Но, рассудив, что запрет не может распространяться на него самого, как на лицо, которому доверено конвоирование, он из кожи вон лез, чтобы выпытать у Эди предмет его доверительной и тайной беседы с лордом Гленалленом. Однако Эди в былое время достаточно часто допрашивали, так что он с легкостью уклонялся от расспросов своего бывшего соратника. «Тайны важных господ, — говорил себе Эди, — вроде диких зверей, запертых в клетки. Держи их под замком, и все будет хорошо, но чуть их выпустишь, они кинутся на тебя и разорвут на куски. Я помню, как туго пришлось Дугалду Ганну, когда он сболтнул лишнее насчет капитана Бэндилира и супруги майора».
Поэтому все попытки Фрэнси взять приступом стойкость нищего окончились неудачей, и, подобно не очень сильному игроку в шахматы, после каждого неудачного хода он становился все более уязвим для контратак противника.
— Так ты уверяешь, что не рассказывал милорду ничего особенного и говорил с ним только о своих делах?
— Да, и еще о кое-каких вещах, что я вывез из чужих краев. Я знаю, вы, паписты, жадны до всяких реликвий, добытых где-нибудь далеко — в церквах и тому подобное.
— Видно, милорд совсем спятил, — заметил слуга. — если так расходился из-за безделок, которые ты мог принести ему, Эди!
— Я так думаю, твоя правда, дружище, — ответил нищий. — Но, может, он хлебнул горя в молодые годы, Фрэнси, а от этого бывает, что человек немного тронется.
— Это ты верно говоришь, Эди! Ну, а раз не похоже, чтобы ты еще когда-нибудь пришел в замок, — а коль придешь, то уж не застанешь меня здесь, я скажу тебе, что в юности у него была такая страшная сердечная рана, что удивительно, как он еще на ногах держится.
— Ах, вот оно как! — промолвил Охилтри. — Из-за женщины, что ли?
— Ты угадал, попал в самую точку, — подтвердил Фрэнси, — из-за его двоюродной сестры, мисс Эвелин Невил, так ее у нас называли. В округе много об этом болтали, но только всех заставили попридержать язык — ведь дело касалось знатных людей! И было это больше двадцати лет назад, вернее — двадцать три года прошло.
— Вот как! Ну, да я тогда был в Америке, — сказал нищий, — и где уж мне было слышать здешние сплетни.
— Никаких сплетен и не было, друг мой, — ответил Макро. — Он любил молодую леди и собирался жениться на ней, но его мать проведала об этом и подняла такую кутерьму, что чертям тошно стало. Бедняжка терпела, терпела да и бросилась с утеса у Крейгбернфута в море. Тем дело и кончилось.
— Кончилось для бедной леди, — заметил нищий, — но, видно, не кончилось для графа.
— Для него это не кончится, пока не кончится его жизнь, — ответил эбердинец.
— Но почему старая графиня не позволила им пожениться? — продолжал настойчивый вопрошатель.
— Почему! Она, может, и сама не знала, почему. Но чего бы она ни пожелала, никто не мог идти против ее воли. Знали только, что молодую леди тянуло к какой-то ереси — у нас ведь много еретиков разных толков. К тому же она была в слишком близком родстве с графом, а наши церковные правила не разрешают таких браков. Все это и довело ее до отчаяния, и граф с тех пор не находит себе места, совсем голову опустил.
— Вот оно как! — сказал Охилтри. — Дивлюсь, что я никогда прежде не слыхал этой истории.
— Странно, что ты ее слышишь теперь! Разве посмел бы кто из слуг заикнуться об этом, пока была жива старая графиня! Ох, и командирша же была, любезный Эди. Хитер должен был быть мужчина, который бы с ней сладил. Но она в могиле, и мы можем дать волю языку, когда встретим приятеля. Ну, прощай, Эди, мне пора к вечерне. Если этак через полгода тебе случится побывать в Инверури, спроси там Фрэнси Макро!
Любезное приглашение одного было охотно принято другим. Друзья распрощались, обменявшись словами обоюдного уважения, а затем слуга лорда Гленаллена зашагал обратно, во владения хозяина, нищий же продолжал свой путь.
