Нет, он предпочитает не подозревать. Он упрямый малый и раз навсегда начертал для себя образ любимой: нагая девушка сохраняет невозмутимое спокойствие в когтях берберского льва.
Он кивает Рамшу, кивает жене и дрожащей рукой указывает ей на заднее сиденье своего мотоцикла.
Она молча усаживается. Для Рамша у нее не находится даже взгляда.
Мотор ревет. Синие клубы... Рамш видит широкую зеленую и узенькую голубую спины вдали, уже сливающиеся в одну бесцветную точку. Ничего не попишешь, надо будет распорядиться, чтобы привели корову лесничему — на пробу хотя бы, и, раз уж так вышло, задаром.
Там, где лес с северной стороны вдается в деревню, стоит одинокий новый дом, он и доныне еще выглядит недостроенным.
Забор не отделяет его от леса. На дворе растут сосны. К одной искривленной сосне прислонилась конура, сбитая из ящиков. «Ешьте больше рыбы, и вы всегда будете здоровы»,— выжжено на досках. Собаку это изречение не очень-то заботит. Борзая, некогда принадлежавшая барону фон Веделыптедту, жрет что ни попадя. Любовь барона к животным иссякла, когда в конце войны он удрал в безопасное место. Может быть, с ним собирались сделать что-то плохое? Ничуть не бывало, но ему пришлось бы, как простому крестьянину, обрабатывать двадцать моргенов земли в пятидесяти километрах от Блюменау. Эта перспектива обратила его в бегство.
Возле сарая ветер шуршит в крапивнике. Прохудившаяся бочка валяется у дома. На кучу навоза брошена сломанная тачка.
Только чисто вымытое окно конюшни блестит, как окно дома, в лучах вечернего солнца, хотя ни одной лошади в конюшне нет.
Это усадьба новосела Франца Буммеля, в свое время бывшего личным кучером барона фон Веделынтедта. Чаще всего Франц возил старого господина барона. Молодой барон, собственноручно крутя баранку, катался со своей супругой в автомобиле. Он давно утратил аристократические манеры, и его отец сокрушался, замечая в характере сына плебейские черты.
Молодой барон со своей стороны страдал из-за нелепых воззрений отца. Старик, например, утверждал, что горизонт имеет углы, и брался доказать это. Более того, он видел смысл жизни в том, чтобы собственными руками пощупать эти углы и таким образом спасти мир от великого заблуждения — круглого горизонта.
Назначение Франца Буммеля состояло в том, чтобы приближать старого барона к осуществлению его жизненной задачи.
— Поехали, Буммель, поехали! — говаривал барон, и Франц Буммель ехал навстречу горизонту. Ехал час, второй, но к цели не приближался.— Дальше, Буммель, дальше! В двадцать три ноль-ноль мы должны туда прибыть.
Франц гнал лошадей к горизонту, покуда барон не засыпал, тогда он поворачивал обратно. Лакеи выносили спящего старика из экипажа. Горизонт оставался круглым.
При дележе земли после большой войны Францу Буммелю гоже достался надел: пахотная земля и лес, хотя своими нелепыми поездками к горизонту он вряд ли это заслужил. Но не будем мелочны, товарищи! Он был жертвой обстоятельств, в которых родился. Лейбкучер не может не перенять некоторых страстишек своего господина. Хоть они ему и не пристали.
Франц Буммель тайком травит зайцев борзыми, играет в картишки, не останавливаясь, покуда не проиграется в пух и прах. Его курносый нос, как утверждают солидные люди, задрался кверху во время карточной игры, потому что Буммель вечно вынюхивает, где козыри. Но самая большая страсть Франца Буммеля —это лошади, не рабочие крестьянские кони, а породистые рысаки. Франц считает себя им сродни. Ежели я снова рожусь на свет божий, то уж обязательно жеребцом, говорит он.
Франц Буммель, которому снится арабский скакун, внезапно просыпается: кто-то его окликнул со двора. Франц прислушивается: синицы щебечут в сосновых ветвях. Корова мычит в хлеву. Жена Буммеля давно уже поднялась и ушла из дому. За прокорм и несколько пфеннигов наличными она ходит на поденщину к толстому Серно.
Тот же голос, что разбудил Франца, слышится вновь:
— Буммель, у тебя корова голодна!
Франц быстро натягивает штаны, надевает свой старый кучерский камзол.
Какая-то фигура, светлая, как ангел, появляется на пороге.
— Это ты, Оле, или твоя тень?
Перед ним( стоит Оле, а не его бесплотный дух! Не беда, что куртка на нем болтается, как на вешалке, и штаны тоже; под развевающейся одеждой все те же знакомые кости, голос охрип. Оле не может перекричать мычание коровы.
