И я стал похожим на возгордившегося от сознания
своей значимости заправщика аквалангов, который думает, будто люди дышат под
водой из-за его усилий, а не благодаря природе вещей, и от этого делаются
счастливее, и что он заслуживает благодарности. Я не хочу быть похожим на
наивного заправщика баллонов. Радость и любовь должны существовать лишь
только благодаря одной необходимости и, по большому счету, заслуги в этом
нашей никакой нет. В мире любви и радости наш эгоизм становится ни при чем.
Заснул поздно, в разгар ночи, а наутро проснулся и посмотрел в окно.
Пейзаж было не узнать. Природа одичала. Лес стал более дремуч, и непонятно
почему. Он состоял из деревьев, каждое из которых по отдельности ничего из
себя особенного не представляло. Это были, в основном, деревья хвойной
породы, остальные, с листьями на ветках, встречались реже и как бы между
прочим. Деревья произрастали во множестве, и, кажется, договорились между
собой о чем-то важном и тайном, о том, что незаметно для глаз, но хорошо
воспринимается внутренностями организма, которые находятся под грудной
клеткой. Начинаю догадываться, почему здешний лес переименовали в тайгу - от
внутреннего содержания тайного смысла, а не по определению, которое дает В.
Даль: "Тайга - обширные сплошные леса, непроходимая, исконная глушь, где нет
никакого жилья на огромном просторе, кой-где зимовки лесовщиков, или
кущника, поселяемого нарочно для приюта проезжим".
Очень по-старинному сочно сказал Даль, но о главном умолчал - все это
могло быть в лесу дремучем просто, а не в тайге. Я пока еще не был в
сибирской тайге, вижу ее только из окна вагона, но и этого уже достаточно,
чтобы почувствовать нечто особенное и волнующее.
Однажды был в этих краях пролетом. Самолет, перенося меня из Хабаровска
в Москву, забарахлил и совершил вынужденную посадку в Братске. Нас выпустили
из фюзеляжа на волю, и я окунулся в непривычную атмосферу Сибири. В районе
аэропорта врезались в память несколько больших деревьев, которые стояли
отдельно и не могли считаться лесом, но я почувствовал их мощь, которую они
хранили как добрую память о ранее вырубленной здесь тайге. Отдельные деревья
из тайги - жалкое зрелище, они как зверь в клетке. Деревья не человек, и нет
в их природе свойства жить отдельно.
Тогда хотелось отсюда убраться поскорей, потому что чувствовал себя в
сибирской атмосфере несколько неуютно, и я без грусти о тайге улетел. Но те
несколько больших деревьев в Братском аэропорту, которые человек пожалел и
не зарубил, запомнил.
Если бы я ехал по делам в командировку, то пейзаж в окне не впечатлял
бы так сильно, как сейчас. Я бы бестолково воспринимал его как декорации к
спектаклю, в котором мне не доведется принять участие. Но сейчас я смотрел
на тайгу, как на место, где придется жить, и пытался понять, каким образом
эта природа станет для меня домом родным. Ничего не получалось: гораздо
проще было представить тайгу как стихийное бедствие.
Я не Дерсу Узала и страна с таким непривычным климатом и природой
воспринималась мной, как эскимосом джунгли Амазонки. Впереди была тайна,
покрытая мраком. Это пугало, но вместе с тем и радовало. Радость усиливалась
чувством причастности к важному и большому событию в моей жизни.
Не было впереди препятствия, которое надо преодолеть и с почестями
вернуться домой. Я просто ехал вперед. Я был в пути без начала и конца. Я
ехал прямиком в детство, в то далекое мистическое прошлое, которое придумали
взрослые, чтобы оправдаться перед самим собой за утрату светлой мечты,
которой нас наделяют небеса в самом начале жизни. Душа моя требовала
странствия.
Жизнь она только тогда прекрасна, когда все вокруг как бы происходит
само по себе и природа светится от счастья гармонии. Это значит, что ты
попал в струю, а не прешь против течения или в сторону. Я, кажется, в нее
попал, в эту струю.
