Б-р-р-р...
Сварил молочную кашу, съел ее и в 10-00 уплыл на север. Прошел 20 км на
веслах до мыса Мужинай и вдруг почувствовал, что сил моих больше нет,
нисколечки. Все: приехали. Бросил весла и упал на дно лодки. До берега всего
ничего - метров двести, но и это расстояние не преодолеть. Лежу, смотрю на
небо и ничего не хочу. Через несколько минут, словно по щучьему велению,
задул попутный ветер со скоростью 5 м/с. Ставлю парус. Прохожу Мужинайскую
губу. Ветер усиливается до 10-12 м/с. Развиваю приличную скорость. На мысе
со смешным названием Коврижка ветер начало крутить, и при перемене галса
чуть было не налетел на камни. Стоило только немного расслабиться - и сразу
чуть не произошла катастрофа. В моем обессиленном состоянии это вовсе ни к
чему.
Иду на веслах, прохожу мыс Боолсодей. Вижу зимовье и решаю
остановиться.
В зимовье в глухом одиночестве живет лесник Паша. Когда я подошел, он
был занят ловлей рыбы на удочку.
"Неустроенная, должно быть, у него жизнь, раз нет сетки", - подумал я.
Позже выяснилось, что он подвергся нападению рыбинспекции и остался без
орудия лова. Благо рыбы здесь изобилие и на пропитание запросто можно
наловить удочкой.
Кроме удочки, у Паши, похоже, не было никакого хозяйства и даже ружья.
А между тем к нему каждый вечер наведывается медведь, и сегодня тоже должен
прийти.
Только мы развели костерок и собрались сварить уху из щуки, как вдруг
Паша встрепенулся и начал внимательно прислушиваться. Я ничего не слышал, а
Паша - слышал.
- Лодка, - сказал Паша.
- Нет никакой лодки, - напрягая слух, ответил я.
- Точно лодка, - каким-то образом убедившись в своей окончательной
правоте, сказал Паша и от возбуждения совершенно без всякой надобности начал
ворочать дрова в костре.
Через некоторое время я тоже услышал звук мотора. Вдали показалась
маленькая точечка - источник звука. Точечка все увеличивалась, пока не
превратилась в лодку. Паша опять вскочил и начал щурить глаз.
- Миха, друган- зарадовался Паша и заметался по берегу, просто так
расходуя силу, останавливаясь иногда лишь затем, чтобы в очередной раз
сощуриться на приближающийся объект.
Проходя на значительном удалении от берега, посудина изменила курс на
нас с Пашей, и через несколько минут я мог разглядеть допотопное плавучее
средство, сколоченное кое-как из досок при помощи одного топора. Шаланда
была загружена тремя мужиками подозрительного вида. Смотрелись мореплаватели
так, будто год прожили на необитаемом острове, питаясь чем попало.
Старшим среди них, действительно, был Миха. Лет ему было непонятно
сколько, физиономия его была страшно помята и находился он в предсмертном
состоянии от жуткого похмелья. Ходить и говорить Миха не мог. Он вывалился
из лодки и приготовился отдать концы, но Паша таких мелочей не замечал и не
переставал радоваться появлению кореша. Остальные два мореплавателя
выглядели не менее колоритно и тоже мучились похмельем, но помирать пока не
собирались.
Откуда они здесь взялись, куда и зачем держат путь, я не сразу
догадался. Лишь только когда сварилась уха, и они, похлебав юшки, слегка
отошли и были способны складывать слова, узнал, что, оказывается, они в
отпуске и всего несколько дней назад покинули родное село Байкальское, что
недалеко от Северобайкальска. Вышли с запасом продовольствия и водки на
месяц, но по пути зарулили на турбазу, где за пару дней прикончили весь
водочный запас. На следующий день вышли на своей шаланде в море и устроили
пожар, который еле удалось потушить. И вот в таком обгоревшем состоянии они
приехали сюда к нам с Пашей в Боолсодейскую губу.
Ребята совершенно не представляли, куда едут. Курс держали на юг до
встречи с первым приключением. Никто бы не догадался, что это отпускники.
Выглядели они, как беглые каторжники, спасающиеся от погони. Как бы здорово
они смотрелись в курортном Крыму - заткнули бы за пояс всех московских
панков и хипарей.
Все пошли спать, а я остался сидеть у костра, пока не услышал треск
ломающихся веток из лесу. Вспомнив про медведя, который повадился ходить в
гости к Паше по вечерам, поспешил скрыться в зимовье.
Места на нарах мне не досталось, и я завалился на полу под дверью.
