Две строчки за полчаса. При этом надо пить. Ишь дурища Симеон, до чего додумалась: Аннгрет Анкен будет у них коровницей!
Письмо окончено. Аннгрет безостановочно снует по комнате, как много лет назад. Она вспоминает, как разбила зеркало. Улыбается бессмысленно. Жгучее желание охватывает ее — желание хоть на миг сделаться прежней Аннгрет.
Она подходит к пианино и опять бренчит одним пальцем. «Я мчусь к своей любимой сквозь стужу и снега...» — пронзительным, пьяным голосом поет Аннгрет. Под ногами взвизгивает забытая кошка.
Бывшая жена Оле, гордо подбоченясь, идет по селу. Месяц блестит. Ну, чего уставился, бледная немочь? Посвататься хочешь? Вот, полюбуйся: я — Аннгрет Анкен! Ну и всыплю же я тебе сейчас!
Над кооперативной лавкой сверкают огни рекламы. Аннгрет вдруг вся передергивается. Ведь сегодня днем она встретилась здесь с Рамшем: дети крутили обручи, купленные в магазине. Неужели Рамш уже побывал в Блюменау? Уже догнал ее? Сгинь, сатана!
Аннгрет бежит к церкви. Сегодня днем ей повстречался здесь Мампе. «А у Оле будет ребенок». Она ударила портняжку по лицу. Мерзость какая, ни от чего не отказчик!
Но на берег озера она является прежней гордой Аннгрет. Она кричит месяцу:
— Ну что, узнаешь теперь?
Аннгрет Анкен едет проверять верши. Надо, надо съездить. Еще ребенком Аннгрет мечтала поймать золотого угря. Время приспело. Сейчас я изловлю тебя, господин угорь!
Аннгрет гребет. Рыбацкая лодка вырывается из стены камышей. Льдинки похрустывают под ее днищем. Аннгрет мерзнет. И прикладывается к зеленой бутылке. Физиономия месяца зыбится в ледяной воде. Ты уже-у моих ног, а, месяц? Что-то не похоже, что тебе под силу сладить со мной. А-а, ты замерз! Тогда выпей и согрейся.
Озеро заглатывает пузатую бутылку — последний запас пороха, вывезенного с Запада.
Падают капли с весла... а у Оле будет ребенок... ребенок... у Оле ребенок.
Круг на воде, поначалу маленький, не больше могильного венка. Но венок растет, волны устремляются к берегу и там перешептываются с камышами: хотела поймать золотого угря... золотого... золотого угря...
Предзимнее ненастье в провинциальном городке. Люди надели теплые пальто. В парках воробьи унизали края урн. В кабинете Вуншгетрея фикусы погрузились в зимнюю спячку. В батареях свиристит вода. Картина с литьем и огнем ничуть не греет.
Стало быть, Вуншгетрей нежится в своем кресле и думать не думает о кормах. Нет, товарищи, не надо так говорить. Очень даже думает. Но никак не может свести воедино две линии: увеличение поголовья и недостаток кормов. Он переговорил об этом с товарищами из округа. «Будут корма, будут,—заверили те.— Вот в прошлом году были же, когда понадобилось. Больше доверия надо, больше доверия».
Но втайне Вуншгетрей усомнился. В конце концов, это не запрещено. Он пытался уяснить себе причину: может быть, они зря надеялись на импорт? Ведь писали же газеты о засухе за рубежом. Там, надо полагать, даже с хлебом туго. Могут ли братские страны равнодушно смотреть на это? Что, в конце концов, важней — хлеб или мясо?
Недели текли, кормов не прислали, а прислали вместо кормов руководящее указание: «Не рассчитывать на импортные корма!» Новость эта ошеломила Вуншгетрея, хотя он, в общем-то, был готов к ней.
— Вы что, шутите, что ли? Ответ на высоких нотах:
— Проявляйте инициативу!
Спасибо за совет: проявляйте! Несколько недель назад говорилось: доверяйте.
Вуншгетрей почувствовал, что его предали. Как добывать корма? Волшебной палочкой? Он извелся в поисках выхода! Начал даже, против обыкновения, курить и выпивать.
Однажды ночью — уснуть он не мог — перед ним мелькнул выход. Он даже сам себя взял за воротник пижамы: районный секретарь и вдруг пессимист? Это не дозволено.
Наутро он вызвал к себе Краусхара и показал себя хозяином положения.
— Ну, как с кормами?
— Плохо. Сам, что ли, не знаешь?
— Нет, я имею в виду единоличников в районе.
— У них лучше. Они не докупали скот. Поди их заставь. Телят они всех зарезали на мясо и деньги за молоко драли дай боже!
И Вуншгетрей сказал уверенным тоном, словно получил указание свыше:
— Всех — в кооператив! —И вполголоса:—Хотя бы ради их кормов.
Запланировали для вербовки новых членов воскресенье под лозунгом: «Будущее — за кооперативами!» И это было правильно и не оставляло места для кривотолков, хотя и выглядело на данном этапе не более как персональный лозунг Вуншгетрея, с помощью которого тот надумал вылезти из чисто личных затруднений.
