Но не успел я взяться за пиалу с чаем, как ко мне подбежал Артур, оставленный сторожить на вершине соседнего бархана.
— Господин полковник! Со стороны Чарджуя — группа всадников! — доложил он, запыхавшись.
Казалось, тысяча иголок вонзилась в мое тело. Но я не подал виду, что взволнован. Стараясь казаться безразличным, поднялся, не спеша взобрался на бархан и, укрывшись под большим матово-зеленым кустом гребенщика, нацелил свой бинокль на юг. Действительно, со стороны Чарджуя цепочкой двигалась группа всадников. По-видимому, красноармейцы — среди них не было людей в чалмах и больших тельпеках. Что делать? Времени для раздумий не оставалось, надо было действовать немедленно. Кирсанов, по обыкновению, начал горячиться:
— Открыть огонь! Дайте мне пулемет. Я заставлю их повернуть обратно!
Но я не хотел ввязываться в такое рискованное дело. Ясно было, что всадники тоже не безоружны. Можно ли вчетвером вступать в единоборство с целым отрядом? И вообще, нужно ли рисковать, когда стоишь на самом краю пропасти?
Я спустился с бархана и еще некоторое время постоял в раздумье. Да, ничего другого не оставалось. Я приказал спутникам:
— Заверните в брезент пулемет, отнесите в сторону и заройте. Возьмите и мое оружие. Ваше оружие пусть останется при вас. Быстрее!
Кирсанов заколебался было. Но я прикрикнул на него:
— Капитан! Исполняйте приказ!
В несколько минут мы зарыли пулемет и все патроны в самой гуще зарослей гребенщика. Лошадь Кирсанова стреножили, надели на морду мешок. Старательно укры-ли и самого капитана. Затоптали костер, сели на лошадей и направились в сторону Амударьи, так, чтобы свернуть прямо перед встречными. Они теперь были ясно видны и без бинокля. Я с удовлетворением подумал, что поступил благоразумно, не приняв рискованного совета Кирсанова: конных было слишком много, чтобы мериться.
с ними силой. Отряд насчитывал по меньшей мере три, а то и четыре сотни сабель.
Стараясь увеличить расстояние, мы начали нахлестывать лошадей. От отряда отделились несколько всадников и помчались в нашу сторону. В тот же миг нас нагнал грозный окрик:
— Эге-э-эй! Остановитесь! Слышите?
Да, мы слышали... Но нам не хотелось останавливаться, мы продолжали ехать, не обращая внимания на окрик. Два всадника обогнали нас и преградили нам путь. А вскоре с шумом прискакали и остальные и окружили нас. Кругленький, как хорошо откормленный бычок, узбек сердито крикнул:
— Что вы, оглохли? Не слышите, что ли? Я ответил ему в таком же тоне:
— А почему мы должны останавливаться? Какое у вас к нам дело?
Толстяк так же грозно ответил:
— Сейчас узнаете, какое дело... Поворачивай!
— Куда?
— К командиру.
— Нам у командира делать нечего.
— Сказано — поворачивать, так выполняй приказ... Эх ты, полоумный мулла! Прошло время, когда вы цепляли на себя кучу тряпок и морочили людям головы. Езжай за нами!
Я промолчал, чувствуя, что стоит только сказать что-нибудь, как на меня со всех сторон посыплется ругань. Толстяк грозил неспроста, и лучше всего было подчиниться. Я так и сделал: молча повернул своего коня и поехал в сторону отряда.
Всадники растянулись цепочкой. Большинство были плечистые, здоровенные парни. И пулеметы у них были, и легкие орудия... Один из двоих конников, ехавших впереди, был русский, голубоглазый, рыжеусый, статным. Левая рука у него была на перевязи. Второй был узбек.
Русский, видимо, был командиром отряда. Он остановил коня и, глядя на меня, радушно приветствовал:
— Салам алейкум, яшули!
Я также ответил ему спокойно и приветливо:
— Валейкум-асалам! Жив-здоров, командир?
— Жив-здоров, слава богу...
Командир посмотрел на часы и, обращаясь к толсто-
му узбеку, что-то шепнул ему. Затем обернулся назад и скомандовал:
— Привал!
Мгновенно бойцы спешились, и все вокруг наполнилось, веселым шумом. Командир и толстый узбек бросили поводья на шеи лошадей и пригласили нас выпить вместе с ними пиалу чая.
Сердце мое билось учащенно. Котловина, поросшая гребенщиком, была совсем недалеко, две охотничьи собаки уже рыскали между кустами. Некоторые бойцы, расстегивая на ходу ремни, также устремились туда. Опасная тайна каждую минуту могла раскрыться. Во что бы то ни стало нужно было поскорее уходить от беды. Поэтому я вежливо отказался от приглашения командира:
— Спасибо... Мы уж и чаю напились, и поели. Если разрешите, мы намерены продолжить наш путь.