За свою жизнь я наездился в поездах, страшно даже начинать считать
сколько, для меня-то уж точно ничего особенного происходить не должно. Не
должно, а происходит. Чувствую, что могу взлететь от ощущения свободы и
счастья. Чувствую возрождение особенного состояния души, позабытого
значительной частью человечества за годы напряженного труда над созданием
современной цивилизации. Я тоже потел вместе с человечеством и боролся за
идеалы материализма, пытаясь осчастливить себя и окружающих с помощью
производства вещей для удовольствия и добычи пищи для еды. А теперь я говорю
человечеству: хватит, баста! Я иду своей дорогой. Я еду вперед по велению
сердца, а не по необходимости. Я не собираюсь себя сдерживать: во мне
происходит счастье, во мне происходит свобода, во мне начинается странствие
- путь в никуда. Я так хочу.
Поезд несся через леса, реки, города. Человеческая атмосфера на
станциях поменялась. Не было тетечек-торговок, ведущих борьбу за
существование. Для меня возникло неудобство, потому что питался в основном
натуральным продуктом, как то: вареная картошка и зелень, а носители
продукта - тетечки исчезли, и я оголодал. В Красноярске врезал дождь,
холодный и неприветливый. Шмыгнул в вагон. Как оно будет без вагона в тайге
и в таком климате?
Была середина июня. Летом в моем южном понимании и не пахло. Надо
привыкать воспринимать природу по-северному.
Под брюхом вагона показался Енисей, и скоро его не стало. Большую реку
Енисей мне не было так жалко, как Обь: он не тек среди болот, и ему было
веселей.
Попутчик студент-сибиряк сказал, что Енисей - широкая и поэтому
противная река. Ему нравится сплавляться с друзьями по маленьким шумным
речкам. Что бы он сказал об океане, где берегов вообще не видно? Разве можно
судить о женщине только по размеру бюста? Какой неправильный студент мне
попался и неуважительный к своей среде обитания. На великую реку он махнул
рукой, как на обрыднувшую тещу. Как можно так о природе?! Большая река
старается и уносит прочь воды, не давая затонуть его населенному пункту.
Напряжение реки огромно, потому что северные моря далеко и воды много. Какой
беспечный и нечуткий к стараниям реки повстречался мне студент.
Попутный народ изменился и уже значительно отличался от европейцев.
Взгляды и речи стали прямее и естественнее.
Перед самым отъездом из дома ялтинский яхтклубовец Леша Марков дал мне
адрес иркутянина, с которым познакомился шапочно на одной из московских
выставок, посвященной туризму. Звали его Валерий Николаевич Горшков и был он
директором иркутского клуба "Байкал серф".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
своей значимости заправщика аквалангов, который думает, будто люди дышат под
водой из-за его усилий, а не благодаря природе вещей, и от этого делаются
счастливее, и что он заслуживает благодарности. Я не хочу быть похожим на
наивного заправщика баллонов. Радость и любовь должны существовать лишь
только благодаря одной необходимости и, по большому счету, заслуги в этом
нашей никакой нет. В мире любви и радости наш эгоизм становится ни при чем.
Заснул поздно, в разгар ночи, а наутро проснулся и посмотрел в окно.
Пейзаж было не узнать. Природа одичала. Лес стал более дремуч, и непонятно
почему. Он состоял из деревьев, каждое из которых по отдельности ничего из
себя особенного не представляло. Это были, в основном, деревья хвойной
породы, остальные, с листьями на ветках, встречались реже и как бы между
прочим. Деревья произрастали во множестве, и, кажется, договорились между
собой о чем-то важном и тайном, о том, что незаметно для глаз, но хорошо
воспринимается внутренностями организма, которые находятся под грудной
клеткой. Начинаю догадываться, почему здешний лес переименовали в тайгу - от
внутреннего содержания тайного смысла, а не по определению, которое дает В.
Даль: "Тайга - обширные сплошные леса, непроходимая, исконная глушь, где нет
никакого жилья на огромном просторе, кой-где зимовки лесовщиков, или
кущника, поселяемого нарочно для приюта проезжим".
Очень по-старинному сочно сказал Даль, но о главном умолчал - все это
могло быть в лесу дремучем просто, а не в тайге. Я пока еще не был в
сибирской тайге, вижу ее только из окна вагона, но и этого уже достаточно,
чтобы почувствовать нечто особенное и волнующее.
Однажды был в этих краях пролетом. Самолет, перенося меня из Хабаровска
в Москву, забарахлил и совершил вынужденную посадку в Братске. Нас выпустили
из фюзеляжа на волю, и я окунулся в непривычную атмосферу Сибири. В районе
аэропорта врезались в память несколько больших деревьев, которые стояли
отдельно и не могли считаться лесом, но я почувствовал их мощь, которую они
хранили как добрую память о ранее вырубленной здесь тайге. Отдельные деревья
из тайги - жалкое зрелище, они как зверь в клетке. Деревья не человек, и нет
в их природе свойства жить отдельно.