Буммель выгоняет корову в лес. Он терпеть не может коров — ну их к черту с их жидкими лепешками! Дурацкая привычка в этих краях — держать рогатый скот взаперти. В стране, где Франц побывал вместе со старым бароном, коров ни зимой, ни летом не загоняют в помещение, они даже по улицам разгуливают. Сущая мука для шоферов. Город там зовется Бомбей, а вся страна — Индия.
Корова с неохотой тащится в лес. Видно, все еще надеется, что кто-то наполнит ее привычную кормушку.
Франц растапливает печку сырыми дровами. Оле стоит в дыму и кашляет. Дело вот в чем: надо организовать новое крестьянское содружество.
— А что, «Крестьянской помощи» недостаточно?
Куда там! Все эти ферейны и объединения изнашиваются не хуже насосов. Вот и начинается: то нужна новая стойка, то новый черпак. Поэтому он, Оле, и стал подумывать о крестьянском содружестве нового типа—никто ни на минуту не остается наедине со своей бедой, никто не обивает порогов с просьбами о помощи!
— Это же сущее царствие небесное!—Франц Буммель завтракает: кусочек жевательного табака и полухолодный ячменный кофе.—Ну и какой же взнос надо платить для вступления в это райское содружество?
— Никаких взносов, только вступить со всем своим добром, с женой и детьми и с открытым сердцем. На завтрак каждый день молоко. И хлеб с колбасой.
Франц готов поверить обещаниям ангела Оле, только вот можно ли будет в его царствии небесном играть в скат да барышничать помаленьку? В конце-то концов там ведь все равно глаза замутят и заставят молиться какому-нибудь пророку, политическому, конечно. Нет, без лошадей и карт жизнь для Франца все равно что пустыня.
Оле многозначительно заявляет:
— Там чего хочешь, то и дозволено.— По правде говоря, он еще не успел подумать о значении карточной игры и любви к лошадям для своего нового крестьянского содружества.
Борзая скребется у двери.
— Входи, делегат собачьего рая!
Собака кладет на пол убитого зайца. Франц на нее не нахвалится.
— Вот, пожалуйста, и мясо к обеду, жаль только, что жир по полям не бегает.
Оле жертвует Францу две марки на маргарин. Франц подбрасывает монетку высоко в воздух. Исчезла! Этот фокус называется «поповский мешок». Впрочем, Оле это становится ясно и без комментария. Франц неутомимо изобретателен, стоит ему только учуять деньги.
— Может, перекинемся в картишки, а?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Он кивает Рамшу, кивает жене и дрожащей рукой указывает ей на заднее сиденье своего мотоцикла.
Она молча усаживается. Для Рамша у нее не находится даже взгляда.
Мотор ревет. Синие клубы... Рамш видит широкую зеленую и узенькую голубую спины вдали, уже сливающиеся в одну бесцветную точку. Ничего не попишешь, надо будет распорядиться, чтобы привели корову лесничему — на пробу хотя бы, и, раз уж так вышло, задаром.
Там, где лес с северной стороны вдается в деревню, стоит одинокий новый дом, он и доныне еще выглядит недостроенным.
Забор не отделяет его от леса. На дворе растут сосны. К одной искривленной сосне прислонилась конура, сбитая из ящиков. «Ешьте больше рыбы, и вы всегда будете здоровы»,— выжжено на досках. Собаку это изречение не очень-то заботит. Борзая, некогда принадлежавшая барону фон Веделыптедту, жрет что ни попадя. Любовь барона к животным иссякла, когда в конце войны он удрал в безопасное место. Может быть, с ним собирались сделать что-то плохое? Ничуть не бывало, но ему пришлось бы, как простому крестьянину, обрабатывать двадцать моргенов земли в пятидесяти километрах от Блюменау. Эта перспектива обратила его в бегство.
Возле сарая ветер шуршит в крапивнике. Прохудившаяся бочка валяется у дома. На кучу навоза брошена сломанная тачка.
Только чисто вымытое окно конюшни блестит, как окно дома, в лучах вечернего солнца, хотя ни одной лошади в конюшне нет.
Это усадьба новосела Франца Буммеля, в свое время бывшего личным кучером барона фон Веделынтедта. Чаще всего Франц возил старого господина барона. Молодой барон, собственноручно крутя баранку, катался со своей супругой в автомобиле. Он давно утратил аристократические манеры, и его отец сокрушался, замечая в характере сына плебейские черты.
Молодой барон со своей стороны страдал из-за нелепых воззрений отца. Старик, например, утверждал, что горизонт имеет углы, и брался доказать это. Более того, он видел смысл жизни в том, чтобы собственными руками пощупать эти углы и таким образом спасти мир от великого заблуждения — круглого горизонта.