Толстый узбек перевел мои слова командиру. Тот зорко заглянул мне в лицо и сказал:
— Время нельзя догнать. Не спешите... Раз уж встретились, давайте выпьем вместе чаю. Мы тоже не собираемся задерживаться. Знакомство — дело хорошее. Может, когда-нибудь еще доведется встретиться.
Мне показалось, что командир о чем-то догадывается. Но, видимо, как человек опытный, он действовал не спеша, хладнокровно. С тем же радушием в голосе он повторил:
— Слезайте с коней, слезайте... Мы вас долго не задержим!
Я спешился. Переговариваясь с окружающими, командир направился к бойцам. Мы остались с толстым узбеком. Бойцы проворно нарубили веток гребенщика и устроили подстилку, принесли чай. Узбек начал задавать нам вопрос за вопросом: кто мы, куда идем, когда мы вышли из Хивы? Немного погодя вернулся и командир. Сразу же спросил, улыбаясь своими голубыми глазами:
— Ну как, Ахмед... Познакомились? Продолжая сидеть, Ахмед почтительно ответил:
— Да, Валентин Васильевич, познакомились. Таксыр возвращается на родину, в Аравию.
— Вот как? — Командир сел напротив и, все так же зорко глядя на меня, переспросил: — Так вы араб?
— Да... Слыхали о Мекке?
— Слышал... Мекка... Медина... Кто их не знает?
— Я из Мекки. Из самого Байтил-Харама.
— А сюда-то как вы попали?
Повторяя тщательно заученную легенду, я рассказал, как приехал в Туркестан, где побывал, с кем встречался. Командир внимательно выслушал мои почти правдоподобные измышления и многозначительно улыбнулся:
— Значит, спасаетесь от беды? .. Так?
— Да... Если бы все было спокойно, я, может быть, еще не уехал бы. Но в этих краях усиливается беспорядок. Огонь бедствия разгорается все сильнее и сжигает все окружающее.
— Люди Джунаид-хана, говорят, подняли крик: «Большевики, мол, арестовывают духовенство». Может, и это вас встревожило?
— Нет, в этом отношении я ничего не опасаюсь. Я —-человек религии. Религия не нами придумана. Она имеет свою историю. Имеет свое прошлое, свое будущее... Миллионы людей ежедневно по пять раз возглашают хвалу создателю. Просят его защиты. Если даже перебьете всех духовных лиц, вы не сможете уничтожить корни религии, ибо религия не зависит от духовенства — она заключена в душах людей. Вот сейчас в Хиве поднялся большой спор. Вы, большевики, тут не в счет. Старейшины мусульман спорят между собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Господин полковник! Со стороны Чарджуя — группа всадников! — доложил он, запыхавшись.
Казалось, тысяча иголок вонзилась в мое тело. Но я не подал виду, что взволнован. Стараясь казаться безразличным, поднялся, не спеша взобрался на бархан и, укрывшись под большим матово-зеленым кустом гребенщика, нацелил свой бинокль на юг. Действительно, со стороны Чарджуя цепочкой двигалась группа всадников. По-видимому, красноармейцы — среди них не было людей в чалмах и больших тельпеках. Что делать? Времени для раздумий не оставалось, надо было действовать немедленно. Кирсанов, по обыкновению, начал горячиться:
— Открыть огонь! Дайте мне пулемет. Я заставлю их повернуть обратно!
Но я не хотел ввязываться в такое рискованное дело. Ясно было, что всадники тоже не безоружны. Можно ли вчетвером вступать в единоборство с целым отрядом? И вообще, нужно ли рисковать, когда стоишь на самом краю пропасти?
Я спустился с бархана и еще некоторое время постоял в раздумье. Да, ничего другого не оставалось. Я приказал спутникам:
— Заверните в брезент пулемет, отнесите в сторону и заройте. Возьмите и мое оружие. Ваше оружие пусть останется при вас. Быстрее!
Кирсанов заколебался было. Но я прикрикнул на него:
— Капитан! Исполняйте приказ!
В несколько минут мы зарыли пулемет и все патроны в самой гуще зарослей гребенщика. Лошадь Кирсанова стреножили, надели на морду мешок. Старательно укры-ли и самого капитана. Затоптали костер, сели на лошадей и направились в сторону Амударьи, так, чтобы свернуть прямо перед встречными. Они теперь были ясно видны и без бинокля. Я с удовлетворением подумал, что поступил благоразумно, не приняв рискованного совета Кирсанова: конных было слишком много, чтобы мериться.
с ними силой. Отряд насчитывал по меньшей мере три, а то и четыре сотни сабель.
Стараясь увеличить расстояние, мы начали нахлестывать лошадей. От отряда отделились несколько всадников и помчались в нашу сторону. В тот же миг нас нагнал грозный окрик:
— Эге-э-эй! Остановитесь! Слышите?
