не был к нему готов. Хотя после первых нескольких недель я не очень много значения придавал всем этим террористским делам. Я просто купился на концепцию Филиппа и считал, что все, что мы делаем, - настоящее, законное и стоящее. Никогда я не переставал анализировать, чего же мы достигли. Но сейчас я оглянулся назад на все, что нами было сделано, и в первый раз увидел, как же это на самом деле мало, и как удручающе жалки наши иллюзии собственного величия.
Филипп был зол на то, кем он стал, и эта злость его вела, была горючим для его страсти и его усилий свершить что-то крупное, что-то важное для его жизни. Но у остальных такой движущей силы не было. Мы были овцами - все мы. В том числе и я. Может быть, вначале я и был зол, но этого чувства больше не было. Вообще никаких чувств не было, и мимолетного удовольствия, которое я получал от наших выходок, тоже давно не было.
Какой же во всем этом смысл?
Я выключил видик, вложил ленту в коробку и побрел в одиночку домой. Долго стоял под горячим душем, потом натянул пижаму и вышел в спальню. Мэри ждала меня на моей кровати, одетая только в белые шелковые трусы.
- Не сегодня, - устало сказал я.
- Я хочу тебя, - произнесла она хриплым голосом, полным деланной страсти. Я вздохнул и снял пижаму.
- Ну, ладно.
Я вытянулся на кровати рядом с ней, и она взобралась на меня и стала целовать.
В ту же секунду я ощутил давление на изножье кровати. Вдруг чьи-то грубые руки взяли меня за пенис.
Мужские руки.
Я дернулся, пытаясь вырваться. Мне было противно. Я знал, что нельзя быть таким ограниченным, но такой уж я был.
На своем органе я ощутил чей-то рот.
Мэри сковывала мои движения, и я пытался вырваться, но ее руки и ноги обвили меня, и стряхнуть ее я не мог.
Неразборчивое уханье мужским голосом, который я узнал, и я понял, что это Филипп трудится надо мной там, в нотах кровати.
В черном глубоком отчаянии я закрыл глаза.
И подумал о Джейн.
Рот Филиппа выпустил меня, и в ту же минуту Мэри напряглась, застонала, сильнее надавила на мое тело. Сильнее, слабее, сильнее, слабее, и она с судорожным вздохом дернулась вперед, рухнув на меня.
Тут я откатился в сторону, чувствуя себя так мерзко, как никогда в жизни. Филиппа я ненавидел, и мне хотелось сесть, схватить его руками за шею и выдавить из него жизнь.
Я хотел, чтобы он убрался, но он стоял возле кровати и смотрел на меня.
- Убирайся, - сказал я.
- А это было не так уж плохо. Точно могу сказать, что тебе понравилось.
- Это была автоматическая реакция. Филипп присел рядом со мной. В его глазах было что-то вроде отчаяния, и я понял, что глубоко в душе, несмотря на все его разговоры о свободе от нравственности и морали, у него сейчас те же чувства, что и у меня.
Я вспомнил его старушечий дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92