Лесничий Штамм использует теплые деньки, чтобы наверстать упущенное его предшественником. Велит женщинам из посадочной бригады вскопать его сад.
Синеволосая фрау Штамм сидит у освещенного солнцем окна, штопает, кладет заплаты, покуда ее муж не вскакивает на старенький мотоцикл, чтобы ехать в районный центр. Тут она сразу же достает из рабочей шкатулки книгу. Толстенную книгу страниц эдак на восемьсот; душа фрау Штамм утопает в этом бумажном половодье.
Лопаты работающих в огороде женщин нет-нет да и натыкаются на кусок кварца. Сердце земли испускает вздох. Женщина у окна пугается. Высоко взлетают ее черные брови.
— Добрый день,—говорит Эмма Дюрр. Молодая фрау Штамм благосклонно ей кивает. Видно, так ее научила толстая книга.
— Может, мы вам мешаем? — кричит Эмма: ведь лесничиха-то сидит за закрытым окном.
— Пустяки, стоит ли об этом говорить,— отвечает лесничиха и снова углубляется в чтение.
Через четверть часа голубая машина лесопильщика останавливается у ворот лесничества. Рамш проходит через сад, здоровается с работающими женщинами. Он готов приветствовать все, что так или иначе связано с лесом и древесиной. Бедняге Эмме Дюрр он даже отвешивает поклон. Эмма сплевывает.
Рамш видит лесничиху у окна и шагает прямо по вскопанной земле.
— Простите те, прошу прощения!
Фрау Штамм пугается, краснеет и открывает окно. Вот так так! Рамш берет ее маленькую руку.
— Целую ручку, милостивая государыня. Собственно, Рамшу хочется поговорить с лесничим, но молодая супруга последнего ему, конечно, тоже мила, даже милее.
Рамш человек слова.
Каково же ваше решение насчет коровы?
Лесничему Щтамму и его супруге надо только принять решение, об остальном позаботится он.
Молодая лесничиха ничего сама решить не может. Ей неизвестно, какого мнения на этот счет она и ее муж. Еще сегодня утром одна из молодых коз сорвалась с привязи и выбила у нее из рук крынку с молоком. Степенная корова, конечно, куда приятнее, но, как сказано, последнее слово остается за мужем.
Рамш не из тех, что разговаривают с молодыми женщинами только о коровах или козах. О, отнюдь нет! Он ведь может беседовать с дамой о книгах и прочих творениях человеческого духа. Разве нет у него в запасе всевозможных рассказов о священных рубцах науки и студенческих потасовках? Лесопильщик хвалит книгу, которую читает молодая лесничиха, до небес превозносит роман под заглавием «Унесенные ветром». Как это уместно в данном случае! Разве фрау Штамм не испытала на себе силы ветра и так далее? Эту книгу написал американец.
Молодая женщина заливается краской и нерешительно поясняет:
— Эту книгу, эту библию человеческой души, написала американка.
— О, конечно! — Смутить Рамша не так-то просто.
Да здравствует полнейшее равноправие! Главное, что это американская книга, а не красная русская тарабарщина, и так далее.
Фрау Штамм читает американский роман тайком. Она готова в этом признаться, не считая, что совершает предательство в отношении мужа. Собственно говоря, ей надо было бы убрать навоз из хлева и удобрить огород.
Рамш сразу находит для нее выход из положения. Он отлично знает участок в лесничестве. Только там все произрастает так хорошо без всяких удобрений. Земля здесь успела отдохнуть. Предшественник лесничего Штамма ее не использовал. А жирный козий навоз только попортит корни молодых растений.
Пусть фрау Штамм знает, что ему очень приятно было постоять здесь под окном и побеседовать о духовных ценностях, о книгах, таких, как «Унесенные ветром». В этих богом заброшенных краях редко встречаешь развитого человека.
— Молодая женщина снова краснеет.
— Всего хорошего.
— До свиданья.
В доме Оле балки скрипят от огорчения. Аннгрет этого не слышит. Она занята собой. Как в молодые годы, готова целый день стоять перед большим зеркалом и смотреть на себя то в одном, то в другом наряде. В туфлях на высоких каблуках она ходит из угла в угол по голубой комнате, кивает своему отражению, пристально смотрит на свой рот, говорящий: «Сегодня у нас собираются гости, фрау Рамш».
Когда В ильм Хольтен с груженной навозом тачкой проходит под окном, Аннгрет быстро садится, напускает на себя смиренный вид и рассматривает_фотографии из времен своей молодости. На одной из них она снята с Юлианом Рамшем, студентом-медиком, в зарослях вереска меж двух озер. Фотография шесть на шесть. Неподдельные чувства. Не ведающая морщин юность.
Аннгрет не может досыта насмотреться на себя. Нет, она еще не стара. Хо-хо, взгляд ее мечет молнии! С веселым грохотаньем, как гроза, надвигается вторая молодость.
А Юлиан? Да разве он состоит из одних недостатков? Ни в коем случае. Иначе не могла бы она любить его в те годы. Он был настоящей ее любовью, даже в тяжелую пору жизни с Оле, теперь-то она это знает. Да, но Юлиан... Просто он был хорошим сыном, уважал желание старика отца, а тот был дурным человеком.
Как много лет назад, Аннгрет пишет письмо Юлиану Рамшу. «...но теперь ты не в Америке. Нас разделяют только тропинки, протоптанные от дома к дому,— не океан. Я жду, жду! Ты не приходишь...» Затем следует целый табун бессмысленных слов и любовных признаний. «Ты жесток и неумолим, как тигр! О любовь, бездонная любовь!»
Не сходит ли Аннгрет с ума?
В почтовом отделении Блюменау смеются над деликатными манерами некоторых прелюбодеев. Теперь, значит, надумали писать письма, а расстояние-то между ними всего три дома. Почему бы им еще не поприветствовать друг друга через радиоконцерт по заявкам?
Проходят дни, а с лесопильни даже вести не подают. Зато из деревни выползает слушок, семиголовая гидра: Юлиана Рамша видели в саду у новой лесничихи. Исполненные чувства взоры. Приятная беседа, светское обхождение.
Аннгрет целый день борется с этим слухом. Отойди от меня, грешный змий! Она молится, как молилась в детстве, чтобы сбылись рождественские желания. Она надевает рабочее платье, хлопочет во дворе, задает корм скотине, и работа спорится у нее в руках. С удивленным В ильмом Хольтеном она сегодня говорит обходительно, почти ласково; душа у голубей на крыше не чище души Аннгрет.
Но на следующее утро она надевает свой изящный черный костюм, в котором обычно ходит в церковь, и уезжает в город.
Здоровье Оле день ото дня поправляется. И опять, как в году под цифрой ноль: он возьмет жизнь в свои еще слабые руки и все начнет сначала. В солнечные дни ему кажется, что больница, все это нагромождение кроватей, стонов и разговоров о болезнях, шприцев и таблеток, уже осталась позади.
Юные тельмановцы снова приходят к нему. Эмма Вторая вытаскивает из своего рюкзачка рубашку ангорской шерсти.
— Мы слышали, что ты страдаешь от приступов озноба, дядя Оле.
— Кто вам сказал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101