Корова, надо думать, устанавливает причинные связи: на супружеском ложе в минуту слабости, наверно, кое-что выяснилось относительно маленьких интимностей, которые он позволил себе с чернявой лесничихой.
Когда путаешь дело с любовью, нелегко устроить, чтобы одно не мешало другому. Не думал Юлиан, что так круто ему придется, когда принимал из рук умирающего отца лесопильню, старый дом Рамшей, заборы, ящики, мировое имя фирмы. Куда делась чистота его тогдашних помыслов?
Иные времена требуют иных обычаев, привычек, методов, иных рекордов хитроумия. Советы стариков — это зонтики, вышедшие из моды. Стоят в шкафу и покрываются пылью.
Чего недостает лесопильщику? Разве ему нечего есть и пить, разве нет у него дома для себя, матери, кухарки и прочих людей? Разве не расширил он свою лесопильню? Разве не рвут у него из рук его продукцию или обходят его государственными заказами?
Чего он хочет? Такой вопрос под стать разве что юному пионеру. Настоящий делец хочет расширять свое предприятие, когда ему это нужно: армия рабочих, почет, паровая сирена, подъездные пути, игра богатством, добром и злом и место в парламенте, когда ты уже обзавелся всем остальным. Мечты! Эта республика маленьких людей — малопитательная почва для их осуществления. Лесопильщику нужно утешение, нужны ободряющие слова.
Под молодыми липами столицы останавливается синяя машина. На ее крыльях уже слегка облупился лак. Из машины выходит человек с двумя чемоданами и тащится вниз по Фридрихштрассе. Машинально он читает надписи на вывесках и дощечках конторских зданий. Союз немецких писателей, Германская демократическая крестьянская партия, Комитет объединения немцев— всего этого человек с двумя чемоданами не знает и не ищет. Он направляется к лестнице, ведущей вниз, и исчезает под землей. Там он садится в поезд.
Следом за ним входят двое рабочих с нарукавными повязками— народные контролеры — и пристально вглядываются в пассажиров.
Тот, кто вошел первым, возится со своими чемоданами, потом раскрывает книгу и, спрятавшись за нею, делает вид, что углубился в чтение. Заголовок виден всем: «О коммунистическом воспитании».
Поезд лязгает и приходит в движение. Кажется, что плакаты на стенах тоннеля движутся медленно, потом быстрее: Больше работать — значит лучше жить. Надписи бледнеют, плакаты становятся цветными кляксами. Поезд скрывается в тоннеле.
Пять минут странствия под землей — и вот уже возникают огни другой подземной гавани. В окнах снова мелькают плакаты, сначала как яркие пятна, затем они становятся разрисованными прямоугольниками, и наконец уже можно прочесть: Позволь себе роскошь, ты это заслужил, кури сигареты «Кэмел»!
Человек с чемоданами облегченно вздыхает. На него повеяло воздухом свободного мира. Правда, пыль подземной гавани воняет точно так же, как пыль на красном берегу, но все же здесь к ней подмешивается запах апельсинов и наркотического дыма сигарет «Прерия».
Он идет по улицам города-острова, таращит глаза на витрины, путается в ногах у торопливых островитян. Он приспосабливается к их ритму. И теперь уже только на бегу видит все эти обольстительные и волнующие вещи. Ай-ай-ай, веселые дамы! Еще утро, а они уже смотрят на него влюбленными глазами! Курфюрстендамм и Тауентцин, о да, yes.
Солдаты Армии спасения под гитару поют свои песни в греховном чаду острова.
Эту призывную песнь он воспринимает как безобразное пятно на бодрой суете жизни свободного мира. Как? Он ведь благочестивый человек и даже состоит в церковном совете у себя на родине. Неужто его благочестие — не более чем кастовый дух, вставший на стражу незыблемого и традиционного?
Неприятнейшая суматоха в мыслях. Надо, пожалуй, отдохнуть и перекусить; он ест черепаховый суп и глотает устриц — наслаждения свободного мира. Заказывает себе выпить. Раз, еще и еще раз.
В меняльной конторе сей свободной гавани он обменивает красные деньги на деньги свободного мира. Деньги эти — выручка за проданную корову. Корова была ему подарена, подарена его возлюбленной. Смахивает из прошлого столетия. Деньги за красную корову он помещает на свой текущий счет в свободном мире.
Он встречается с друзьями.
— Ты жив еще?
— You see. Ты же видишь.
— Рюкзак с продуктами на случай отправки в Сибирь еще держишь наготове возле кровати?
Это на самом деле так, и Рамш предпочитает промолчать. Некоторое время они вместе жуют резинку, заодно пережевывая воспоминания, плюют как можно дальше и, в общем, приятно проводят время.
В послеобеденный час Рамш встречается со своим, так сказать, наставником и утешителем, серьезным господином в никелевых очках и философически - проникновенным взглядом. Да, да, Земля, эта устарелая планета. Жизнь на ней — цепь катастроф и поражений. Лишь изредка встречается благородный человек — свидетельство иных времен, живой памятник.
— Кстати, что там у вас слышно насчет грядущей катастрофы, почтеннейший ?
О катастрофе не может быть и речи. Очень цепкая раса—эти маленькие люди. Всегда-то они сбиваются в кучу, всегда друг друга поддерживают. Какая уж тут катастрофа. Один колхоз чего стоит, организованный в его, лесопильщика, родной деревне.
— Наставительный друг Рамша протирает очки. Веки его полуопущены, рысьи глазки сверкают.— Расскажите, прошу вас!
Рамш рассказывает. Не вдаваясь в излишние подробности, суховато: одна восьмая часть деревенского населения уже вступила в колхоз. Что тут говорить? Так оно есть, и так будет дальше.
Мистер, ухмыляясь, не без важности:
Это не что иное, как начало конца.
Рамш теперь значительно менее чувствителен к утешениям. Кто может, пусть терпит! Картина, конечно, красивая: памятник былых времен среди бушующих красных волн, но он не высечен из гранита, нет, нет!
День тает, как шоколад на солнце. Лесопильщик разгружает свои тяжеленные чемоданы. Свежее масло домашнего изготовления и копченый шпик—подарки островитянам.
Теперь чемоданы заполняют другие товары — заморские сигареты, гвозди, нужные для производства, эластичный бинт для кухарки и цемент для искусственной челюсти старой хозяйки.
Рамш велит носильщику снести свои вещи на перрон, садится в овеянный дальними ветрами межзональный поезд и едет, джентльмен с головы до пят, по городу Берлину от Зоологического сада до Фридрихштрассе. Там он выходит.
Солнце согревает землю материнским теплом. Пускают ростки овес и яровая рожь. Оле часто приходится залезать в собственный карман и тратить прикрепленные деньги: люпин и люцерна, искусственные удобрения и подсолнечник, семена кукурузы — все на этом свете продается за деньги. Франц Буммель просит аванс на новый костюм. Не может же он весь век ходить в кучерском камзоле и, будучи членом нового крестьянского содружества, выставлять напоказ всему миру это свидетельство доброты барона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101