ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


— Я понимаю вашу деликатность. Баронет — мелочный старый дурак, но, смею вас заверить, его дочь выше всяких бессмысленных церемоний и предрассудков. А теперь, после того как вы нашли здесь новый круг друзей, разрешите спросить, намерены ли вы покинуть Фейрпорт так же скоро, как предполагали.
— Я позволю себе ответить вам встречным вопросом: что вы думаете о снах? — отозвался Ловел.
— О снах, глупый юноша? Что же мне думать об этих обманчивых видениях, которые преподносит нам воображение, когда разум бросает вожжи? Не вижу разницы между ними и галлюцинациями безумия. И там и тут никем не управляемые лошади могут разнести коляску, только в одном случае возница пьян, а в другом он дремлет. Что говорит Марк Туллий? «Si insanorum visis fides non est habenda, cur credatur somnientium visis, quae multo etiam perturbatiora sunt, non intelligo» note 96.
— Да, сэр, но Цицерон также говорит нам, что тот, кто целый день проводит в метании дротика, должен иногда попадать в мишень и что, равным образом, среди туманных видений ночных снов некоторые могут оказаться созвучными грядущим событиям.
— Ну, это значит, что вы, по вашему собственному мудрому мнению, попали в мишень! Боже! Боже! Как этот мир склонен к безумию! Что ж, я на этот раз готов признать снотолкование за науку: я поверю в объяснение снов и скажу, что новый Даниил восстал, чтобы толковать их, если только вы докажете мне, что ваш сон подсказал вам осмотрительное поведение.
— Скажите же мне тогда, — ответил Ловел, — почему, когда я колебался, не отказаться ли мне от одного намерения, которое я, может быть, опрометчиво возымел, мне этой ночью приснился ваш предок и указал на девиз, призывавший меня к настойчивости? Как я мог подумать об этих словах, которых, насколько помню, я никогда не слыхал, словах на незнакомом языке, при переводе все же содержавших указание, так явно приложимое к моим обстоятельствам?
Антикварий расхохотался.
— Простите меня, юный друг, но так мы, глупые смертные, обманываем самих себя и готовы искать бог знает где источник побуждений, рождающихся в нашей собственной капризной воле. Мне кажется, я могу разобраться в причине вашего видения. Вчера после обеда вы были так поглощены своими думами, что не обращали особого внимания на спор между сэром Артуром и мной, пока между нами не разгорелись пререкания по поводу пиктов, окончившиеся так внезапно. Но я помню, что достал для сэра Артура книгу, напечатанную моим предком, и предложил баронету взглянуть на девиз. Ваши мысли витали далеко, но слух механически воспринял и удержал звуки, а ваша фантазия, по-видимому возбужденная легендой, которую рассказала Гризельда, внесла в ваш сон этот отрывок немецкого текста. Если же трезвый, бодрствующий разум хватается за столь пустячное обстоятельство для оправдания сомнительной линии поведения, так это просто один из тех трюков, к которым время от времени прибегают даже самые мудрые из нас, чтобы дать волю своим наклонностям за счет здравого смысла.
— Это правда, — сказал Ловел, сильно краснея. — Я думаю, вы правы, мистер Олдбок, и боюсь, что должен упасть в вашем мнении, раз я хоть на минуту придал значение такому пустяку. Но я метался среди противоречивых желаний и решений, а вы знаете, какой тонкой бечевкой можно буксировать судно, плавающее на волнах, хотя, когда оно вытащено на берег, его не сдвинуть и канатом.
— Верно, верно! — воскликнул антикварий. — Упасть в моем мнении? Нисколько! Таким вы еще больше мне нравитесь. Теперь каждый из нас может порассказать кое-что о другом, и мне уже не так стыдно, что я тогда так осрамился с этим проклятым преторием, хотя все еще убежден, что лагерь Агриколы должен был находиться где-то поблизости. А теперь, Ловел, будьте, милый друг, откровенны со мной. Почему вы оставили свою страну и ремесло ради праздного пребывания в таком месте, как Фейрпорт? Боюсь, из-за склонности к лени!
— Пожалуй, что так, — ответил Ловел, терпеливо перенося допрос, от которого ему неудобно было бы уклониться. — Но я так оторван от всего мира, у меня так мало друзей, которыми я бы интересовался и которые интересовались бы мною, что само одиночество уже доставляет мне независимость. Тот, чья счастливая или несчастливая судьба касается его одного, имеет полное право поступать сообразно своим желаниям.
— Простите, молодой человек, — сказал Олдбок, ласково кладя руку ему на плечо и круто останавливаясь. — Sufflamina note 97, потерпите немного, пожалуйста. Я буду исходить из того, что у вас нет друзей, с которыми вы могли бы делиться достигнутым и которые радовались бы вашим успехам в жизни, что нет людей, которым вы были бы обязаны в прошлом, или таких, которым вы могли бы оказать покровительство в будущем. Тем не менее вам надлежит идти вперед по стезе долга, ибо вы обязаны отчетом в своих действиях не только обществу, но и тому высшему существу, которое вы должны смиренно благодарить за то, что оно сделало вас членом этого общества и дало вам силы служить себе и другим.
— Но я не замечаю в себе таких сил, — уже несколько нетерпеливо отозвался Ловел. — От общества я не прошу ничего, лишь бы оно позволило мне идти моим жизненным путем, не толкая других, но и не разрешая другим толкать меня. Я никому ничего не должен, я располагаю средствами для совершенно независимого существования, а мои потребности так скромны, что эти средства, хотя они и ограниченны, покрывают их с избытком.
— Ну что ж, — промолвил Олдбок, сняв руку и готовясь вновь двинуться по дороге, — если вы такой философ, что довольствуетесь теми средствами, которыми располагаете, мне больше нечего сказать. Я не могу присваивать себе право давать вам советы. Вы достигли acme — вершины совершенства. Но каким образом Фейрпорт стал убежищем для такой философии самоотречения? Это похоже на то, как в старину последователь истинной религии нарочно поселялся среди всевозможных язычников Египта. В Фейрпорте нет человека, который не был бы преданным поклонником золотого тельца, нечестивого мамона. Даже я, друг мой, настолько заражен дурным соседством, что иногда сам испытываю желание стать идолопоклонником.
— Мое главное развлечение — литература, — ответил Ловел. — К тому же обстоятельства, которых я не могу касаться, побудили меня — по крайней мере на время — оставить военную службу. Я избрал Фейрпорт как место, где я могу предаваться своим занятиям, не подвергаясь соблазнам, обычным в более изысканном обществе.
— Так, так! — с глубокомысленным видом произнес Олдбок. — Я начинаю понимать, как вы истолковали для себя девиз моего предка. Вы кандидат в любимцы публики, хотя и не в том плане, как я раньше подозревал. Вы стремитесь блистать как писатель и надеетесь достигнуть этого трудом и настойчивостью?
Прижатый к стене любопытством старого джентльмена, Ловел решил, что лучше всего будет оставить его в заблуждении, в котором никто, кроме самого мистера Олдбока, не был виноват.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144