Да, мы слышали... Но нам не хотелось останавливаться, мы продолжали ехать, не обращая внимания на окрик. Два всадника обогнали нас и преградили нам путь. А вскоре с шумом прискакали и остальные и окружили нас. Кругленький, как хорошо откормленный бычок, узбек сердито крикнул:
— Что вы, оглохли? Не слышите, что ли? Я ответил ему в таком же тоне:
— А почему мы должны останавливаться? Какое у вас к нам дело?
Толстяк так же грозно ответил:
— Сейчас узнаете, какое дело... Поворачивай!
— Куда?
— К командиру.
— Нам у командира делать нечего.
— Сказано — поворачивать, так выполняй приказ... Эх ты, полоумный мулла! Прошло время, когда вы цепляли на себя кучу тряпок и морочили людям головы. Езжай за нами!
Я промолчал, чувствуя, что стоит только сказать что-нибудь, как на меня со всех сторон посыплется ругань. Толстяк грозил неспроста, и лучше всего было подчиниться. Я так и сделал: молча повернул своего коня и поехал в сторону отряда.
Всадники растянулись цепочкой. Большинство были плечистые, здоровенные парни. И пулеметы у них были, и легкие орудия... Один из двоих конников, ехавших впереди, был русский, голубоглазый, рыжеусый, статным. Левая рука у него была на перевязи. Второй был узбек.
Русский, видимо, был командиром отряда. Он остановил коня и, глядя на меня, радушно приветствовал:
— Салам алейкум, яшули!
Я также ответил ему спокойно и приветливо:
— Валейкум-асалам! Жив-здоров, командир?
— Жив-здоров, слава богу...
Командир посмотрел на часы и, обращаясь к толсто-
му узбеку, что-то шепнул ему. Затем обернулся назад и скомандовал:
— Привал!
Мгновенно бойцы спешились, и все вокруг наполнилось, веселым шумом. Командир и толстый узбек бросили поводья на шеи лошадей и пригласили нас выпить вместе с ними пиалу чая.
Сердце мое билось учащенно. Котловина, поросшая гребенщиком, была совсем недалеко, две охотничьи собаки уже рыскали между кустами. Некоторые бойцы, расстегивая на ходу ремни, также устремились туда. Опасная тайна каждую минуту могла раскрыться. Во что бы то ни стало нужно было поскорее уходить от беды. Поэтому я вежливо отказался от приглашения командира:
— Спасибо... Мы уж и чаю напились, и поели. Если разрешите, мы намерены продолжить наш путь.
Толстый узбек перевел мои слова командиру. Тот зорко заглянул мне в лицо и сказал:
— Время нельзя догнать. Не спешите... Раз уж встретились, давайте выпьем вместе чаю. Мы тоже не собираемся задерживаться. Знакомство — дело хорошее. Может, когда-нибудь еще доведется встретиться.
Мне показалось, что командир о чем-то догадывается. Но, видимо, как человек опытный, он действовал не спеша, хладнокровно. С тем же радушием в голосе он повторил:
— Слезайте с коней, слезайте... Мы вас долго не задержим!
Я спешился. Переговариваясь с окружающими, командир направился к бойцам. Мы остались с толстым узбеком. Бойцы проворно нарубили веток гребенщика и устроили подстилку, принесли чай. Узбек начал задавать нам вопрос за вопросом: кто мы, куда идем, когда мы вышли из Хивы? Немного погодя вернулся и командир. Сразу же спросил, улыбаясь своими голубыми глазами:
— Ну как, Ахмед... Познакомились? Продолжая сидеть, Ахмед почтительно ответил:
— Да, Валентин Васильевич, познакомились. Таксыр возвращается на родину, в Аравию.
— Вот как? — Командир сел напротив и, все так же зорко глядя на меня, переспросил: — Так вы араб?
— Да... Слыхали о Мекке?
— Слышал... Мекка... Медина... Кто их не знает?
— Я из Мекки. Из самого Байтил-Харама.
— А сюда-то как вы попали?
Повторяя тщательно заученную легенду, я рассказал, как приехал в Туркестан, где побывал, с кем встречался. Командир внимательно выслушал мои почти правдоподобные измышления и многозначительно улыбнулся:
— Значит, спасаетесь от беды? .. Так?
— Да... Если бы все было спокойно, я, может быть, еще не уехал бы. Но в этих краях усиливается беспорядок. Огонь бедствия разгорается все сильнее и сжигает все окружающее.
— Люди Джунаид-хана, говорят, подняли крик: «Большевики, мол, арестовывают духовенство». Может, и это вас встревожило?
— Нет, в этом отношении я ничего не опасаюсь. Я —-человек религии. Религия не нами придумана. Она имеет свою историю. Имеет свое прошлое, свое будущее... Миллионы людей ежедневно по пять раз возглашают хвалу создателю. Просят его защиты. Если даже перебьете всех духовных лиц, вы не сможете уничтожить корни религии, ибо религия не зависит от духовенства — она заключена в душах людей. Вот сейчас в Хиве поднялся большой спор. Вы, большевики, тут не в счет. Старейшины мусульман спорят между собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105