.. Как хочет, так и расходует...
Я понимал, почему Арсланбеков так критически относится к законам и порядкам в Бухаре. Он был из тех офицеров, которые считали сохранение Бухары и Хивы номинально независимыми государствами грубой ошибкой царского правительства. По его мнению, если бы Бухара и Хива были в свое время присоединены к Туркестану, теперь уже не было бы всех этих средневековых мерзостей, народ в какой-то мере приобщился бы к европейской цивилизации. Разумеется, в этом была доля истины. Но к чему ворошить ошибки прошлого?
Нам предстоял очередной привал в Карши. Я намерен был остаться там дня на два, А изучив всесторонне обстановку— двигаться дальше, в Бухару. С каждым днем бремя забот увеличивалось. Нужно встретиться с эмиром. .. Собрать сведения о группах, действующих в Фергане. .. Увидеться с руководителями «Туркестанской военной организации»... Уточнить реальные возможности
большевиков... Все это требовало времени, сил, настойчивости. А я испытывал большую усталость. Все тело начинало ныть, словно меня побили палкой.
Человеку присуща мнительность. Мне уже казалось, что страшная болезнь, гнездившаяся в селении, в котором мы останавливались вчера ночью, уже перебралась в мое тело. Как ни гнал я от себя эту мысль, она назойливо лезла в голову. А ведь, казалось бы, ясно, что такая болезнь не может так быстро проявиться. К тому же я здоровался только с аксакалом. Ничего не пил, кроме чая. В арычную воду рук не опускал. Как может проказа пристать ко мне? И все же на сердце было беспокойно, я даже начинал как будто чувствовать жар. Поднес руку ко лбу. В самом деле, голова горячая. Неужели я заболел?
В Карши мы приехали поздно ночью. Знакомых тут не было, а мне становилось все хуже. Поэтому мы повернули лошадей прямо к управе бека. Начальник нукеров, человек толковый, сразу сообразил, что мы не обычные гости, и, долго не раздумывая, побежал к беку. Спустя немного времени появился сам бек. Кушбеги, уезжая, предупредил его, что мы, возможно, проедем через Карши. Бек тут же провел нас в помещение, предназначенное для особо именитых гостей, приказал нукерам всячески заботиться о нас и, пожелав нам спокойной ночи, удалился. А ночь оказалась для меня очень неспокойной. Жар все больше возрастал, тело ломило, я задыхался, метался весь в поту. И в таком состоянии я, не вставая, провалялся около полумесяца!
Угораздило меня подхватить тиф! Надо же, чтобы именно меня избрала эта жестокая болезнь! Ни с одним из моих попутчиков ничего не случилось. А я намучился так, как не мучился во всю жизнь!.. Сегодня наконец впервые поднялся с постели. Еще с трудом передвигаю ноги; сделав несколько, шагов, валюсь от слабости. А хочется поскорее начать двигаться, выйти к людям. Но вот еще беда: здешний доктор глаз с меня не спускает, следит за каждым моим шагом, даже есть в свое отсутствие не позволяет. Когда не слушаюсь его, сердится, грозится, что уйдет, бросит меня: «Если вам недорога собственная
жизнь, мне здесь нечего делать». Тогда я начинаю умолять:
— Андрей Иванович! Уж простите на этот раз! Больше не буду... Если опять не послушаюсь — можете прибить меня за ухо к стене!..
Андрей Иванович добродушно улыбается и... прощает меня. Он всю жизнь прожил в Туркестане. Отец его тоже был врачом. И сын Андрея Ивановича готовился стать врачом, но его взяли в армию, и два года тому назад он погиб на германском фронте. Быть может, поэтому старик то и дело проклинает войну. Ежедневно приносит мне какую-нибудь новость. Вот и сегодня, едва переступив порог, сообщил:
— Вы слышали: в Закаспии расстреляли бакинского комиссара Шаумяна? Вместе с товарищами... Всего двадцать шесть человек. Какое немыслимое варварство! Когда же закончится это взаимное истребление?
Я внимательно присмотрелся к худому, изрезанному морщинами лицу доктора. Он был сильно взволнован, даже рука, державшая очки, вздрагивала. Доктор уселся рядом со мной и с волнением продолжал:
— Не пойму... Ей-богу, не пойму! Наши вчерашние союзники зажали нас в кольце и морят голодом миллионы ни в чем не повинных людей. В чем провинились дети? Их матери? Наконец, весь наш народ? Может быть, вы объясните?
Впервые я решил проверить доктора:
— Андрей Иванович! Позвольте, в свою очередь, спросить и вас... Скажите откровенно — по вашему мнению, кто виновник всех этих несчастий?
Андрей Иванович ответил не сразу. Помолчав, заговорил:
— Вы ждете ответа. Вызываете на откровенный разговор. Но если вы действительно хотите поговорить по душам, сначала снимите с себя маску!
