Цисана, подложив под щеку ладошку, прикорнула на стуле и чему-то улыбалась во сне.
Гудуйа спал не раздеваясь. Проснулся он чуть свет, осторожно, чтобы не заскрипела кровать, присел и окинул спящих заботливым взглядом. Потом тихо взял сапоги и крадучись вышел в коридор. Ни Бондо, ни Цисана даже не шелохнулись.
На дворе было темно. В бараках все еще спали. Собака ждала Гудуйа у ступенек. Они быстро обогнули барак и поспешили к каналу, Гудуйа хотел добраться к экскаватору до прихода Учи, чтобы залить горючее и масло.
На деревьях просыпались птицы. Слышалось хлопанье крыльев, шелест листвы. Гудуйа шел по тропинке. Собака по обыкновению трусила впереди, обнюхивая траву и кустарники и поминутно оглядывалась назад. Оглянется, удостоверится, что хозяин следует за ней, повиляет хвостом от умиления и снова затрусит вперед. Собака боялась, что хозяин может оставить ее, и поэтому ни на шаг не отходила от него. Спала она под крыльцом барака, а в течение дня сопровождала Гудуйа повсюду, куда бы он ни пошел.
Гудуйа еще издали заслышал лязг и грохот экскаватора. «Обогнал»,— сокрушенно вздохнул он и улыбнулся, радуясь Учиной сноровке.
Гудуйа прибавил шагу. Лязг экскаватора подстегнул и собаку.
Эту тропинку протоптал Гудуйа. Несколько раз на дню ходил он по ней взад и вперед: от барака к каналу, от канала к столовой, потом опять к каналу и снова к бараку. Все здесь было знакомо Гудуйа, и, случись нужда, он мог с закрытыми глазами без помех пройти этот путь.
Лес был темный, как все леса в болотистой Колхидской низменности, шумный, неспокойный, полный зверей и птиц, еще более сумрачный и опасный в пору дождей и гроз. В непогоду штормовой ветер налетал на лес. Деревья шумели и стонали, кустарник разбойно свистел, гром взрывался, молния зловеще освещала всю эту сумятицу. Шум леса сливался с ревом моря. Море выходило из берегов, бешено врывалось в лес и с грохотом разбивалось о деревья.
Раньше Гудуйа, взбудораженный непогодой, выходил, бывало, из своей хижины и долго стоял там. Дождь и ветер секли его лицо, молния озаряла кряжистую фигуру. «Ого-го! Ого-го! Ого-го!» — громовым голосом выводил Гудуйа, словно подпевая мощному хору обретших речь леса, дождя, ветра, грома и моря.
Тихий лес и спокойное море умиротворяли взбаламученную душу Гудуйа. Вот и сейчас пробуждающийся ото сна лес блестел и переливался всеми цветами радуги под еще робкими лучами восходящего солнца. Тишину нарушали лишь негромкое пение, чириканье и свист птиц, будто прочищающих горло.
Гудуйа уверенно шагал по своей тропинке, задевая широченными плечами деревья, покрытые мхом и лишайником, кусты и камыши, норовящие перебежать ему дорогу. Шагая но безбрежной зелени и вдыхая всей грудью утреннюю прохладу, он чувствовал, как вливается в его легкие этот родной, привычный, но всегда новый и животворящий воздух. На его плечи и голову щедро осыпалась роса, возвращая ему силу и жажду деятельности.
Наконец он вышел на опушку леса. Вдали завиднелись канал и У чин экскаватор.
Постепенно оттаивала и смягчалась душа Гудуйа, шаг за шагом слетали запоры с его замкнутого сердца, свет все чаще освещал его сумрачные глаза. Улыбка прогоняла с лица хмурую тучу, возвращая ему ясность. Вот и сейчас, стоило Уче помахать ему рукой, как улыбка тронула жесткие губы старика.
— Как там Бондо, дедушка Гудуйа? — стараясь перекричать грохот экскаватора, спрашивал из кабины Уча.
— Все в порядке. Жар спал,— отвечал Гудуйа.
Собака по-прежнему трусила впереди, Гудуйа, весь омытый росой, шел за ней размашисто и твердо.
Уча выключил двигатель и по пояс высунулся из кабины, с улыбкой ожидая их приближения.
— Так какая же у него температура?
— Вся вышла. Он поужинал и сразу заснул. Та девушка сказала, что озноб больше не повторится.
— Откуда ей знать,— засмеялся Уча.— А может, и вправду не повторится, дай-то бог. Знаешь, дедушка, к нам скоро вагончики привезут. Прямо здесь и будем жить, чтобы зря не бегать туда и обратно. И драгеры станут бригадой работать. У нашего экскаватора больше ни минуты простоя не будет — целые сутки в работе.— И, чтобы Гудуйа не спросил, кому первому пришла в голову эта мысль, торопливо закончил: — Так в управлении решили.
— Умно придумано! — крикнул снизу Гудуйа.— Только где же столько драгеров-то взять?