Ночью проснулся Миха, и его потянуло на задушевные разговоры. Рассказал обо
всех своих бедах и о том, какая тяжкая нынче жизнь пошла. БАМ работает
еле-еле, колхоз развалился, народ занялся выживанием. Миха видит только один
выход - забирать семейство и уходить в тайгу, где всегда можно прокормиться,
лишь бы власти не мешали.
- Вот Паха, он молодец. Вовремя в лесники подался. Ему бы сюда корову,
тогда бы вообще лафа, - говорит Миха.
- С коровой мне не сладить, больно хлопотно, - ответил Паха.
- А ты жену заведи. Пусть приглядывает за скотиной.
Я вспомнил, что у Пахи из хозинвентаря одна только удочка, и подумал:
пожалуй, одной коровы и даже жены для комплекта будет маловато.
К делу Миха подходил по-хозяйски и по-сибирски основательно,
целесообразно: нужда в жене возникала из-за неудобства обращения с коровой в
одиночку. Очень, по-моему, грамотный подход.
Мы проболтали до утра. За это время я был заживо съеден комарами,
потому что лежал голый поверх спальника из-за страшной духоты от
перенаселения маленького зимовья.
С утра для затравки Паша дал мне съесть вяленую щуку длиной 0.7 метра.
После еды в руках у меня остался рыбий скелет, похожий на пилу, и я не знал,
куда его кинуть. Все-таки мусор.
- Дай собаке, - подсказал Паша (у него на иждивении жили два пса
непонятной породы).
- Подавится, - вспомнил я наставления собаководам-любителям. Правила
кормления категорично запрещают давать собакам куриные и рыбьи кости.
-А я их цельной рыбой никогда не кормлю, - удивился Паша, - только
костями. Если проголодаются, сами чего-нибудь в тайге сыщут.
Слышали бы Пашу члены московского клуба любителей-собаководов - ошалели
бы. Я вспоминаю своих друзей, которые дома держат собак, и то, чем они их
кормят. Сами так не едят, как их питомцы-любимчики.
Бросил собаке щучий остов, который мгновенно исчез в пасти.
На завтрак снова уха из щуки. Мне не надоедает - всю жизнь бы так
питался.
Через полчаса я распрощался с Пашей и его
корешами-мореплавателями-отпускниками и уплыл в направлении мыса
Кательниковский. У основания мыса - губа Хары, откуда просматривается пик
Черского: на вид ничем не примечательная вершина. Ее особенность в том, что
она самая высокая на Байкальском хребте (2588м) и самое главное - имеет имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Сварил молочную кашу, съел ее и в 10-00 уплыл на север. Прошел 20 км на
веслах до мыса Мужинай и вдруг почувствовал, что сил моих больше нет,
нисколечки. Все: приехали. Бросил весла и упал на дно лодки. До берега всего
ничего - метров двести, но и это расстояние не преодолеть. Лежу, смотрю на
небо и ничего не хочу. Через несколько минут, словно по щучьему велению,
задул попутный ветер со скоростью 5 м/с. Ставлю парус. Прохожу Мужинайскую
губу. Ветер усиливается до 10-12 м/с. Развиваю приличную скорость. На мысе
со смешным названием Коврижка ветер начало крутить, и при перемене галса
чуть было не налетел на камни. Стоило только немного расслабиться - и сразу
чуть не произошла катастрофа. В моем обессиленном состоянии это вовсе ни к
чему.
Иду на веслах, прохожу мыс Боолсодей. Вижу зимовье и решаю
остановиться.
В зимовье в глухом одиночестве живет лесник Паша. Когда я подошел, он
был занят ловлей рыбы на удочку.
"Неустроенная, должно быть, у него жизнь, раз нет сетки", - подумал я.
Позже выяснилось, что он подвергся нападению рыбинспекции и остался без
орудия лова. Благо рыбы здесь изобилие и на пропитание запросто можно
наловить удочкой.
Кроме удочки, у Паши, похоже, не было никакого хозяйства и даже ружья.
А между тем к нему каждый вечер наведывается медведь, и сегодня тоже должен
прийти.
Только мы развели костерок и собрались сварить уху из щуки, как вдруг
Паша встрепенулся и начал внимательно прислушиваться. Я ничего не слышал, а
Паша - слышал.
- Лодка, - сказал Паша.
- Нет никакой лодки, - напрягая слух, ответил я.
- Точно лодка, - каким-то образом убедившись в своей окончательной
правоте, сказал Паша и от возбуждения совершенно без всякой надобности начал
ворочать дрова в костре.
Через некоторое время я тоже услышал звук мотора. Вдали показалась
маленькая точечка - источник звука. Точечка все увеличивалась, пока не
превратилась в лодку. Паша опять вскочил и начал щурить глаз.
- Миха, друган- зарадовался Паша и заметался по берегу, просто так
расходуя силу, останавливаясь иногда лишь затем, чтобы в очередной раз
сощуриться на приближающийся объект.