Слова доктора меня озадачили. «Снимите с себя маску. ..» Значит, он нисколько не сомневается в том, что на мне маска... Чтобы так говорить, нужны серьезные основания. Откуда они у него?
Мысленно я старался распутать клубок. «Как видно, в беспамятстве, в бреду, я заговорил по-английски... Может быть, даже назвал кого-нибудь.,. Да, это. видимо, так...»
Я решил поговорить с доктором «откровенно»:
— Вы, Андрей Иванович, очень помогли мне. Больше того! Скажу прямо — спасли меня от смерти. Совесть не позволяет скрывать от вас что-нибудь. Скажу вам прямо: я — араб. Мой отец, египтянин, учился в Лондоне. Я тоже провел детство в Лондоне. Арабский язык изучил уже по приезде в Каир. Там, в Каире, находится известный всему миру мусульманский университет Аль-Азхар. Может быть, вы слышали о нем?
— Да.
— Мой дед был весьма уважаемым наставником в этом университете. Он взял меня к себе. Вообще-то я собирался стать адвокатом. А сейчас еду в Бухару по приглашению его светлости эмира. Хочу познакомиться с постановкой обучения в медресе Бухары. Вот и вся моя маска.
Доктор пытливо заглянул мне в лицо, как бы спрашивая взглядом: «Так ли это?» Я чувствовал: он не удовлетворен, может быть, в глубине души даже посмеивается над моей легендой. Пусть смеется... Мне нужно заставить его говорить, высказаться до конца. Посмотрим, что он скажет...
Доктор сунул мне под мышку градусник, который до сих пор держал в руке, и заговорил уже без всякого стеснения:
— Для меня, разумеется, не важно, кто вы такой. Я — врач. Для врача все люди одинаковы. Вы — не араб и не духовное лицо. Не притворяйтесь. У вас несколько дней был сильный жар, вы бредили. Но ни разу не вспомнили всевышнего. Говорили по-английски. Кричали: «Генерал... Полковник...» Называли многих людей. Один раз вспомнили даже Ленина.
— Да ну?
— Да... Это меня удивило. И я подумал: «Что же это за духовное лицо?.. Аллаха не поминает, а Ленина поминает».
— Ха-ха-ха! — На этот раз я громко расхохотался.— Да разве в наше время существует болезнь сильнее, чем Ленин?
Наступила пауза. Но доктор, оказывается, не забыл моего вопроса. Помолчав, он внимательно посмотрел на меня и заговорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Я понимал, почему Арсланбеков так критически относится к законам и порядкам в Бухаре. Он был из тех офицеров, которые считали сохранение Бухары и Хивы номинально независимыми государствами грубой ошибкой царского правительства. По его мнению, если бы Бухара и Хива были в свое время присоединены к Туркестану, теперь уже не было бы всех этих средневековых мерзостей, народ в какой-то мере приобщился бы к европейской цивилизации. Разумеется, в этом была доля истины. Но к чему ворошить ошибки прошлого?
Нам предстоял очередной привал в Карши. Я намерен был остаться там дня на два, А изучив всесторонне обстановку— двигаться дальше, в Бухару. С каждым днем бремя забот увеличивалось. Нужно встретиться с эмиром. .. Собрать сведения о группах, действующих в Фергане. .. Увидеться с руководителями «Туркестанской военной организации»... Уточнить реальные возможности
большевиков... Все это требовало времени, сил, настойчивости. А я испытывал большую усталость. Все тело начинало ныть, словно меня побили палкой.
Человеку присуща мнительность. Мне уже казалось, что страшная болезнь, гнездившаяся в селении, в котором мы останавливались вчера ночью, уже перебралась в мое тело. Как ни гнал я от себя эту мысль, она назойливо лезла в голову. А ведь, казалось бы, ясно, что такая болезнь не может так быстро проявиться. К тому же я здоровался только с аксакалом. Ничего не пил, кроме чая. В арычную воду рук не опускал. Как может проказа пристать ко мне? И все же на сердце было беспокойно, я даже начинал как будто чувствовать жар. Поднес руку ко лбу. В самом деле, голова горячая. Неужели я заболел?
В Карши мы приехали поздно ночью. Знакомых тут не было, а мне становилось все хуже. Поэтому мы повернули лошадей прямо к управе бека. Начальник нукеров, человек толковый, сразу сообразил, что мы не обычные гости, и, долго не раздумывая, побежал к беку. Спустя немного времени появился сам бек. Кушбеги, уезжая, предупредил его, что мы, возможно, проедем через Карши. Бек тут же провел нас в помещение, предназначенное для особо именитых гостей, приказал нукерам всячески заботиться о нас и, пожелав нам спокойной ночи, удалился. А ночь оказалась для меня очень неспокойной. Жар все больше возрастал, тело ломило, я задыхался, метался весь в поту. И в таком состоянии я, не вставая, провалялся около полумесяца!
