Море - это в первую очередь мечта, а не средство
производства, поэтому особенно грустно. Убитая мечта - как нечаянно
уничтоженная красивая и бесполезная в хозяйстве птица. Над курицей не
плачут.
Моя лодка представляла из себя полуфабрикат, и сборка ее начала
напоминать процесс строительства. Чего-то не хватало, и приходилось срочно
что-нибудь придумывать из подручных материалов. Я снова окунулся в атмосферу
трудового подвига и героических усилий.
Познакомился с двумя ребятами, которые трудились научными сотрудниками
в Лимнологическом институте и занимались изучением ластоногих. Заглянул к
ним вечером на чай, и они показали замечательные слайды, которые сделали во
время одной из экспедиций. Смотрю на ребят, как на ископаемых. Сейчас в
стране живые научные сотрудники - большая редкость. Служебной перспективой
они явно не были довольны и в скором времени собирались уехать кто куда.
Бедные ластоногие - они вынуждены будут существовать без научных сотрудников
и неизученными.
Оказавшись в институтском общежитии, я погрузился в атмосферу прошлых
лет, когда молодым специалистом приехал на Сахалин изучать природу океана.
Общага, куда меня поселили тогда, очень смахивала на ту, в которой сейчас
находился. Архитектурного стиля у строения не было. Имелся при нем только
тип - барачный, и было построено оно не для жизни, а для существования,
которое допускалось двух видов: брачное и холостяцкое. Молодые специалисты
были холостяки и жениться не собирались. На вопрос "почему?" они молча, с
оттенком отчаяния и безисходости махали рукой в направлении поселка
Листвянка.
Здание Лимнологического института проектировалось под стать храму
науки. Были здесь колонны, широкие лестницы и много свободного бестолкового
пространства, растянутого преимущественно вверх. Потолки были настолько
высоки, что, попадись археологам будущего при раскопках это здание, они
могут подумать, что люди жили в наше время метра по четыре ростом. Но звание
"храм науки" обязывало иметь высокие потолки, зато в строениях для жизни
служителей храма потолки сделали предельно низкими, наверное, для того,
чтобы научные сотрудники имели разнообразие. Институт вместе с общежитием
смахивал на особняк с затрапезными хозпристройками для жизни домашних
животных.
Зашел в институт и увидел старинные карты на стенах, а также засушенные
трупы животных. Вскоре по коридорам начали водить экскурсантов - я оказался
ни при чем и вышел наружу. Вокруг института, в основном, была грустная
необжитая пустота.
Когда привозили очередную группу экскурсантов, из "храма науки"
выскакивал научный сотрудник, не имеющий удовлетворения в зарплате, и
начинал приторговывать самоцветами. Пройдясь внутри здания, я не обнаружил
признаков научной деятельности: народ не курил в коридоре и не сновал с
папками и чертежами из комнаты в комнату, и вообще, похоже, никого не было в
живых, кроме научного сотрудника-экскурсовода и научного сотрудника-торговца
самоцветами. Основной штат явно отсутствовал - наверное, уплыл в море за
открытиями или пытался разбогатеть где-то на стороне с помощью коммерции.
Что-то в учреждении было не так. Оно полностью превратилось в музей и скоро
среди экспонатов должен появиться научный сотрудник живой и за работой. Его
задачей будет сидеть в помещении и что-нибудь несущественное на бумаге
рисовать, но с умным и сосредоточенным видом. Для экскурсантов будут
приоткрывать дверь и показывать: вот, смотрите, только тихо, он работает. В
специально отведенное время его можно будет покормить чем-нибудь из рук.
Размножаться ему будет запрещено, потому что маленьких научных сотрудников
некуда девать, к жизни в условиях неразвитого капитализма они не
приспособятся. Их надо будет разводить в специальных питомниках на тот
случай, если вдруг какому-нибудь капиталисту приспичит что-нибудь изучить.
Ненужная вещь - Лимнологический институт в современных условиях, как
мороженое на северном полюсе. И изучение поведения ластоногих кажется
выдуманным занятием не от мира сего. Странно и печально. Лет пятнадцать
назад это казалось важным и нужным делом. Женщины любили научных
сотрудников, я знаю. А сейчас на этот шаг могут решиться только те, которым
уже терять нечего. У научных сотрудников в любви нет будущего. Так они скоро
повымрут совсем. Жаль, конечно, - они такие забавные!