Фрида Симеон тоже приняла весьма деятельное участие в подготовке. Она предъявит собственное достижение. Пусть районный секретарь и на этот раз не заметить ее.
С Запада отвергает экономическое чудо. В кооперативе станет одним членом больше».
Фрида к Аннгрет— показать ей сочиненную по этому поводу заметку в газет).
Но комната Аннгрет была пуста. Открытое пианино, как насмешливое чудовище, скалилось всеми своими клавишами. На столе лежало письмо Аннгрет. Взволнованно попыхивая сигаретой, Фрида вскрыла его.
«Сельскому бургомистру Фриде Симеон! Сообщаю, что обед Антона положил под ту сосну лесопильщик Рамш. А кто повинен в моей смерти, ты и сама можешь догадаться. С последним приветом
Аннгрет Ханзен».
Тревога в деревне. Аннгрет начали искать — и нашли. Сеть подозрений и слухов сплетается вокруг Оле.
Рыбак Анкен, брат покойной, обеспечивает необходимое сочувствие:
— Ах, бедная сестра! Она была такая добрая. Она засыпала подарками всю семью. Золотое сердце! Но такая печальная, такая задумчивая!
И толстый Серно может сказать о покойнице немало хорошего: Аннгрет Рамш была ангел, а не женщина. Воплощенная скромность в человеческом облике. Ей бы надо у Рамша и остаться. Но нет, она умерла во имя чести немецких женщин.
Оле вымученно улыбался:
— Да подите вы... все это кинотрюки.
Золотое время настало для кумушек. Продажа кофе значительно возросла.
Ах, эта Аннгрет, ох, эта Аннгрет! Она повидала лучшую жизнь, но все равно тосковала по мужу. А муж-то ее отверг и спутался с рыжей птичницей. Может ли такой ирод оставаться председателем ?
Друзья Оле боролись со сплетнями.
— Пожалели бы вы свои глотки! Типун вам всем на язык! — Никто еще ни разу не видел Хольтена в такой ярости.
Герман Вейхельт тут-то и дал волю своему смирению.
— Чего вы хотите? Чтобы я осудил Оле? Я низко пал, а Оле
возвысил меня, как сказано в Писанки. Аннгрет презрела работу в «Цветущем поле». Вы все ее видели: каблуки как ходули. Из ноздрей пышет дым и огонь. Она предалась блуду, как вавилонская блудница. Никто не уйдет от кары господней! Толстый Серно убегался до седьмого пота.
— Вот увидите, еще будет продолжение, еще будет продолжение! У Аннгрет есть наследники — дети Анкена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Письмо окончено. Аннгрет безостановочно снует по комнате, как много лет назад. Она вспоминает, как разбила зеркало. Улыбается бессмысленно. Жгучее желание охватывает ее — желание хоть на миг сделаться прежней Аннгрет.
Она подходит к пианино и опять бренчит одним пальцем. «Я мчусь к своей любимой сквозь стужу и снега...» — пронзительным, пьяным голосом поет Аннгрет. Под ногами взвизгивает забытая кошка.
Бывшая жена Оле, гордо подбоченясь, идет по селу. Месяц блестит. Ну, чего уставился, бледная немочь? Посвататься хочешь? Вот, полюбуйся: я — Аннгрет Анкен! Ну и всыплю же я тебе сейчас!
Над кооперативной лавкой сверкают огни рекламы. Аннгрет вдруг вся передергивается. Ведь сегодня днем она встретилась здесь с Рамшем: дети крутили обручи, купленные в магазине. Неужели Рамш уже побывал в Блюменау? Уже догнал ее? Сгинь, сатана!
Аннгрет бежит к церкви. Сегодня днем ей повстречался здесь Мампе. «А у Оле будет ребенок». Она ударила портняжку по лицу. Мерзость какая, ни от чего не отказчик!
Но на берег озера она является прежней гордой Аннгрет. Она кричит месяцу:
— Ну что, узнаешь теперь?
Аннгрет Анкен едет проверять верши. Надо, надо съездить. Еще ребенком Аннгрет мечтала поймать золотого угря. Время приспело. Сейчас я изловлю тебя, господин угорь!
Аннгрет гребет. Рыбацкая лодка вырывается из стены камышей. Льдинки похрустывают под ее днищем. Аннгрет мерзнет. И прикладывается к зеленой бутылке. Физиономия месяца зыбится в ледяной воде. Ты уже-у моих ног, а, месяц? Что-то не похоже, что тебе под силу сладить со мной. А-а, ты замерз! Тогда выпей и согрейся.
Озеро заглатывает пузатую бутылку — последний запас пороха, вывезенного с Запада.
Падают капли с весла... а у Оле будет ребенок... ребенок... у Оле ребенок.
Круг на воде, поначалу маленький, не больше могильного венка. Но венок растет, волны устремляются к берегу и там перешептываются с камышами: хотела поймать золотого угря... золотого... золотого угря...