Угораздило меня подхватить тиф! Надо же, чтобы именно меня избрала эта жестокая болезнь! Ни с одним из моих попутчиков ничего не случилось. А я намучился так, как не мучился во всю жизнь!.. Сегодня наконец впервые поднялся с постели. Еще с трудом передвигаю ноги; сделав несколько, шагов, валюсь от слабости. А хочется поскорее начать двигаться, выйти к людям. Но вот еще беда: здешний доктор глаз с меня не спускает, следит за каждым моим шагом, даже есть в свое отсутствие не позволяет. Когда не слушаюсь его, сердится, грозится, что уйдет, бросит меня: «Если вам недорога собственная
жизнь, мне здесь нечего делать». Тогда я начинаю умолять:
— Андрей Иванович! Уж простите на этот раз! Больше не буду... Если опять не послушаюсь — можете прибить меня за ухо к стене!..
Андрей Иванович добродушно улыбается и... прощает меня. Он всю жизнь прожил в Туркестане. Отец его тоже был врачом. И сын Андрея Ивановича готовился стать врачом, но его взяли в армию, и два года тому назад он погиб на германском фронте. Быть может, поэтому старик то и дело проклинает войну. Ежедневно приносит мне какую-нибудь новость. Вот и сегодня, едва переступив порог, сообщил:
— Вы слышали: в Закаспии расстреляли бакинского комиссара Шаумяна? Вместе с товарищами... Всего двадцать шесть человек. Какое немыслимое варварство! Когда же закончится это взаимное истребление?
Я внимательно присмотрелся к худому, изрезанному морщинами лицу доктора. Он был сильно взволнован, даже рука, державшая очки, вздрагивала. Доктор уселся рядом со мной и с волнением продолжал:
— Не пойму... Ей-богу, не пойму! Наши вчерашние союзники зажали нас в кольце и морят голодом миллионы ни в чем не повинных людей. В чем провинились дети? Их матери? Наконец, весь наш народ? Может быть, вы объясните?
Впервые я решил проверить доктора:
— Андрей Иванович! Позвольте, в свою очередь, спросить и вас... Скажите откровенно — по вашему мнению, кто виновник всех этих несчастий?
Андрей Иванович ответил не сразу. Помолчав, заговорил:
— Вы ждете ответа. Вызываете на откровенный разговор. Но если вы действительно хотите поговорить по душам, сначала снимите с себя маску!
Слова доктора меня озадачили. «Снимите с себя маску. ..» Значит, он нисколько не сомневается в том, что на мне маска... Чтобы так говорить, нужны серьезные основания. Откуда они у него?
Мысленно я старался распутать клубок. «Как видно, в беспамятстве, в бреду, я заговорил по-английски... Может быть, даже назвал кого-нибудь.,. Да, это. видимо, так...»
Я решил поговорить с доктором «откровенно»:
— Вы, Андрей Иванович, очень помогли мне. Больше того! Скажу прямо — спасли меня от смерти. Совесть не позволяет скрывать от вас что-нибудь. Скажу вам прямо: я — араб. Мой отец, египтянин, учился в Лондоне. Я тоже провел детство в Лондоне. Арабский язык изучил уже по приезде в Каир. Там, в Каире, находится известный всему миру мусульманский университет Аль-Азхар. Может быть, вы слышали о нем?
— Да.
— Мой дед был весьма уважаемым наставником в этом университете. Он взял меня к себе. Вообще-то я собирался стать адвокатом. А сейчас еду в Бухару по приглашению его светлости эмира. Хочу познакомиться с постановкой обучения в медресе Бухары. Вот и вся моя маска.
Доктор пытливо заглянул мне в лицо, как бы спрашивая взглядом: «Так ли это?» Я чувствовал: он не удовлетворен, может быть, в глубине души даже посмеивается над моей легендой. Пусть смеется... Мне нужно заставить его говорить, высказаться до конца. Посмотрим, что он скажет...
Доктор сунул мне под мышку градусник, который до сих пор держал в руке, и заговорил уже без всякого стеснения:
— Для меня, разумеется, не важно, кто вы такой. Я — врач. Для врача все люди одинаковы. Вы — не араб и не духовное лицо. Не притворяйтесь. У вас несколько дней был сильный жар, вы бредили. Но ни разу не вспомнили всевышнего. Говорили по-английски. Кричали: «Генерал... Полковник...» Называли многих людей. Один раз вспомнили даже Ленина.
— Да ну?
— Да... Это меня удивило. И я подумал: «Что же это за духовное лицо?.. Аллаха не поминает, а Ленина поминает».
— Ха-ха-ха! — На этот раз я громко расхохотался.— Да разве в наше время существует болезнь сильнее, чем Ленин?
Наступила пауза. Но доктор, оказывается, не забыл моего вопроса. Помолчав, он внимательно посмотрел на меня и заговорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105