А остальное — пусть решает Лондон!
Вошел капитан Тиг-Джонс. Он обратился к командующему:
— Прибыл помощник господина Зимина. Закаспийское правительство желало бы устроить сегодня вечером прием в честь вашего превосходительства.
— Прием? — Командующий вскинул брови, словно услышал что-то необычайное. — Нет, нет... Ступайте и скажите: мне нездоровится. А завтра утром я уезжаю. Будет время, еще попируем.
Когда капитан вышел, командующий заговорил откровенно:
— Гостеприимство лавочника! Дадут рюмку водки, а начнут просить миллионы. А я не могу давать — ни де-
нег, ни обещаний. Кстати, если Лондон примет мое предложение и мы оставим Закаспий, как вы соберете бумаги с нашей печатью, выпущенные вместо денег? Ведь вам придется оплатить их наличными...
Ответа не последовало.
Мысль командующего — как можно скорее оставить Закаспий — была разумна. Но, несмотря на это, я выступил в поддержку Маллесона:
— Очень трудно представить себе, что мы оставим Закаспий, ваше превосходительство. Дело не только в данных нами обещаниях. Есть другие, более важные причины для беспокойства. Прежде всего, нельзя забывать одно: в тот день, когда большевики займут Закаспий, развалятся и Бухара, и Хива. Мы сами не заметим, как грозный пожар перекинется по ту сторону границы. Туркестан — трамплин для большевиков. Они целятся далеко. По словам наших друзей, туркестанским вопросом занимается сам Ленин. Поэтому мы тоже должны подходить к этому вопросу крайне осторожно. Судьба нашей восточной политики, по моему мнению, решается не в Индии, а в Туркестане!
Маллесон горячо одобрил мои слова:
— Верно, полковник. Совершенно верно! Генерал Мильн встал и заговорил решительно:
— Я высказал свое мнение. Сделайте то же самое. Я присоединю ваши соображения к своему докладу, который отправлю в Лондон. Посмотрим, какой придет ответ. Но пусть наш разговор пока не выходит за пределы этого кабинета. Не говорите ничего ни своим, ни друзьям. Это — приказ!
Генерал неторопливо вышел. Мы остались стоять молча, вопросительно глядя друг на друга.
Попрощавшись с Арсланбековым, я уже собрался идти поужинать, когда дежурный офицер сообщил мне о приходе Екатерины. Я знал, чем вызван ее приход, догадывался даже, что беседа наша добром не кончится. Но все равно я не мог отослать ее назад и сам вышел навстречу.
Екатерина была в ярости, лицо ее горело. Опустив-
шись в кресло, она долго молчала, с трудом переводя дыхание. Я тоже умышленно ни о чем ее не расспрашивал. Наконец, медленно подняв глаза, она устремила на меня пламенный взгляд:
— Почему вы отправили Бориса Евгеньевича на фронт?
— Кого?
— Бориса Евгеньевича... Моего мужа...
— Кто его отправил?
— Вы!
— Нет, Кэт... Я не имею никакого отношения к этому. И потом, с какого времени он стал вашим мужем?
— С того самого вечера. Как только вы ушли, я дала согласие.
— Очень хорошо поступили. Поздравляю! Сердечно поздравляю! Но, к сожалению, ничем вам помочь не смогу. Призывом в армию местного населения занимаются представители правительства. Обратитесь к ним.
У Екатерины далее перехватило дыхание. Я испытывал какое-то непонятное, двойственное чувство. Мне было и жаль ее, и... Но если бы Екатерина хоть немного сбавила тон, я тоже успокоился бы. Мне так хотелось поговорить мирно! Я неотрывно следил за выражением ее лица. Она волнуется? Что ж, может быть, удастся сломить волну волной!
Екатерина снова заговорила дрожащим голосом:
— Таким путем вы ничего не добьетесь!
— Каким путем? Екатерина потупилась.
— Вы ошибаетесь, мадам. Помимо доброго расположения, я никаких чувств к вам не испытываю.
Екатерина вскочила с места и кинулась к двери. Я не старался удержать ее.
Она ушла, а я отправился ужинать. Тут появилась Элен с напоминанием, что нас ждут в армянском клубе. Назначен вечер Института благородных девиц. Элен и раньше бывала на таких вечерах. По ее словам, там можно было повеселиться. Мне тоже хотелось рассеяться. Ведь с самого приезда у меня не было ни одного часа спокойного, всякий раз возникали какие-нибудь заботы. Чего стоит одна только история с Кирсановым! Хорошо, что все закончилось благополучно. Арсланбеков своими руками отправил на тот свет самим же им порожденное
дитя. «Воздадим должное даже дьяволу», - гласит изречение. Кирсанов, хоть и враг, проявил, однако, большое мужество. Земля ему пухом!