Был прекрасный летний вечер, и мир, вернее тот уголок, куда стремился Эди Охилтри, лежал перед ним и предоставлял ему широкий выбор места для ночлега. Покинув не слишком гостеприимное поместье Гленалленов, он припомнил разом столько друзей, что мог даже немного попривередничать, прежде чем отдать предпочтение кому-либо из них. В одной миле впереди была харчевня Эйли Сима. Но там в субботний вечер соберутся молодые парни и, значит, не будет случая спокойно побеседовать. В памяти Охилтри один за другим всплывали разные «добрые люди», как именуют в Шотландии фермеров и их жен. Но один был глухой и не мог его слышать; другой — беззубый, Эди не слышал его; третий был сварлив, а четвертый держал злющую собаку. В Монкбарнсе и Нокуинноке Эди мог рассчитывать на теплый и радушный прием, но они находились так далеко, что до них трудно было добраться засветло.
«Не понять, в чем тут дело, — сказал себе старик, — но только никогда в жизни я не был так разборчив с ночлегом. Должно быть, повидав этакую пышность да найдя, что без нее можно жить счастливее, я стал гордиться тем, как я живу. Одно я только знаю: гордыня ведет к погибели. И, уж верно, самый дрянной амбар, где можно спать, куда уютнее хором в Гленаллене со всеми их картинами, и черным бархатом, и серебряными финтифлюшками. Ну ладно, пойду-ка я к Эйли Симу».
Когда старик спустился с холма, у подножия которого лежала деревушка, куда он шел, заходящее солнце уже освободило ее обитателей от работы, и молодые люди, пользуясь чудесным вечером, затеяли на лугу игру в шары, а женщины и старики с интересом следили за ней. Крик, смех, возгласы победителей и побежденных общим хорем неслись навстречу спускавшемуся по тропинке Охилтри и будили в нем воспоминание о тех днях, когда он был ревностным участником — а часто и победителем — в играх, требующих ловкости и силы. Такие воспоминания почти у всех людей исторгают вздох даже тогда, когда вечер их жизни согрет более светлыми надеждами, чем у нашего бедного нищего. «В те времена, — резонно подумал он, — я обратил бы на старого путника, спускающегося с Кинблайтмонта, так же мало внимания, как и любой из этих здоровенных молодцов, которые даже не смотрят на старого Эди Охилтри».
Но он сразу же повеселел, когда оказалось, что его приходу придают большее значение, чем он в своей скромности мог предполагать. Между обеими командами игроков возникли пререкания из-за спорного удара, а так как сборщик податей стоял за одну команду, а школьный учитель — за другую, дело, можно сказать, перешло в высшие сферы. Мельник и кузнец тоже поддерживали разные стороны, и, судя по тому пылу, который они проявляли, можно было сомневаться в мирном исходе конфликта. Однако первый же, кто увидел нищего, закричал:
— Вот идет старый Эди! Он знает правила игры лучше всех, кому приходилось пускать шар, кидать биту или гонять клюшкой мяч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
Поэтому все попытки Фрэнси взять приступом стойкость нищего окончились неудачей, и, подобно не очень сильному игроку в шахматы, после каждого неудачного хода он становился все более уязвим для контратак противника.
— Так ты уверяешь, что не рассказывал милорду ничего особенного и говорил с ним только о своих делах?
— Да, и еще о кое-каких вещах, что я вывез из чужих краев. Я знаю, вы, паписты, жадны до всяких реликвий, добытых где-нибудь далеко — в церквах и тому подобное.
— Видно, милорд совсем спятил, — заметил слуга. — если так расходился из-за безделок, которые ты мог принести ему, Эди!
— Я так думаю, твоя правда, дружище, — ответил нищий. — Но, может, он хлебнул горя в молодые годы, Фрэнси, а от этого бывает, что человек немного тронется.
— Это ты верно говоришь, Эди! Ну, а раз не похоже, чтобы ты еще когда-нибудь пришел в замок, — а коль придешь, то уж не застанешь меня здесь, я скажу тебе, что в юности у него была такая страшная сердечная рана, что удивительно, как он еще на ногах держится.
— Ах, вот оно как! — промолвил Охилтри. — Из-за женщины, что ли?
— Ты угадал, попал в самую точку, — подтвердил Фрэнси, — из-за его двоюродной сестры, мисс Эвелин Невил, так ее у нас называли. В округе много об этом болтали, но только всех заставили попридержать язык — ведь дело касалось знатных людей! И было это больше двадцати лет назад, вернее — двадцать три года прошло.
— Вот как! Ну, да я тогда был в Америке, — сказал нищий, — и где уж мне было слышать здешние сплетни.
— Никаких сплетен и не было, друг мой, — ответил Макро. — Он любил молодую леди и собирался жениться на ней, но его мать проведала об этом и подняла такую кутерьму, что чертям тошно стало. Бедняжка терпела, терпела да и бросилась с утеса у Крейгбернфута в море. Тем дело и кончилось.