— Мы трактористов из МТС обучим! — крикнул Уча, включая двигатель. Потом, возбужденный и радостный, затянул свою любимую песню:
Воу, нана, я иду в Корати, Вечный искатель дорог, Безземельный и бездомный, Имеющий лишь луну и солнце...
Вечером в коратском клубе собрались драгеры со своими подручными. Собрание единодушно одобрило идею о сменной работе бригад.
Лонгинозу Ломджария поручили завербовать трактористов в Хобской, Сенакской и Абашской МТС, с тем чтобы обучить их на драгеров и создать четырехсменные бригады.
— Это дело, настоящую цену которому мы еще не знаем,
сказал в своем выступлении Антон Бачилс. Я убежден, что результат не заставит себя долго ждать. Это же здорово, что экскаватор не будет простаивать ни одной минуты. От такой идеи даже Алексей Стаханов пришел бы в восторг... Я беру на себя обязательство подготовить трех драгеров в два месяца,— обратился Антон к председателю собрания Кочойа Коршиа.
Нам обещали еще два новых экскаватора, Антон,— сказал Важа Джапаридзе, — К тому времени у нас уже будет десять бригад драгеров. Вот когда закипит работа на канале. Мы сможем закончить прокладку канала значительно рань ше срока. Потом экскаваторы можно будет перебросить на рытье других каналов, а высвободившихся рабочих направить на корчевку леса.
Васо Брегвадзе не смог присутствовать на собрании из- за болей в пояснице. Дорого обошлась работа в две смены старому инженеру. Васо переживал, что не может пойти на собрание, и в ожидании товарищей беспокойно ворочался в постели.
После собрания к Васо заглянули Уча и Важа Джапаридзе. Они подробно рассказали ему, с каким воодушевлением и подъемом прошло обсуждение Учиной инициативы.
Обычно скупой на похвалу, Брегвадзе с таким жаром и воодушевлением расхваливал его предложение что привел юношу в крайнее смущение Потом Уча с Важен пошли проведать Бондо.
Приступ лихорадки у Бондо не повторился. Но Цисана по опыту Антона знавшая, что лихорадка может напомнить о себе через день, в Поти не поехала, решив побыть с больным еще дня два.
— Это здорово, что ты осталась,— обрадовался Уча,— завтра приступ может повториться. Лихорадка так легко не отступится. Бондо нужен нам позарез, надо поставить его на ноги.
— Лихорадка ко мне больше не сунется. Цисана ее заговорила,— шутил Бондо —Завтра я уже надеюсь встать Я и сегодня хотел попробовать но мне Цисана запретила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Гудуйа спал не раздеваясь. Проснулся он чуть свет, осторожно, чтобы не заскрипела кровать, присел и окинул спящих заботливым взглядом. Потом тихо взял сапоги и крадучись вышел в коридор. Ни Бондо, ни Цисана даже не шелохнулись.
На дворе было темно. В бараках все еще спали. Собака ждала Гудуйа у ступенек. Они быстро обогнули барак и поспешили к каналу, Гудуйа хотел добраться к экскаватору до прихода Учи, чтобы залить горючее и масло.
На деревьях просыпались птицы. Слышалось хлопанье крыльев, шелест листвы. Гудуйа шел по тропинке. Собака по обыкновению трусила впереди, обнюхивая траву и кустарники и поминутно оглядывалась назад. Оглянется, удостоверится, что хозяин следует за ней, повиляет хвостом от умиления и снова затрусит вперед. Собака боялась, что хозяин может оставить ее, и поэтому ни на шаг не отходила от него. Спала она под крыльцом барака, а в течение дня сопровождала Гудуйа повсюду, куда бы он ни пошел.
Гудуйа еще издали заслышал лязг и грохот экскаватора. «Обогнал»,— сокрушенно вздохнул он и улыбнулся, радуясь Учиной сноровке.
Гудуйа прибавил шагу. Лязг экскаватора подстегнул и собаку.
Эту тропинку протоптал Гудуйа. Несколько раз на дню ходил он по ней взад и вперед: от барака к каналу, от канала к столовой, потом опять к каналу и снова к бараку. Все здесь было знакомо Гудуйа, и, случись нужда, он мог с закрытыми глазами без помех пройти этот путь.
Лес был темный, как все леса в болотистой Колхидской низменности, шумный, неспокойный, полный зверей и птиц, еще более сумрачный и опасный в пору дождей и гроз. В непогоду штормовой ветер налетал на лес. Деревья шумели и стонали, кустарник разбойно свистел, гром взрывался, молния зловеще освещала всю эту сумятицу. Шум леса сливался с ревом моря. Море выходило из берегов, бешено врывалось в лес и с грохотом разбивалось о деревья.
Раньше Гудуйа, взбудораженный непогодой, выходил, бывало, из своей хижины и долго стоял там. Дождь и ветер секли его лицо, молния озаряла кряжистую фигуру. «Ого-го! Ого-го! Ого-го!» — громовым голосом выводил Гудуйа, словно подпевая мощному хору обретших речь леса, дождя, ветра, грома и моря.