Последние дни были особенно тревожны. Генерал Мильн оказался на редкость беспокойным начальником: находясь в Асхабаде, он и сам не спал, и нам не давал заснуть. Поручение за поручением, совещание за совещанием... Наконец сегодня, с рассветом, он укатил в Красноводск. Теперь можно было и отдохнуть.
Когда мы уже садились в машину, комендант сообщил нам, что вечер «благородных девиц» перенесен в клуб велосипедистов и поэтому начнется несколько позднее. Воспользовавшись этим, я решил зайти к генералу. Он был один в кабинете. Увидев меня, поднялся и с улыбкой спросил:
— Что же вы не поехали?
— Сейчас едем... Вечер перенесли в клуб велосипедистов. Поэтому запаздывают.
— Екатерину увидите?
— Нет.
— Почему?
Я рассказал генералу о разговоре с Кэт. Он с интересом выслушал и с легким смешком сказал:
— Я вижу, нам не везет. Что мы ни делаем, все оборачивается против нас!
Генерал закурил и с той же улыбкой продолжал:
— Надеюсь, она не очень поверила вашей искренности?
— Нет, кажется, поверила, и серьезно.
— Тогда плохи ваши дела. Как бы вам не пришлось носить траур по погибшей любви.
— Ха-ха-ха! — Я постарался поддержать настроение. — Любовь, значит, тоже умирает?
— Вы должны знать это лучше меня!
Тут, как всегда, появился капитан Тиг-Джонс. Прервав нашу беседу на самом интересном месте, он протянул генералу какой-то документ:
— Смотрите, что они делают!
Генерал взял бумагу, прочитал не спеша. И вдруг злобно выругался:
— Идиоты!
Я понял:случилось что-то неприятное — и промолчал. Генерал сам пояснил, в чем дело:
— Помните, несколько месяцев назад этот болван Фунтиков сунулся к железнодорожникам — проводить у них митинг. Притащил с собой всех членов правительства. Вздумал говорить о мобилизации! Но ему и рта раскрыть не дали, — в зале поднялся крик, свист. Действовали люди большевиков. Ваш друг Дохов тоже пытался выступить, но и ему не дали говорить. В конце концов все они вынуждены были покинуть клуб. Трибуной завладели большевики. Говорили все, что им вздумается. А завтра, в два часа, они опять хотят провести собрание.
Полное лицо генерала покраснело от гнева. Вынув из кармана носовой платок, он вытер влажный лоб и сердито посмотрел на капитана:
— Кто разрешил им нарушить мой приказ? Капитан ответил смущенно, словно был виновен в случившемся:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Вошел капитан Тиг-Джонс. Он обратился к командующему:
— Прибыл помощник господина Зимина. Закаспийское правительство желало бы устроить сегодня вечером прием в честь вашего превосходительства.
— Прием? — Командующий вскинул брови, словно услышал что-то необычайное. — Нет, нет... Ступайте и скажите: мне нездоровится. А завтра утром я уезжаю. Будет время, еще попируем.
Когда капитан вышел, командующий заговорил откровенно:
— Гостеприимство лавочника! Дадут рюмку водки, а начнут просить миллионы. А я не могу давать — ни де-
нег, ни обещаний. Кстати, если Лондон примет мое предложение и мы оставим Закаспий, как вы соберете бумаги с нашей печатью, выпущенные вместо денег? Ведь вам придется оплатить их наличными...
Ответа не последовало.
Мысль командующего — как можно скорее оставить Закаспий — была разумна. Но, несмотря на это, я выступил в поддержку Маллесона:
— Очень трудно представить себе, что мы оставим Закаспий, ваше превосходительство. Дело не только в данных нами обещаниях. Есть другие, более важные причины для беспокойства. Прежде всего, нельзя забывать одно: в тот день, когда большевики займут Закаспий, развалятся и Бухара, и Хива. Мы сами не заметим, как грозный пожар перекинется по ту сторону границы. Туркестан — трамплин для большевиков. Они целятся далеко. По словам наших друзей, туркестанским вопросом занимается сам Ленин. Поэтому мы тоже должны подходить к этому вопросу крайне осторожно. Судьба нашей восточной политики, по моему мнению, решается не в Индии, а в Туркестане!
Маллесон горячо одобрил мои слова:
— Верно, полковник. Совершенно верно! Генерал Мильн встал и заговорил решительно:
— Я высказал свое мнение. Сделайте то же самое. Я присоединю ваши соображения к своему докладу, который отправлю в Лондон. Посмотрим, какой придет ответ. Но пусть наш разговор пока не выходит за пределы этого кабинета. Не говорите ничего ни своим, ни друзьям. Это — приказ!
Генерал неторопливо вышел. Мы остались стоять молча, вопросительно глядя друг на друга.
Попрощавшись с Арсланбековым, я уже собрался идти поужинать, когда дежурный офицер сообщил мне о приходе Екатерины. Я знал, чем вызван ее приход, догадывался даже, что беседа наша добром не кончится. Но все равно я не мог отослать ее назад и сам вышел навстречу.
