— Вот тебе семь марок за проработанные дни. И катись!
У Мампе руки чешутся снести эти семь марок в кооперативную лавку и обменять на водку. Грешнику нелегко начинать новую жизнь. Он всю ночь размышляет и весь день тоже. К вечеру его мозг разъеден мыслями, как дерево червоточиной. Не выдержав, он отправляется за бутылкой водки. Сначала он выпьет этого бесцветного и жидкого огня, потом пойдет к Рамшу и выскажет все, что о нем думает. Убийца—это будет еще самое мягкое наименование, которое от него услышит Рамш.
Затем Мампе принесет из сарая толстую веревку и повесится на орешнике, что растет над могилой жены. Никто больше не станет к нему приставать, а любопытные будут шарахаться от его синего высунутого языка.
Сегодня суббота, вечерний воздух легок и отраден. Пряно пахнет расцветающая бузина. Вечер, словно созданный для того, чтобы влюбиться в землю. Кажется, сам господь бог, измученный на полях войны, прибыл к себе домой отдохнуть в воскресный день. Он хочет доставить себе праздничное удовольствие— исполнить желания маленьких людей. Вот он увидел, как зажегся красный огонек контрольной лампочки Мампе Горемыки, толстыми пальцами перебрал карточки в картотеке людских желаний, нашел желания Мампе и тотчас же направил к нему ангела-хранителя.
Ангел-хранитель в черном воскресном костюме идет по деревенской улице и, не доходя до кооперативной лавки, вовлекает в разговор Мампе Горемыку. Ангел, поземному зовущийся Германом Вейхельтом, направляется на субботнее чтение Библии. Герман, божий человек, не в силах пропустить падшего Мампе, чтобы немного не поагитировать в пользу заоблачного рейха и его диктатора—господа бога.
— Куда ты идешь?
— Одному бог} известно! Да, богу это известно, но не хуже и его наместнику на земле
Герману: Мампе Горемыка идет за субботней порцией водки.
— Я тебе советую опьяняться словом божиим!
Против ожидания Мампе ему не возражает. Бывший портной Шливин считает небесполезным, перед тем как порешить себя, примириться с богом. Может быть, его обращение и раскаяние тронут сердце пастора, и он не станет хоронить Мампе, как других самоубийц, без надгробной речи и прочих церемоний.
Мампе Горемыка идет вместе с Германом на чтение Библии. Пастор слегка фантазирует на тему известного места из Библии: «Если тебе досаждает твой глаз, вырви его...» Мампе Горемыка думает: только бы лавка не закрылась раньше, чем пастор управится с вырыванием глаза. Без водки он не найдет в себе сил повеситься: глаз—это что, глаз, так сказать, находится на поверхности, а вот Мампе пришлось бы себе глотку вырвать. А это ведь все равно что себя на куски разрезать. Самые подходящие мысли при чтении Библии!
Но господь в тот день прямо-таки транжирит свою доброту. По окончании чтения Герман не отпускает от себя Мампе и устраивает так, что тот довольно спокойно проходит мимо лавки. Мампе Горемыке следует вступить в содружество справедливых, а это не что иное, как новое крестьянское содружество, изобретенное Оле. Там Мампе будет получать марку в час, если, конечно, рук не пожалеет. Целую марку, можно сказать, из божьего кармана.
Герман и Мампе ищут Оле. Его нет ни дома, ни у Эммы Дюрр, ни в поле, ни в сарае — утек, как вода из решета. Наконец они обнаруживают его в курятнике.
Герман недоволен: в святой субботний вечер директор святотатственно трудится!
Оле огрызается:
— Разве мы для ТОГО живем, чтобы брюхо нагуливать? Герман тоном ученого толкователя Библии:
— Ни один из пророков не высказывался против толстого брюха!—В Библии говорится только о грехе чревоугодия. Оле тощает, потому что вечно торопится. А торопливый не дает богу времени угнездиться в нем. Торопыги упускают осмотрительное господне благословение. Членам нового крестьянского содружества плохо придется, когда будущей весной они станут взвешивать своего директора.— Какой в тебе будет вес? Не больше, чем в кузнечике. Мы еще будем таскать тебе шпик да колбасу, чтобы ты отъелся!
С улыбкой выслушивает Оле субботнюю проповедь Германа. Всему свое время. Зимой он жирку нагуляет, но чего надо Мампе Горемыке, который почтительно стоит в отдалении со смиренно открытым ртом? Мампе Горемыка хочет вступить в содружество святых. Герман готов за него поручиться, старый портной Шливин обрел спасение и возвращен в небесное лоно.
Оле знает, Мампе Горемыка будет не более как гастролером в новом содружестве, но ему смерть как хочется доставить себе такое развлечение и взбесить своего врага — лесопильщика.
Вот какими окольными путями вынужден идти господь бог, когда он всерьез намеревается спасти одно из своих созданий от неправедной смерти.
Итак, Оле были суждены не одни труды и заботы, но и маленькие радости. В воскресенье домой возвратился Франц Буммель. Свою корову он сменил на лошадь. Буммель добрался до самого Мекленбурга, и ему понадобилось немало времени, чтобы, ведя лошадь на поводу, вернуться домой.
Софи не запрыгала от радости. Что это за лошадь? Кожа да кости; на вертлюге можно шляпу вешать, не белая и не черная, а словно засиженная мухами кляча, лет эдак двадцати, не меньше. А Франц на что похож? Куда он подевал новый костюм?
— Да вот же он, на мне!
Софи смотрит на лохмотья, едва прикрывающие ее супруга.
— Ты что, совсем ума решился?
Ладно, решился так решился. Он сделает все, что Софи хочет, но ни слова о лошади. Франц добыл ее превеликими трудами и лишениями. Чистокровная арабская кобыла, вот ее столетняя родословная.
Софи с горя плюет на бумагу. Все ложь и обман!
— Как бы не так! — Франц начинает злиться. Разве по ней не видно, что черт сидит в этой лошади? Благородная кровь, такого коня никакими силами не удержишь, если он разойдется. Краса пустыни эта кобылка! А в конюшне до чего смирная и доверчивая! Пусть Софи ляжет на землю. Франц проведет над ней кобылу, а Софи встанет целехонька.— Ложись, Софи!
Вконец измученная Софи бросается на Франца, дает ему оплеуху, царапает лицо. Затем мчится к Бинкопу.
— Не сердись, Оле, прости его! Теперь все будет в порядке!
С восемнадцатилетнего возраста не выпадало на долю Аннгрет такой беспокойной весны. Но в ту пору дни были полны свиданий с Юлианом на поросшем вереском холме, радостью и любовью, а теперь?
По ночам Аншрет лежит без сна, думает, терзается и чувствует, что стареет.
Последнее время она держи г вино и ликеры в бельевом шкафу. На всякий случай. И частенько прикладывается к этим ярким и сладким напиткам. Но тщетно. Опьянение не приносит ей ни сил, ни покоя, может быть, Юлиан уродился в отца, старого хозяина лесопильни, который за свое дело не побоялся бы и человека убитьt Нет! Тысячу раз нет! За этим вечным ожиданием и одиночеством она просто позабыла, что Юлиан-—это Юлиан, светский человек, кавалер, не обсевок в поле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101