Оле был строен, волосы его цветом напоминали спелые каштаны, ветер и непогода отшлифовали его лицо, кожа пропахла цветами и воском. Но девушки смотрели на Оле как на запретный плод. Разве не жил он в будке, словно бродячий комедиант или цыган — лудильщик котлов и кастрюль? Разве не мог он после ночи любви запрячь свою кобылку и убраться подальше, прежде чем луна спрячется за лесом?
В летние ночи то хихиканье, то воркованье слышалось вокруг будки Оле, но стоило нашему пчеловоду протянуть руку к одной из любопытных девчонок, как она скакала прочь не хуже кузнечика.
— Да плюнь ты на этих малявок,— говорил Антон Дюрр, и в кармане у него шуршали листовки.
Оле ходил с Антоном в соседние деревни. В темных клетях и прокуренных трактирах Антон заводил с батраками, с крестьянами победнее и лесорубами разговоры о новой жизни, которая должна вот-вот настать. Оле раздавал листовки. Его спрашивали:
— Ну а ты что думаешь насчет россказней этого невелички?
— Пора зубы показывать,— многозначительно отвечал Оле.
— Время скоро приспеет! Рабочий люд добьется свободы! — перекрикивал его Антон Дюрр.
— Человек сам себе хозяин! — орал Оле.
По дороге домой Антон и его «распространитель листовок» скандалили и ругались так, что лес гудел и лесничему грозила опасность назавтра недосчитаться оленей.
Время шло, и жизнь, казалось, держала сторону Оле, а не маленького Дюрра. Оле и на самом деле стал править пчелиным городом. Вот он стоит, этот город,— сбывшаяся мечта в защищенном от ветра уголке пустыря.
Весна обильна цветением. Все это видят. Только Антон не видит. Вечером после работы он рыщет по округе, высматривает, где народ собирается на сходку, вербует, предостерегает. Успехов и радостей своего друга Оле он не замечал вовсе. Но разве не высился посреди растерзанного мира пчелиный город, населенный сотнею народов?
Оле стукнуло двадцать семь. В летние месяцы он жил в своей будке, а зимой — в каморке при теплом хлеве небогатого крестьянина. В его владении находились кровать, шкаф и стол. Местные девушки считали Оле закоренелым холостяком. Иные из них, некогда стрекотавшие по ночам возле его будки, были уже замужем и растили детей.
Вот тут и случилось то, чему суждено было определить дальнейшую жизнь Оле. На нем остановился взгляд рыбацкой дочери. Нет, быть этого не могло! Аннгрет, стройная, общепризнанная красавица, та, что выросла в лугах, меж озер. Может, она была робка и ей пришлось сделать над собой усилие, прежде чем выйти из лесу? По деревне она проходила горделиво. Ее взгляд изничтожал всех, кто с вожделением на нее смотрел. Если бы сын богатого крестьянина постарался залучить ее себе в жены, это было бы понятно.
Оле искал случая увидеть Аннгрет и убедиться... Он смущенно кланялся и упивался взглядом рыбацкой дочки. В них был не только вызов, но и обещание. Сердце Оле затрепыхалось, как голубь в сачке. В душе вспыхивали огоньки, словно свечи на рождественской елке.
Лето жужжало и стрекотало по всей стране. Трудное лето для людей вроде Антона Дюрра, пекшихся о судьбе своей родины! Радостное, изобильное лето для тех, кто, как Оле, помышлял лишь о пчелах да о любви.
По ночам в своей будке Оле придумывал разговоры, которые он будет вести с черноглазой Аннгрет Анкен. Но когда он встречал ее назавтра, его слова, что должны были быть сладки, как сочные груши, сморщивались, как печеные овощи. Его бросало в такой жар, что он распахивал рубашку и подставлял волосатую грудь прохладным дуновениям лесного ветерка.
Один из самых смелых воображаемых разговоров Оле с Аннгрет звучал так:
— Добрый день, Аннгрет.
— Добрый день, Оле. Ты, видно, запарился, если даже рубаху расстегнул?
Обоюдное смущение и пылкие взгляды.
— Ты, словно солнышко, днем и ночью согреваешь мою будку.
Аннгрет молчит.
— Прости, я не хотел тебя обидеть!
— И откуда только у тебя берутся эти льстивые слова?
— У меня их много, но сейчас я все позабыл. Если бы ты как-нибудь вечерком пришла ко мне на пасеку!
— Я хочу к тебе прийти.
Мечты. Но жизнь превзошла их. Тот летний день, что свел их вместе, был воскресным днем. Оле сидел на озере с удочкой. Было это перед сбором меда—-пора сухого хлеба с луком для пасечника. Жужжанием и пением были полны прибрежные заросли. Аннгрет, отталкиваясь веслом, неторопливо вела плоскодонку. Она проверяла отцовские верши, расставленные на щуку. Оле, браконьер, увидев Аннгрет, столкнул удилище в воду, точно хотел отогнать лягушек от водяных лилий. Неожиданность прорвала плотину его влюбленного молчания.
