ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Семнадцатилетний Клаус, например, рвется в город, чтобы по-настоящему изучать музыку. Но Ян Буллерт не желает лишаться надежнейшей опоры своего образцового хозяйства.
— Ты и здесь можешь играть первую скрипку, я уж, так и быть, отступлюсь,— говорит папаша Ян.
Некоторое время Клаус и вправду играет первую скрипку в семейном оркестре, но потом его тянет к саксофону: он хочет воспроизводить веселые звуки смеха.
— Саксофон — это же негритянский инструмент,— брюзжит папаша Ян, боящийся лишних расходов.— У негров ничего лучшего и нету.
Клаус дуется и работает спустя рукава, покуда папаша Ян ему не уступает.
Ни готовности услужить, ни особой благодарности. Разве он, Клаус, не вправе претендовать на оплату своего труда? Будущий саксофонист ночи напролет скрипит на своей жестяной табачной трубке.
— Хуже, чем выводок голодных поросят,— сокрушается папаша Ян.
Утром Клаус подымается, не выспавшись, и нехотя доит коров. Папаша Ян строго заявляет:
— Сначала коровы, потом поросячья дудка! Где нет молока, нет и музыки!
Клаус дожидается дня своего рождения. Ему стукнет восемнадцать, не надо будет и спрашивать у отца позволения заниматься музыкой.
Папаша Ян негодует на неразумие нового времени. Разве восемнадцатилетний малец знает, чего он хочет? «Временами партия собственноручно роет себе яму».
На дворе март, и оркестр Буллертов исполнением «Петербургского катанья на санях» прощается с зимой. Вот-вот начнутся полевые работы. Как годовалый птенец в весеннем птичьем концерте, подсвистывает Клаус на своем саксофоне. Мать изо всей силы гремит колокольчиками, стараясь, чтобы папаша Ян не разобрал, как фальшивит сын.
В этой музыкальной сутолоке они не слышат, что кто-то стучит в дверь. Оле в неуклюжих фетровых сапогах появляется среди бешено мчащихся на санях Буллертов.
Папаша Ян выжимает из своей скрипки туш, Грета—громкий аккорд из своей гармошки. В это же мгновение из поросячьей дудки Клауса вырывается лошадиное ржание. Все переглядываются с таким видом, словно произошло что-то неприличное. Первым приходит в себя папаша Ян. *
—- Приветствуем тебя, Оле, среди живых! — Он играет песенку о бузине и в то же самое время смычком показывает на стул. Девочки поют.
Мать стучит барабанными палочками. Ей кажется, что петь эту песенку при Оле в высшей степени неуместно. Остальные не замечают ее сигналов. Они с головой ушли в работу.
С досады мать как хватит по большому барабану! Все разом к ней оборачиваются. Это же песня, а не марш!
Оле раскуривает трубку, кашляет, пытается слушать. Особенно печалиться нечего, но у матушки Буллерт слезы капают на барабан.
Потом друзья сидят у печки, пьют земляничное вино, рассказывают друг другу всякую всячину, избегая произносить даже имя Аннгрет. Перебродивший земляничный сок ударяет в голову Яну, он хвастается без удержу:
— Еще двух телок вырастили! В хлеву теперь не протолкаться! Ей-богу, кажется, стены лопнут. Без пристройки нам нынче не обойтись.
Оле внимательно его слушает, принуждая себя к сдержанности.
— Двадцать моргенов так двадцатью моргенами и останутся.— Откуда Ян возьмет столько корму для крупного скота?
Ян под хмельком и не помнит об осторожности.
— Разве мало у нас ничейной земли? Бургомистр Нитнагель только рад будет списать пустырь за деревней.
Оле что-то обдумывает.
— А рабочая сила? — Не может же Ян довеку рассчитывать на детей!
Это почему же? Его дети, слава богу, привержены родителям и воспитаны хорошо. Сокровище, а не семья! Оле с хитрой ухмылкой:
— Да ведь не у всех поселенцев такие большие семьи. Конечно, нет, вот у Оле так даже жены больше нет, уж если
об этом заговорил, ну да за этим дело не станет, верно ведь?
Оле не огорчен и не обижен. Земляничное вино подхлестывает его фантазию. Новое крестьянское содружество блистательно расширяется: одна птицеферма — сплошь куры, другая — утки, цветоводство с продажей цветов на рынке. Совместная работа! Совместное владение землей! Вокруг всегда радостные лица. Ян Буллерт тоже не сумеет противостоять тяге к благосостоянию.
Ян Буллерт участливо:
— У тебя что, в голове мутится после ранения? — Когда же наконец Оле возьмется за Рамша и покажет ему, что у крестьян крепкие зубы?
Оле рассеянно:
— Я уже взялся!
Это, пожалуй, многовато для подвыпившего Яна.
— Музыка!—орет он.— Музыка! Оркестр не заставляет себя ждать.
Оле бледный, но не обескураженный сидит в углу возле печки. Из его носогрейки дым валит, как из паровозной трубы. Паровоз на минуту остановился на полустанке, где никто не садится в поезд.
В районном лесничестве оленьи рога криво висят над дверью. Районный лесничий Штамм был когда-то хорошим рабочим в лесу, и коллеги послам! его на курсы.
В Блюменау он впервые занимает пост лесничего. Он и здесь работает дельно, ничего не упускает из виду. Примечает каждую щепку.
Все бы шло хорошо, если бы лесничий Штамм и дома был позорче, но он еще молод и влюблен. Жена с ее тонко очерченным носиком досталась ему точно дар божий. Он даже не ожидал, что и тут жизнь так отличит его.
Молодая лесничиха! У нее кровь играет. Она еще в школе увлекалась рассказами о жизни в лесных дебрях. Читала Германа Лёнса «В далеких зарослях», «Травы и пули» и многое в этом роде. Все книги она прочитывала от первой до последней строчки. Когда ей приходилось подменять в табачной лавке своего папеньку, она успевала проникнуть в дремучие глубины литературы.
Ученик школы лесников Штамм покупал у Корделии табак. Сначала одну пачку в неделю, потом ежедневно по пачке. Тонкие нити свивались в прочные веревки.
Юная Корделия грезила о полнолунных ночах, о криках филина в лесной чащобе, о любовных зовах оленей и сентябрьских ароматах.
Затем будущий лесничий Штамм стал приходить еще и по вечерам и, зайдя за прилавок, пробовал сигары будущего тестя. Помолвку уже нельзя было предотвратить, а из этого зерна проросла свадьба. Как только Штамм сдал экзамены, они поженились, безотносительно к соображениям, из которых молодые люди иногда торопятся со свадьбой. Нет, в этом смысле районный лесничий Штамм умел держать себя в руках. Он бережно относился к своей юной романтической жене. Только бы ничего не сломать!
Теперь они были мужем и женой, но молодой Штамм оказался вовсе не тем отважным лесным жителем и властелином над дикими самцами-оленями, о котором мечтала гимназистка Корделия. На его одежду никогда не налипали листья, залитые кровью оленей, никогда он не гулял со своей женой в лунные ночи, не ходил с нею охотиться на глухарей и тетеревов. Он вообще не был охотником и не думал ни о чем, кроме дров, соснового молодняка и кубических метров древесины,— словом, был так же неромантичен, как железная мачта в лесу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101