Тогда хотелось отсюда убраться поскорей, потому что чувствовал себя в
сибирской атмосфере несколько неуютно, и я без грусти о тайге улетел. Но те
несколько больших деревьев в Братском аэропорту, которые человек пожалел и
не зарубил, запомнил.
Если бы я ехал по делам в командировку, то пейзаж в окне не впечатлял
бы так сильно, как сейчас. Я бы бестолково воспринимал его как декорации к
спектаклю, в котором мне не доведется принять участие. Но сейчас я смотрел
на тайгу, как на место, где придется жить, и пытался понять, каким образом
эта природа станет для меня домом родным. Ничего не получалось: гораздо
проще было представить тайгу как стихийное бедствие.
Я не Дерсу Узала и страна с таким непривычным климатом и природой
воспринималась мной, как эскимосом джунгли Амазонки. Впереди была тайна,
покрытая мраком. Это пугало, но вместе с тем и радовало. Радость усиливалась
чувством причастности к важному и большому событию в моей жизни.
Не было впереди препятствия, которое надо преодолеть и с почестями
вернуться домой. Я просто ехал вперед. Я был в пути без начала и конца. Я
ехал прямиком в детство, в то далекое мистическое прошлое, которое придумали
взрослые, чтобы оправдаться перед самим собой за утрату светлой мечты,
которой нас наделяют небеса в самом начале жизни. Душа моя требовала
странствия.
Жизнь она только тогда прекрасна, когда все вокруг как бы происходит
само по себе и природа светится от счастья гармонии. Это значит, что ты
попал в струю, а не прешь против течения или в сторону. Я, кажется, в нее
попал, в эту струю.
За свою жизнь я наездился в поездах, страшно даже начинать считать
сколько, для меня-то уж точно ничего особенного происходить не должно. Не
должно, а происходит. Чувствую, что могу взлететь от ощущения свободы и
счастья. Чувствую возрождение особенного состояния души, позабытого
значительной частью человечества за годы напряженного труда над созданием
современной цивилизации. Я тоже потел вместе с человечеством и боролся за
идеалы материализма, пытаясь осчастливить себя и окружающих с помощью
производства вещей для удовольствия и добычи пищи для еды. А теперь я говорю
человечеству: хватит, баста! Я иду своей дорогой. Я еду вперед по велению
сердца, а не по необходимости. Я не собираюсь себя сдерживать: во мне
происходит счастье, во мне происходит свобода, во мне начинается странствие
- путь в никуда. Я так хочу.
Поезд несся через леса, реки, города. Человеческая атмосфера на
станциях поменялась. Не было тетечек-торговок, ведущих борьбу за
существование. Для меня возникло неудобство, потому что питался в основном
натуральным продуктом, как то: вареная картошка и зелень, а носители
продукта - тетечки исчезли, и я оголодал. В Красноярске врезал дождь,
холодный и неприветливый. Шмыгнул в вагон. Как оно будет без вагона в тайге
и в таком климате?
Была середина июня. Летом в моем южном понимании и не пахло. Надо
привыкать воспринимать природу по-северному.
Под брюхом вагона показался Енисей, и скоро его не стало. Большую реку
Енисей мне не было так жалко, как Обь: он не тек среди болот, и ему было
веселей.
Попутчик студент-сибиряк сказал, что Енисей - широкая и поэтому
противная река. Ему нравится сплавляться с друзьями по маленьким шумным
речкам. Что бы он сказал об океане, где берегов вообще не видно? Разве можно
судить о женщине только по размеру бюста? Какой неправильный студент мне
попался и неуважительный к своей среде обитания. На великую реку он махнул
рукой, как на обрыднувшую тещу. Как можно так о природе?! Большая река
старается и уносит прочь воды, не давая затонуть его населенному пункту.
Напряжение реки огромно, потому что северные моря далеко и воды много. Какой
беспечный и нечуткий к стараниям реки повстречался мне студент.
Попутный народ изменился и уже значительно отличался от европейцев.
Взгляды и речи стали прямее и естественнее.
Перед самым отъездом из дома ялтинский яхтклубовец Леша Марков дал мне
адрес иркутянина, с которым познакомился шапочно на одной из московских
выставок, посвященной туризму. Звали его Валерий Николаевич Горшков и был он
директором иркутского клуба "Байкал серф".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79