— Ты одна рыщешь по озеру, как лебедушка без лебедя. Аннгрет запрокинула голову и расхохоталась.
— Не похож ты на лебедя, который со мной совладает. Слово вылетело, не поймаешь... Оле бросился в воду и поплыл
к лодке. Б глазах Аннгрет блеснуло сладострастие. Когда он схватился за борт, она замахнулась на него веслом.
— Ты что? С ума сошел?
— Лебедушка всегда бьется, покуда лебедь ее не одолеет. Оле опрокинул лодку.
— А ну, бейся, кусачая лебедушка! Выловленные щуки скользнули обратно в воду. Аннгрет
остановившимися от испуга глазами вынырнула меж листьев кувшинок. Она уцепилась за Оле и, как русалка, потянула его за собою на дно, в бурый лес корней. Оле хватил Аннгрет по голове, да так, что она потеряла сознание. Своеобразное объяснение в любви.
— Ты спас мне жизнь, теперь делай со мною, что хочешь,— проговорила Аннгрет уже на берегу. И Оле сделал с нею, что хотел. Он был неуклюж, и его поцелуи походили на укусы.
Через восемь дней Аннгрет призналась: у нее будет ребенок. Оле как с ума сошел, наточил свой нож и побежал резать ивовые прутья для плетеной колыбельки. Ребенок в будке! Вот это здорово!
— Но ты меня на захочешь, если я скажу тебе то, что знаю,— проговорила Аннгрет.
Оле уставился на ее виски в тоненьких синих прожилках — как мрамор.
— Скажи, что ты знаешь, и я еще неистовее буду тебя желать! Аннгрет была растрогана. Правда, сказала она не то, что
хотела сказать:
— Отец хотел отдать меня за нелюбимого Если я выйду за тебя, он не даст мне приданого.
Подумаешь, горе! Какое ему дело до этого сундука с приданым?
Он плетет зыбку из ивовых прутьев и плетет новые улья из соломы. Птицы, пчелы и листья на деревьях славят в песнях его достойный труд. Судьба милостива к нему сверх всякой меры. Вечером он на руках несет Аннгрет через лес на пасеку. При этом он поет, и песнь его бесхитростна, как любовный крик оленя.
— Ну, побежденная лебедушка, как живется нашему малышу?
— Я чувствую, что ему хорошо Отлично даже!
Буйные ночи и тихий шелест деревьев. Крик оленей в полнолуние и трубный глас журавля по утрам, как сигнал побудки. Семь дней по капле сплываются в неделю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
В летние ночи то хихиканье, то воркованье слышалось вокруг будки Оле, но стоило нашему пчеловоду протянуть руку к одной из любопытных девчонок, как она скакала прочь не хуже кузнечика.
— Да плюнь ты на этих малявок,— говорил Антон Дюрр, и в кармане у него шуршали листовки.
Оле ходил с Антоном в соседние деревни. В темных клетях и прокуренных трактирах Антон заводил с батраками, с крестьянами победнее и лесорубами разговоры о новой жизни, которая должна вот-вот настать. Оле раздавал листовки. Его спрашивали:
— Ну а ты что думаешь насчет россказней этого невелички?
— Пора зубы показывать,— многозначительно отвечал Оле.
— Время скоро приспеет! Рабочий люд добьется свободы! — перекрикивал его Антон Дюрр.
— Человек сам себе хозяин! — орал Оле.
По дороге домой Антон и его «распространитель листовок» скандалили и ругались так, что лес гудел и лесничему грозила опасность назавтра недосчитаться оленей.
Время шло, и жизнь, казалось, держала сторону Оле, а не маленького Дюрра. Оле и на самом деле стал править пчелиным городом. Вот он стоит, этот город,— сбывшаяся мечта в защищенном от ветра уголке пустыря.
Весна обильна цветением. Все это видят. Только Антон не видит. Вечером после работы он рыщет по округе, высматривает, где народ собирается на сходку, вербует, предостерегает. Успехов и радостей своего друга Оле он не замечал вовсе. Но разве не высился посреди растерзанного мира пчелиный город, населенный сотнею народов?
Оле стукнуло двадцать семь. В летние месяцы он жил в своей будке, а зимой — в каморке при теплом хлеве небогатого крестьянина. В его владении находились кровать, шкаф и стол. Местные девушки считали Оле закоренелым холостяком. Иные из них, некогда стрекотавшие по ночам возле его будки, были уже замужем и растили детей.
Вот тут и случилось то, чему суждено было определить дальнейшую жизнь Оле. На нем остановился взгляд рыбацкой дочери. Нет, быть этого не могло! Аннгрет, стройная, общепризнанная красавица, та, что выросла в лугах, меж озер. Может, она была робка и ей пришлось сделать над собой усилие, прежде чем выйти из лесу? По деревне она проходила горделиво. Ее взгляд изничтожал всех, кто с вожделением на нее смотрел. Если бы сын богатого крестьянина постарался залучить ее себе в жены, это было бы понятно.