Ребята явно родились не в то время. В них был дух ученых Дальнего
Востока 70 - 80-х годов, они обладали всеми теми прекрасными качествами,
которые присущи личности, имеющей бескорыстные устремления к
нематериальному. Откуда это у них в наше время? Мне понадобилась помощь, и
они сразу же согласились помочь.
Я жил в Валериной даче-избе вместе с Надеждой Перфильевной Крупицкой,
бабушкой лет 70-ти, и ее внучкой Викой, прелестным десятилетним созданием.
Надежда Перфильевна угощала меня местной экзотикой - варениками с черемшой.
Очень вкусное и необычное блюдо. На Сахалине такого почему-то не делают,
несмотря на то, что черемши там произрастает много.
Надежда Перфильевна в молодости работала надзирателем в сталинских
лагерях и имела родственников, приближенных к тогдашнему высшему свету. Кто
точно у нее были родственники, не помню, только гостила она у них на
территории Кремля, видела самого Сталина и даже здоровалась с ним. Кроме
того, ездила по Байкалу вместе с Индирой Ганди. Я поверил ей и про Сталина,
и про Индиру Ганди. Вообще-то, когда мне рассказывают всякие небылицы, я
обычно всему верю.
Встречу со Сталиным Надежда Перфильевна помнила до мельчайших
подробностей, и я выслушивал эту историю каждый раз по вечерам. Потом мы
пили чай и ложились спать рано. Спалось в избе на редкость покойно. Думаю,
это из-за того, что она срублена из лиственницы, или место, на котором она
стоит, особенное, или это бабушка Надежда Перфильевна убаюкивала меня своими
рассказами. Скорее - от всего сразу и еще от Сибири.
Просыпался от тишины и ходил к колодцу за водой вместо зарядки, потом
завтракал вместе с Надеждой Перфильевной, слушал про Индиру Ганди и про то,
как ей понравился байкальский омуль. Затем принимался за устройство своей
лодки. Это занимало меня полностью до самого вечера. Так продолжалось пять
дней. Погода была капризная и, в основном, сумрачная: низкие свинцовые тучи,
холодный пронизывающий ветер и дождь. Несмотря на то, что был конец июня,
ходил я в свитере и в синтепоновской куртке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
производства, поэтому особенно грустно. Убитая мечта - как нечаянно
уничтоженная красивая и бесполезная в хозяйстве птица. Над курицей не
плачут.
Моя лодка представляла из себя полуфабрикат, и сборка ее начала
напоминать процесс строительства. Чего-то не хватало, и приходилось срочно
что-нибудь придумывать из подручных материалов. Я снова окунулся в атмосферу
трудового подвига и героических усилий.
Познакомился с двумя ребятами, которые трудились научными сотрудниками
в Лимнологическом институте и занимались изучением ластоногих. Заглянул к
ним вечером на чай, и они показали замечательные слайды, которые сделали во
время одной из экспедиций. Смотрю на ребят, как на ископаемых. Сейчас в
стране живые научные сотрудники - большая редкость. Служебной перспективой
они явно не были довольны и в скором времени собирались уехать кто куда.
Бедные ластоногие - они вынуждены будут существовать без научных сотрудников
и неизученными.
Оказавшись в институтском общежитии, я погрузился в атмосферу прошлых
лет, когда молодым специалистом приехал на Сахалин изучать природу океана.
Общага, куда меня поселили тогда, очень смахивала на ту, в которой сейчас
находился. Архитектурного стиля у строения не было. Имелся при нем только
тип - барачный, и было построено оно не для жизни, а для существования,
которое допускалось двух видов: брачное и холостяцкое. Молодые специалисты
были холостяки и жениться не собирались. На вопрос "почему?" они молча, с
оттенком отчаяния и безисходости махали рукой в направлении поселка
Листвянка.
Здание Лимнологического института проектировалось под стать храму
науки. Были здесь колонны, широкие лестницы и много свободного бестолкового
пространства, растянутого преимущественно вверх. Потолки были настолько
высоки, что, попадись археологам будущего при раскопках это здание, они
могут подумать, что люди жили в наше время метра по четыре ростом. Но звание
"храм науки" обязывало иметь высокие потолки, зато в строениях для жизни
служителей храма потолки сделали предельно низкими, наверное, для того,
чтобы научные сотрудники имели разнообразие. Институт вместе с общежитием
смахивал на особняк с затрапезными хозпристройками для жизни домашних
животных.