Проходя на значительном удалении от берега, посудина изменила курс на
нас с Пашей, и через несколько минут я мог разглядеть допотопное плавучее
средство, сколоченное кое-как из досок при помощи одного топора. Шаланда
была загружена тремя мужиками подозрительного вида. Смотрелись мореплаватели
так, будто год прожили на необитаемом острове, питаясь чем попало.
Старшим среди них, действительно, был Миха. Лет ему было непонятно
сколько, физиономия его была страшно помята и находился он в предсмертном
состоянии от жуткого похмелья. Ходить и говорить Миха не мог. Он вывалился
из лодки и приготовился отдать концы, но Паша таких мелочей не замечал и не
переставал радоваться появлению кореша. Остальные два мореплавателя
выглядели не менее колоритно и тоже мучились похмельем, но помирать пока не
собирались.
Откуда они здесь взялись, куда и зачем держат путь, я не сразу
догадался. Лишь только когда сварилась уха, и они, похлебав юшки, слегка
отошли и были способны складывать слова, узнал, что, оказывается, они в
отпуске и всего несколько дней назад покинули родное село Байкальское, что
недалеко от Северобайкальска. Вышли с запасом продовольствия и водки на
месяц, но по пути зарулили на турбазу, где за пару дней прикончили весь
водочный запас. На следующий день вышли на своей шаланде в море и устроили
пожар, который еле удалось потушить. И вот в таком обгоревшем состоянии они
приехали сюда к нам с Пашей в Боолсодейскую губу.
Ребята совершенно не представляли, куда едут. Курс держали на юг до
встречи с первым приключением. Никто бы не догадался, что это отпускники.
Выглядели они, как беглые каторжники, спасающиеся от погони. Как бы здорово
они смотрелись в курортном Крыму - заткнули бы за пояс всех московских
панков и хипарей.
Все пошли спать, а я остался сидеть у костра, пока не услышал треск
ломающихся веток из лесу. Вспомнив про медведя, который повадился ходить в
гости к Паше по вечерам, поспешил скрыться в зимовье.
Места на нарах мне не досталось, и я завалился на полу под дверью.
Ночью проснулся Миха, и его потянуло на задушевные разговоры. Рассказал обо
всех своих бедах и о том, какая тяжкая нынче жизнь пошла. БАМ работает
еле-еле, колхоз развалился, народ занялся выживанием. Миха видит только один
выход - забирать семейство и уходить в тайгу, где всегда можно прокормиться,
лишь бы власти не мешали.
- Вот Паха, он молодец. Вовремя в лесники подался. Ему бы сюда корову,
тогда бы вообще лафа, - говорит Миха.
- С коровой мне не сладить, больно хлопотно, - ответил Паха.
- А ты жену заведи. Пусть приглядывает за скотиной.
Я вспомнил, что у Пахи из хозинвентаря одна только удочка, и подумал:
пожалуй, одной коровы и даже жены для комплекта будет маловато.
К делу Миха подходил по-хозяйски и по-сибирски основательно,
целесообразно: нужда в жене возникала из-за неудобства обращения с коровой в
одиночку. Очень, по-моему, грамотный подход.
Мы проболтали до утра. За это время я был заживо съеден комарами,
потому что лежал голый поверх спальника из-за страшной духоты от
перенаселения маленького зимовья.
С утра для затравки Паша дал мне съесть вяленую щуку длиной 0.7 метра.
После еды в руках у меня остался рыбий скелет, похожий на пилу, и я не знал,
куда его кинуть. Все-таки мусор.
- Дай собаке, - подсказал Паша (у него на иждивении жили два пса
непонятной породы).
- Подавится, - вспомнил я наставления собаководам-любителям. Правила
кормления категорично запрещают давать собакам куриные и рыбьи кости.
-А я их цельной рыбой никогда не кормлю, - удивился Паша, - только
костями. Если проголодаются, сами чего-нибудь в тайге сыщут.
Слышали бы Пашу члены московского клуба любителей-собаководов - ошалели
бы. Я вспоминаю своих друзей, которые дома держат собак, и то, чем они их
кормят. Сами так не едят, как их питомцы-любимчики.
Бросил собаке щучий остов, который мгновенно исчез в пасти.
На завтрак снова уха из щуки. Мне не надоедает - всю жизнь бы так
питался.
Через полчаса я распрощался с Пашей и его
корешами-мореплавателями-отпускниками и уплыл в направлении мыса
Кательниковский. У основания мыса - губа Хары, откуда просматривается пик
Черского: на вид ничем не примечательная вершина. Ее особенность в том, что
она самая высокая на Байкальском хребте (2588м) и самое главное - имеет имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79