Предзимнее ненастье в провинциальном городке. Люди надели теплые пальто. В парках воробьи унизали края урн. В кабинете Вуншгетрея фикусы погрузились в зимнюю спячку. В батареях свиристит вода. Картина с литьем и огнем ничуть не греет.
Стало быть, Вуншгетрей нежится в своем кресле и думать не думает о кормах. Нет, товарищи, не надо так говорить. Очень даже думает. Но никак не может свести воедино две линии: увеличение поголовья и недостаток кормов. Он переговорил об этом с товарищами из округа. «Будут корма, будут,—заверили те.— Вот в прошлом году были же, когда понадобилось. Больше доверия надо, больше доверия».
Но втайне Вуншгетрей усомнился. В конце концов, это не запрещено. Он пытался уяснить себе причину: может быть, они зря надеялись на импорт? Ведь писали же газеты о засухе за рубежом. Там, надо полагать, даже с хлебом туго. Могут ли братские страны равнодушно смотреть на это? Что, в конце концов, важней — хлеб или мясо?
Недели текли, кормов не прислали, а прислали вместо кормов руководящее указание: «Не рассчитывать на импортные корма!» Новость эта ошеломила Вуншгетрея, хотя он, в общем-то, был готов к ней.
— Вы что, шутите, что ли? Ответ на высоких нотах:
— Проявляйте инициативу!
Спасибо за совет: проявляйте! Несколько недель назад говорилось: доверяйте.
Вуншгетрей почувствовал, что его предали. Как добывать корма? Волшебной палочкой? Он извелся в поисках выхода! Начал даже, против обыкновения, курить и выпивать.
Однажды ночью — уснуть он не мог — перед ним мелькнул выход. Он даже сам себя взял за воротник пижамы: районный секретарь и вдруг пессимист? Это не дозволено.
Наутро он вызвал к себе Краусхара и показал себя хозяином положения.
— Ну, как с кормами?
— Плохо. Сам, что ли, не знаешь?
— Нет, я имею в виду единоличников в районе.
— У них лучше. Они не докупали скот. Поди их заставь. Телят они всех зарезали на мясо и деньги за молоко драли дай боже!
И Вуншгетрей сказал уверенным тоном, словно получил указание свыше:
— Всех — в кооператив! —И вполголоса:—Хотя бы ради их кормов.
Запланировали для вербовки новых членов воскресенье под лозунгом: «Будущее — за кооперативами!» И это было правильно и не оставляло места для кривотолков, хотя и выглядело на данном этапе не более как персональный лозунг Вуншгетрея, с помощью которого тот надумал вылезти из чисто личных затруднений.
Фрида Симеон тоже приняла весьма деятельное участие в подготовке. Она предъявит собственное достижение. Пусть районный секретарь и на этот раз не заметить ее.
С Запада отвергает экономическое чудо. В кооперативе станет одним членом больше».
Фрида к Аннгрет— показать ей сочиненную по этому поводу заметку в газет).
Но комната Аннгрет была пуста. Открытое пианино, как насмешливое чудовище, скалилось всеми своими клавишами. На столе лежало письмо Аннгрет. Взволнованно попыхивая сигаретой, Фрида вскрыла его.
«Сельскому бургомистру Фриде Симеон! Сообщаю, что обед Антона положил под ту сосну лесопильщик Рамш. А кто повинен в моей смерти, ты и сама можешь догадаться. С последним приветом
Аннгрет Ханзен».
Тревога в деревне. Аннгрет начали искать — и нашли. Сеть подозрений и слухов сплетается вокруг Оле.
Рыбак Анкен, брат покойной, обеспечивает необходимое сочувствие:
— Ах, бедная сестра! Она была такая добрая. Она засыпала подарками всю семью. Золотое сердце! Но такая печальная, такая задумчивая!
И толстый Серно может сказать о покойнице немало хорошего: Аннгрет Рамш была ангел, а не женщина. Воплощенная скромность в человеческом облике. Ей бы надо у Рамша и остаться. Но нет, она умерла во имя чести немецких женщин.
Оле вымученно улыбался:
— Да подите вы... все это кинотрюки.
Золотое время настало для кумушек. Продажа кофе значительно возросла.
Ах, эта Аннгрет, ох, эта Аннгрет! Она повидала лучшую жизнь, но все равно тосковала по мужу. А муж-то ее отверг и спутался с рыжей птичницей. Может ли такой ирод оставаться председателем ?
Друзья Оле боролись со сплетнями.
— Пожалели бы вы свои глотки! Типун вам всем на язык! — Никто еще ни разу не видел Хольтена в такой ярости.
Герман Вейхельт тут-то и дал волю своему смирению.
— Чего вы хотите? Чтобы я осудил Оле? Я низко пал, а Оле
возвысил меня, как сказано в Писанки. Аннгрет презрела работу в «Цветущем поле». Вы все ее видели: каблуки как ходули. Из ноздрей пышет дым и огонь. Она предалась блуду, как вавилонская блудница. Никто не уйдет от кары господней! Толстый Серно убегался до седьмого пота.
— Вот увидите, еще будет продолжение, еще будет продолжение! У Аннгрет есть наследники — дети Анкена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101