— Кончилось для бедной леди, — заметил нищий, — но, видно, не кончилось для графа.
— Для него это не кончится, пока не кончится его жизнь, — ответил эбердинец.
— Но почему старая графиня не позволила им пожениться? — продолжал настойчивый вопрошатель.
— Почему! Она, может, и сама не знала, почему. Но чего бы она ни пожелала, никто не мог идти против ее воли. Знали только, что молодую леди тянуло к какой-то ереси — у нас ведь много еретиков разных толков. К тому же она была в слишком близком родстве с графом, а наши церковные правила не разрешают таких браков. Все это и довело ее до отчаяния, и граф с тех пор не находит себе места, совсем голову опустил.
— Вот оно как! — сказал Охилтри. — Дивлюсь, что я никогда прежде не слыхал этой истории.
— Странно, что ты ее слышишь теперь! Разве посмел бы кто из слуг заикнуться об этом, пока была жива старая графиня! Ох, и командирша же была, любезный Эди. Хитер должен был быть мужчина, который бы с ней сладил. Но она в могиле, и мы можем дать волю языку, когда встретим приятеля. Ну, прощай, Эди, мне пора к вечерне. Если этак через полгода тебе случится побывать в Инверури, спроси там Фрэнси Макро!
Любезное приглашение одного было охотно принято другим. Друзья распрощались, обменявшись словами обоюдного уважения, а затем слуга лорда Гленаллена зашагал обратно, во владения хозяина, нищий же продолжал свой путь.
Был прекрасный летний вечер, и мир, вернее тот уголок, куда стремился Эди Охилтри, лежал перед ним и предоставлял ему широкий выбор места для ночлега. Покинув не слишком гостеприимное поместье Гленалленов, он припомнил разом столько друзей, что мог даже немного попривередничать, прежде чем отдать предпочтение кому-либо из них. В одной миле впереди была харчевня Эйли Сима. Но там в субботний вечер соберутся молодые парни и, значит, не будет случая спокойно побеседовать. В памяти Охилтри один за другим всплывали разные «добрые люди», как именуют в Шотландии фермеров и их жен. Но один был глухой и не мог его слышать; другой — беззубый, Эди не слышал его; третий был сварлив, а четвертый держал злющую собаку. В Монкбарнсе и Нокуинноке Эди мог рассчитывать на теплый и радушный прием, но они находились так далеко, что до них трудно было добраться засветло.
«Не понять, в чем тут дело, — сказал себе старик, — но только никогда в жизни я не был так разборчив с ночлегом. Должно быть, повидав этакую пышность да найдя, что без нее можно жить счастливее, я стал гордиться тем, как я живу. Одно я только знаю: гордыня ведет к погибели. И, уж верно, самый дрянной амбар, где можно спать, куда уютнее хором в Гленаллене со всеми их картинами, и черным бархатом, и серебряными финтифлюшками. Ну ладно, пойду-ка я к Эйли Симу».
Когда старик спустился с холма, у подножия которого лежала деревушка, куда он шел, заходящее солнце уже освободило ее обитателей от работы, и молодые люди, пользуясь чудесным вечером, затеяли на лугу игру в шары, а женщины и старики с интересом следили за ней. Крик, смех, возгласы победителей и побежденных общим хорем неслись навстречу спускавшемуся по тропинке Охилтри и будили в нем воспоминание о тех днях, когда он был ревностным участником — а часто и победителем — в играх, требующих ловкости и силы. Такие воспоминания почти у всех людей исторгают вздох даже тогда, когда вечер их жизни согрет более светлыми надеждами, чем у нашего бедного нищего. «В те времена, — резонно подумал он, — я обратил бы на старого путника, спускающегося с Кинблайтмонта, так же мало внимания, как и любой из этих здоровенных молодцов, которые даже не смотрят на старого Эди Охилтри».
Но он сразу же повеселел, когда оказалось, что его приходу придают большее значение, чем он в своей скромности мог предполагать. Между обеими командами игроков возникли пререкания из-за спорного удара, а так как сборщик податей стоял за одну команду, а школьный учитель — за другую, дело, можно сказать, перешло в высшие сферы. Мельник и кузнец тоже поддерживали разные стороны, и, судя по тому пылу, который они проявляли, можно было сомневаться в мирном исходе конфликта. Однако первый же, кто увидел нищего, закричал:
— Вот идет старый Эди! Он знает правила игры лучше всех, кому приходилось пускать шар, кидать биту или гонять клюшкой мяч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144