Назначение Франца Буммеля состояло в том, чтобы приближать старого барона к осуществлению его жизненной задачи.
— Поехали, Буммель, поехали! — говаривал барон, и Франц Буммель ехал навстречу горизонту. Ехал час, второй, но к цели не приближался.— Дальше, Буммель, дальше! В двадцать три ноль-ноль мы должны туда прибыть.
Франц гнал лошадей к горизонту, покуда барон не засыпал, тогда он поворачивал обратно. Лакеи выносили спящего старика из экипажа. Горизонт оставался круглым.
При дележе земли после большой войны Францу Буммелю гоже достался надел: пахотная земля и лес, хотя своими нелепыми поездками к горизонту он вряд ли это заслужил. Но не будем мелочны, товарищи! Он был жертвой обстоятельств, в которых родился. Лейбкучер не может не перенять некоторых страстишек своего господина. Хоть они ему и не пристали.
Франц Буммель тайком травит зайцев борзыми, играет в картишки, не останавливаясь, покуда не проиграется в пух и прах. Его курносый нос, как утверждают солидные люди, задрался кверху во время карточной игры, потому что Буммель вечно вынюхивает, где козыри. Но самая большая страсть Франца Буммеля —это лошади, не рабочие крестьянские кони, а породистые рысаки. Франц считает себя им сродни. Ежели я снова рожусь на свет божий, то уж обязательно жеребцом, говорит он.
Франц Буммель, которому снится арабский скакун, внезапно просыпается: кто-то его окликнул со двора. Франц прислушивается: синицы щебечут в сосновых ветвях. Корова мычит в хлеву. Жена Буммеля давно уже поднялась и ушла из дому. За прокорм и несколько пфеннигов наличными она ходит на поденщину к толстому Серно.
Тот же голос, что разбудил Франца, слышится вновь:
— Буммель, у тебя корова голодна!
Франц быстро натягивает штаны, надевает свой старый кучерский камзол.
Какая-то фигура, светлая, как ангел, появляется на пороге.
— Это ты, Оле, или твоя тень?
Перед ним( стоит Оле, а не его бесплотный дух! Не беда, что куртка на нем болтается, как на вешалке, и штаны тоже; под развевающейся одеждой все те же знакомые кости, голос охрип. Оле не может перекричать мычание коровы.
Буммель выгоняет корову в лес. Он терпеть не может коров — ну их к черту с их жидкими лепешками! Дурацкая привычка в этих краях — держать рогатый скот взаперти. В стране, где Франц побывал вместе со старым бароном, коров ни зимой, ни летом не загоняют в помещение, они даже по улицам разгуливают. Сущая мука для шоферов. Город там зовется Бомбей, а вся страна — Индия.
Корова с неохотой тащится в лес. Видно, все еще надеется, что кто-то наполнит ее привычную кормушку.
Франц растапливает печку сырыми дровами. Оле стоит в дыму и кашляет. Дело вот в чем: надо организовать новое крестьянское содружество.
— А что, «Крестьянской помощи» недостаточно?
Куда там! Все эти ферейны и объединения изнашиваются не хуже насосов. Вот и начинается: то нужна новая стойка, то новый черпак. Поэтому он, Оле, и стал подумывать о крестьянском содружестве нового типа—никто ни на минуту не остается наедине со своей бедой, никто не обивает порогов с просьбами о помощи!
— Это же сущее царствие небесное!—Франц Буммель завтракает: кусочек жевательного табака и полухолодный ячменный кофе.—Ну и какой же взнос надо платить для вступления в это райское содружество?
— Никаких взносов, только вступить со всем своим добром, с женой и детьми и с открытым сердцем. На завтрак каждый день молоко. И хлеб с колбасой.
Франц готов поверить обещаниям ангела Оле, только вот можно ли будет в его царствии небесном играть в скат да барышничать помаленьку? В конце-то концов там ведь все равно глаза замутят и заставят молиться какому-нибудь пророку, политическому, конечно. Нет, без лошадей и карт жизнь для Франца все равно что пустыня.
Оле многозначительно заявляет:
— Там чего хочешь, то и дозволено.— По правде говоря, он еще не успел подумать о значении карточной игры и любви к лошадям для своего нового крестьянского содружества.
Борзая скребется у двери.
— Входи, делегат собачьего рая!
Собака кладет на пол убитого зайца. Франц на нее не нахвалится.
— Вот, пожалуйста, и мясо к обеду, жаль только, что жир по полям не бегает.
Оле жертвует Францу две марки на маргарин. Франц подбрасывает монетку высоко в воздух. Исчезла! Этот фокус называется «поповский мешок». Впрочем, Оле это становится ясно и без комментария. Франц неутомимо изобретателен, стоит ему только учуять деньги.
— Может, перекинемся в картишки, а?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101