Екатерина была в ярости, лицо ее горело. Опустив-
шись в кресло, она долго молчала, с трудом переводя дыхание. Я тоже умышленно ни о чем ее не расспрашивал. Наконец, медленно подняв глаза, она устремила на меня пламенный взгляд:
— Почему вы отправили Бориса Евгеньевича на фронт?
— Кого?
— Бориса Евгеньевича... Моего мужа...
— Кто его отправил?
— Вы!
— Нет, Кэт... Я не имею никакого отношения к этому. И потом, с какого времени он стал вашим мужем?
— С того самого вечера. Как только вы ушли, я дала согласие.
— Очень хорошо поступили. Поздравляю! Сердечно поздравляю! Но, к сожалению, ничем вам помочь не смогу. Призывом в армию местного населения занимаются представители правительства. Обратитесь к ним.
У Екатерины далее перехватило дыхание. Я испытывал какое-то непонятное, двойственное чувство. Мне было и жаль ее, и... Но если бы Екатерина хоть немного сбавила тон, я тоже успокоился бы. Мне так хотелось поговорить мирно! Я неотрывно следил за выражением ее лица. Она волнуется? Что ж, может быть, удастся сломить волну волной!
Екатерина снова заговорила дрожащим голосом:
— Таким путем вы ничего не добьетесь!
— Каким путем? Екатерина потупилась.
— Вы ошибаетесь, мадам. Помимо доброго расположения, я никаких чувств к вам не испытываю.
Екатерина вскочила с места и кинулась к двери. Я не старался удержать ее.
Она ушла, а я отправился ужинать. Тут появилась Элен с напоминанием, что нас ждут в армянском клубе. Назначен вечер Института благородных девиц. Элен и раньше бывала на таких вечерах. По ее словам, там можно было повеселиться. Мне тоже хотелось рассеяться. Ведь с самого приезда у меня не было ни одного часа спокойного, всякий раз возникали какие-нибудь заботы. Чего стоит одна только история с Кирсановым! Хорошо, что все закончилось благополучно. Арсланбеков своими руками отправил на тот свет самим же им порожденное
дитя. «Воздадим должное даже дьяволу», - гласит изречение. Кирсанов, хоть и враг, проявил, однако, большое мужество. Земля ему пухом!
Последние дни были особенно тревожны. Генерал Мильн оказался на редкость беспокойным начальником: находясь в Асхабаде, он и сам не спал, и нам не давал заснуть. Поручение за поручением, совещание за совещанием... Наконец сегодня, с рассветом, он укатил в Красноводск. Теперь можно было и отдохнуть.
Когда мы уже садились в машину, комендант сообщил нам, что вечер «благородных девиц» перенесен в клуб велосипедистов и поэтому начнется несколько позднее. Воспользовавшись этим, я решил зайти к генералу. Он был один в кабинете. Увидев меня, поднялся и с улыбкой спросил:
— Что же вы не поехали?
— Сейчас едем... Вечер перенесли в клуб велосипедистов. Поэтому запаздывают.
— Екатерину увидите?
— Нет.
— Почему?
Я рассказал генералу о разговоре с Кэт. Он с интересом выслушал и с легким смешком сказал:
— Я вижу, нам не везет. Что мы ни делаем, все оборачивается против нас!
Генерал закурил и с той же улыбкой продолжал:
— Надеюсь, она не очень поверила вашей искренности?
— Нет, кажется, поверила, и серьезно.
— Тогда плохи ваши дела. Как бы вам не пришлось носить траур по погибшей любви.
— Ха-ха-ха! — Я постарался поддержать настроение. — Любовь, значит, тоже умирает?
— Вы должны знать это лучше меня!
Тут, как всегда, появился капитан Тиг-Джонс. Прервав нашу беседу на самом интересном месте, он протянул генералу какой-то документ:
— Смотрите, что они делают!
Генерал взял бумагу, прочитал не спеша. И вдруг злобно выругался:
— Идиоты!
Я понял:случилось что-то неприятное — и промолчал. Генерал сам пояснил, в чем дело:
— Помните, несколько месяцев назад этот болван Фунтиков сунулся к железнодорожникам — проводить у них митинг. Притащил с собой всех членов правительства. Вздумал говорить о мобилизации! Но ему и рта раскрыть не дали, — в зале поднялся крик, свист. Действовали люди большевиков. Ваш друг Дохов тоже пытался выступить, но и ему не дали говорить. В конце концов все они вынуждены были покинуть клуб. Трибуной завладели большевики. Говорили все, что им вздумается. А завтра, в два часа, они опять хотят провести собрание.
Полное лицо генерала покраснело от гнева. Вынув из кармана носовой платок, он вытер влажный лоб и сердито посмотрел на капитана:
— Кто разрешил им нарушить мой приказ? Капитан ответил смущенно, словно был виновен в случившемся:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105