Тихий лес и спокойное море умиротворяли взбаламученную душу Гудуйа. Вот и сейчас пробуждающийся ото сна лес блестел и переливался всеми цветами радуги под еще робкими лучами восходящего солнца. Тишину нарушали лишь негромкое пение, чириканье и свист птиц, будто прочищающих горло.
Гудуйа уверенно шагал по своей тропинке, задевая широченными плечами деревья, покрытые мхом и лишайником, кусты и камыши, норовящие перебежать ему дорогу. Шагая но безбрежной зелени и вдыхая всей грудью утреннюю прохладу, он чувствовал, как вливается в его легкие этот родной, привычный, но всегда новый и животворящий воздух. На его плечи и голову щедро осыпалась роса, возвращая ему силу и жажду деятельности.
Наконец он вышел на опушку леса. Вдали завиднелись канал и У чин экскаватор.
Постепенно оттаивала и смягчалась душа Гудуйа, шаг за шагом слетали запоры с его замкнутого сердца, свет все чаще освещал его сумрачные глаза. Улыбка прогоняла с лица хмурую тучу, возвращая ему ясность. Вот и сейчас, стоило Уче помахать ему рукой, как улыбка тронула жесткие губы старика.
— Как там Бондо, дедушка Гудуйа? — стараясь перекричать грохот экскаватора, спрашивал из кабины Уча.
— Все в порядке. Жар спал,— отвечал Гудуйа.
Собака по-прежнему трусила впереди, Гудуйа, весь омытый росой, шел за ней размашисто и твердо.
Уча выключил двигатель и по пояс высунулся из кабины, с улыбкой ожидая их приближения.
— Так какая же у него температура?
— Вся вышла. Он поужинал и сразу заснул. Та девушка сказала, что озноб больше не повторится.
— Откуда ей знать,— засмеялся Уча.— А может, и вправду не повторится, дай-то бог. Знаешь, дедушка, к нам скоро вагончики привезут. Прямо здесь и будем жить, чтобы зря не бегать туда и обратно. И драгеры станут бригадой работать. У нашего экскаватора больше ни минуты простоя не будет — целые сутки в работе.— И, чтобы Гудуйа не спросил, кому первому пришла в голову эта мысль, торопливо закончил: — Так в управлении решили.
— Умно придумано! — крикнул снизу Гудуйа.— Только где же столько драгеров-то взять?
— Мы трактористов из МТС обучим! — крикнул Уча, включая двигатель. Потом, возбужденный и радостный, затянул свою любимую песню:
Воу, нана, я иду в Корати, Вечный искатель дорог, Безземельный и бездомный, Имеющий лишь луну и солнце...
Вечером в коратском клубе собрались драгеры со своими подручными. Собрание единодушно одобрило идею о сменной работе бригад.
Лонгинозу Ломджария поручили завербовать трактористов в Хобской, Сенакской и Абашской МТС, с тем чтобы обучить их на драгеров и создать четырехсменные бригады.
— Это дело, настоящую цену которому мы еще не знаем,
сказал в своем выступлении Антон Бачилс. Я убежден, что результат не заставит себя долго ждать. Это же здорово, что экскаватор не будет простаивать ни одной минуты. От такой идеи даже Алексей Стаханов пришел бы в восторг... Я беру на себя обязательство подготовить трех драгеров в два месяца,— обратился Антон к председателю собрания Кочойа Коршиа.
Нам обещали еще два новых экскаватора, Антон,— сказал Важа Джапаридзе, — К тому времени у нас уже будет десять бригад драгеров. Вот когда закипит работа на канале. Мы сможем закончить прокладку канала значительно рань ше срока. Потом экскаваторы можно будет перебросить на рытье других каналов, а высвободившихся рабочих направить на корчевку леса.
Васо Брегвадзе не смог присутствовать на собрании из- за болей в пояснице. Дорого обошлась работа в две смены старому инженеру. Васо переживал, что не может пойти на собрание, и в ожидании товарищей беспокойно ворочался в постели.
После собрания к Васо заглянули Уча и Важа Джапаридзе. Они подробно рассказали ему, с каким воодушевлением и подъемом прошло обсуждение Учиной инициативы.
Обычно скупой на похвалу, Брегвадзе с таким жаром и воодушевлением расхваливал его предложение что привел юношу в крайнее смущение Потом Уча с Важен пошли проведать Бондо.
Приступ лихорадки у Бондо не повторился. Но Цисана по опыту Антона знавшая, что лихорадка может напомнить о себе через день, в Поти не поехала, решив побыть с больным еще дня два.
— Это здорово, что ты осталась,— обрадовался Уча,— завтра приступ может повториться. Лихорадка так легко не отступится. Бондо нужен нам позарез, надо поставить его на ноги.
— Лихорадка ко мне больше не сунется. Цисана ее заговорила,— шутил Бондо —Завтра я уже надеюсь встать Я и сегодня хотел попробовать но мне Цисана запретила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105