Зашел в институт и увидел старинные карты на стенах, а также засушенные
трупы животных. Вскоре по коридорам начали водить экскурсантов - я оказался
ни при чем и вышел наружу. Вокруг института, в основном, была грустная
необжитая пустота.
Когда привозили очередную группу экскурсантов, из "храма науки"
выскакивал научный сотрудник, не имеющий удовлетворения в зарплате, и
начинал приторговывать самоцветами. Пройдясь внутри здания, я не обнаружил
признаков научной деятельности: народ не курил в коридоре и не сновал с
папками и чертежами из комнаты в комнату, и вообще, похоже, никого не было в
живых, кроме научного сотрудника-экскурсовода и научного сотрудника-торговца
самоцветами. Основной штат явно отсутствовал - наверное, уплыл в море за
открытиями или пытался разбогатеть где-то на стороне с помощью коммерции.
Что-то в учреждении было не так. Оно полностью превратилось в музей и скоро
среди экспонатов должен появиться научный сотрудник живой и за работой. Его
задачей будет сидеть в помещении и что-нибудь несущественное на бумаге
рисовать, но с умным и сосредоточенным видом. Для экскурсантов будут
приоткрывать дверь и показывать: вот, смотрите, только тихо, он работает. В
специально отведенное время его можно будет покормить чем-нибудь из рук.
Размножаться ему будет запрещено, потому что маленьких научных сотрудников
некуда девать, к жизни в условиях неразвитого капитализма они не
приспособятся. Их надо будет разводить в специальных питомниках на тот
случай, если вдруг какому-нибудь капиталисту приспичит что-нибудь изучить.
Ненужная вещь - Лимнологический институт в современных условиях, как
мороженое на северном полюсе. И изучение поведения ластоногих кажется
выдуманным занятием не от мира сего. Странно и печально. Лет пятнадцать
назад это казалось важным и нужным делом. Женщины любили научных
сотрудников, я знаю. А сейчас на этот шаг могут решиться только те, которым
уже терять нечего. У научных сотрудников в любви нет будущего. Так они скоро
повымрут совсем. Жаль, конечно, - они такие забавные!
Ребята явно родились не в то время. В них был дух ученых Дальнего
Востока 70 - 80-х годов, они обладали всеми теми прекрасными качествами,
которые присущи личности, имеющей бескорыстные устремления к
нематериальному. Откуда это у них в наше время? Мне понадобилась помощь, и
они сразу же согласились помочь.
Я жил в Валериной даче-избе вместе с Надеждой Перфильевной Крупицкой,
бабушкой лет 70-ти, и ее внучкой Викой, прелестным десятилетним созданием.
Надежда Перфильевна угощала меня местной экзотикой - варениками с черемшой.
Очень вкусное и необычное блюдо. На Сахалине такого почему-то не делают,
несмотря на то, что черемши там произрастает много.
Надежда Перфильевна в молодости работала надзирателем в сталинских
лагерях и имела родственников, приближенных к тогдашнему высшему свету. Кто
точно у нее были родственники, не помню, только гостила она у них на
территории Кремля, видела самого Сталина и даже здоровалась с ним. Кроме
того, ездила по Байкалу вместе с Индирой Ганди. Я поверил ей и про Сталина,
и про Индиру Ганди. Вообще-то, когда мне рассказывают всякие небылицы, я
обычно всему верю.
Встречу со Сталиным Надежда Перфильевна помнила до мельчайших
подробностей, и я выслушивал эту историю каждый раз по вечерам. Потом мы
пили чай и ложились спать рано. Спалось в избе на редкость покойно. Думаю,
это из-за того, что она срублена из лиственницы, или место, на котором она
стоит, особенное, или это бабушка Надежда Перфильевна убаюкивала меня своими
рассказами. Скорее - от всего сразу и еще от Сибири.
Просыпался от тишины и ходил к колодцу за водой вместо зарядки, потом
завтракал вместе с Надеждой Перфильевной, слушал про Индиру Ганди и про то,
как ей понравился байкальский омуль. Затем принимался за устройство своей
лодки. Это занимало меня полностью до самого вечера. Так продолжалось пять
дней. Погода была капризная и, в основном, сумрачная: низкие свинцовые тучи,
холодный пронизывающий ветер и дождь. Несмотря на то, что был конец июня,
ходил я в свитере и в синтепоновской куртке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79