Оле искал случая увидеть Аннгрет и убедиться... Он смущенно кланялся и упивался взглядом рыбацкой дочки. В них был не только вызов, но и обещание. Сердце Оле затрепыхалось, как голубь в сачке. В душе вспыхивали огоньки, словно свечи на рождественской елке.
Лето жужжало и стрекотало по всей стране. Трудное лето для людей вроде Антона Дюрра, пекшихся о судьбе своей родины! Радостное, изобильное лето для тех, кто, как Оле, помышлял лишь о пчелах да о любви.
По ночам в своей будке Оле придумывал разговоры, которые он будет вести с черноглазой Аннгрет Анкен. Но когда он встречал ее назавтра, его слова, что должны были быть сладки, как сочные груши, сморщивались, как печеные овощи. Его бросало в такой жар, что он распахивал рубашку и подставлял волосатую грудь прохладным дуновениям лесного ветерка.
Один из самых смелых воображаемых разговоров Оле с Аннгрет звучал так:
— Добрый день, Аннгрет.
— Добрый день, Оле. Ты, видно, запарился, если даже рубаху расстегнул?
Обоюдное смущение и пылкие взгляды.
— Ты, словно солнышко, днем и ночью согреваешь мою будку.
Аннгрет молчит.
— Прости, я не хотел тебя обидеть!
— И откуда только у тебя берутся эти льстивые слова?
— У меня их много, но сейчас я все позабыл. Если бы ты как-нибудь вечерком пришла ко мне на пасеку!
— Я хочу к тебе прийти.
Мечты. Но жизнь превзошла их. Тот летний день, что свел их вместе, был воскресным днем. Оле сидел на озере с удочкой. Было это перед сбором меда—-пора сухого хлеба с луком для пасечника. Жужжанием и пением были полны прибрежные заросли. Аннгрет, отталкиваясь веслом, неторопливо вела плоскодонку. Она проверяла отцовские верши, расставленные на щуку. Оле, браконьер, увидев Аннгрет, столкнул удилище в воду, точно хотел отогнать лягушек от водяных лилий. Неожиданность прорвала плотину его влюбленного молчания.
— Ты одна рыщешь по озеру, как лебедушка без лебедя. Аннгрет запрокинула голову и расхохоталась.
— Не похож ты на лебедя, который со мной совладает. Слово вылетело, не поймаешь... Оле бросился в воду и поплыл
к лодке. Б глазах Аннгрет блеснуло сладострастие. Когда он схватился за борт, она замахнулась на него веслом.
— Ты что? С ума сошел?
— Лебедушка всегда бьется, покуда лебедь ее не одолеет. Оле опрокинул лодку.
— А ну, бейся, кусачая лебедушка! Выловленные щуки скользнули обратно в воду. Аннгрет
остановившимися от испуга глазами вынырнула меж листьев кувшинок. Она уцепилась за Оле и, как русалка, потянула его за собою на дно, в бурый лес корней. Оле хватил Аннгрет по голове, да так, что она потеряла сознание. Своеобразное объяснение в любви.
— Ты спас мне жизнь, теперь делай со мною, что хочешь,— проговорила Аннгрет уже на берегу. И Оле сделал с нею, что хотел. Он был неуклюж, и его поцелуи походили на укусы.
Через восемь дней Аннгрет призналась: у нее будет ребенок. Оле как с ума сошел, наточил свой нож и побежал резать ивовые прутья для плетеной колыбельки. Ребенок в будке! Вот это здорово!
— Но ты меня на захочешь, если я скажу тебе то, что знаю,— проговорила Аннгрет.
Оле уставился на ее виски в тоненьких синих прожилках — как мрамор.
— Скажи, что ты знаешь, и я еще неистовее буду тебя желать! Аннгрет была растрогана. Правда, сказала она не то, что
хотела сказать:
— Отец хотел отдать меня за нелюбимого Если я выйду за тебя, он не даст мне приданого.
Подумаешь, горе! Какое ему дело до этого сундука с приданым?
Он плетет зыбку из ивовых прутьев и плетет новые улья из соломы. Птицы, пчелы и листья на деревьях славят в песнях его достойный труд. Судьба милостива к нему сверх всякой меры. Вечером он на руках несет Аннгрет через лес на пасеку. При этом он поет, и песнь его бесхитростна, как любовный крик оленя.
— Ну, побежденная лебедушка, как живется нашему малышу?
— Я чувствую, что ему хорошо Отлично даже!
Буйные ночи и тихий шелест деревьев. Крик оленей в полнолуние и трубный глас журавля по утрам, как сигнал побудки. Семь дней по капле сплываются в неделю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101