В кабинете застать его было невозможно. Посетители искали его то на одном, то на другом массиве. Вместе с ним ездил начальник дорожного строительства Харитон Хабеишвили. Харитон выкручивался как мог — рабочих-дорожников было раз-два и обчелся, а машин и того меньше. С Лонги- нозом у него постоянно .происходили горячие перепалки. Лонгиноз и сам был рад помочь — дорожное строительство было его любимым делом. «Сначала дороги, а все остальное приложится»,— любил повторять Лонгиноз, но одними лозунгами, как известно, дороги не вымостишь. Да и Харитону от лозунгов было не легче. Лонгиноз из шкуры вон лез, пытаясь хоть чем-нибудь помочь дорожникам, но он не был волшебником и не мог сотворить машину из воздуха. На Харитона он не обижался, понимая, что тот горячится ради общего дела.
Бездорожье больно било по темпам стройки. Старые дороги были из рук вон плохи, у воды не было стока, и она затопляла и размывала их.
Строительство мостов задерживалось из-за частых наводнений. Капризы погоды предсказать было невозможно. За исключением зимы все остальные времена года были дождливы и промозглы. Средь ясного дня мог вдруг случиться проливной дождь. Так же неожиданно поднимался уровень воды в реках и в их притоках. И совершенно взбесились реки теперь, когда высокие дамбы стиснули их со всех сторон. Лишенные возможности выходить из берегов, они яростно неслись к морю, увлекая все, что попадалось на пути.
Древесина для строительства мостов поступала из Сибири, так как в колхидских лесах материала, пригодного для стройки, не хватало. Железо приходилось транспортировать с Украины, а цемент — из Новороссийска. Железных конструкций было мало, а мосты на Риони, Хобисцкали, Техуре, Абаше возводились из бетона.
Дорога из Чаладиди на Хоргу и Хоби проходила через реку Хобисцкали. Строительство моста через нее считалось первоочередным делом. Поэтому все основные силы были брошены именно на этот участок, к которому прилегали наиболее густонаселенные и заболоченные Чаладидский и Коратский массивы.
Наряду с главным каналом здесь проходили и другие большие и малые каналы. Дороги пролегали через трясину, и их выстилали ветвями деревьев. Там, где трясина была глубокой,
дорогу выкладывали бревнами. Бревна возили на дровнях. Волы были не в силах тащить дровни по такой дороге. Лишь буйволы выдерживали местный климат.
Чаладидские и коратские аробщики славились на всю Мингрелию. До начала осушения колхидских болот они отправлялись на заработки в Адлер и Новороссийск. На долгом пути аробщиков поджидало немало опасностей и невзгод, но что было делать: нужда гнала их далеко от родных мест. Многие не возвращались назад из дальних странствий. Разбойники отбирали у них кровью и потом заработанные гроши, воры крали волов и буйволов. В многочисленных стычках с недругами и кончали жизнь горемыки.
Давно уже перестали ходить аробщики в Адлер и Новороссийск.
Теперь коратские, хоргские и чаладидские аробщики не за страх, а за совесть трудились на строительстве мостов и дорог.
Лонгиноза Ломджария аробщики чтили пуще родного отца. Это он заставил их забыть тяжелый путь в Адлер и Новороссийск и привел на стройку.
Здесь и заработки были побольше, да и родные очаги поближе. Кончились для них времена испытаний, далеких странствий и тревог. Отныне они сами были хозяевами своей судьбы.
Вагоны, груженные древесиной, железом и цементом, прибывали на Чаладидскую товарную станцию. Весь этот груз на стройку перевозили на арбах. День и ночь слышались на дорогах скрип колес, понукания аробщиков и глухое, протяжное пение.
Лонгиноз Ломджария высоко ценил труд аробщиков. Сколько раз он наблюдал, как в любую непогоду, стоя по колено в трясине, они плечом подпирали арбы и ласково уговаривали надрывающихся от непосильной тяжести буйволов: «Ну, еще чуть-чуть, родимые, ну еще, милые...»
Хобисцкальский мост был самым большим мостом после Рионского. Строители и путники переходили реку вброд. Вброд переправлялись на другой берег и арбы, и грузовики, и повозки.
Половодье на реке случалось часто, и тогда преодолеть его не было никакой возможности. Это тормозило снабжение стройки всем необходимым, и поэтому строительство моста через Хобисцкали было в центре внимания руководства.
Для моста был необходим цемент, но доставлять его было так же трудно, как некогда соль, которую грузинские крестьяне возили из Агзевана на арбах и повозках. Но для Лонгиноза никаких препятствий не существовало. Ни одной лишней минуты не задерживал он груз на станции. Его не могли остановить ни половодье, ни ливень, ни жара.
Вот и теперь не успел прибыть из Новороссийска вагон с цементом, как Лонгиноз с двадцатью арбами был уже тут как тут.
Стоял солнечный день. Всю неделю ни дождинки не упало с неба, и поэтому дороги были сухи. Радости Лонгиноза не было границ — вот так денечки, как по заказу. Он уже предвкушал, как долгожданный цемент без помех будет доставлен на стройку. Но недолго радовался Лонгиноз: неожиданно с моря грозно пошли тяжелые тучи, переполненные влагой.
Лонгиноз с горечью отметил, что тучи недолго будут нести такую тяжесть и прольются на землю ливнем. И тогда прощай цемент, добытый всеми правдами и неправдами, угрозами и мольбой.
— Проклятье! — Как ошпаренный носился Лонгиноз по станции, пот ручьями стекал с его разгоряченного лица. Вдруг он застыл словно вкопанный и зло погрозил тучам кулаком.— Откуда вас принесли нелегкая, будьте вы прокляты! — вовсю ругался Лонгиноз. Потом перевел дух и сменил тон: — Дорогой мой, ветер-ветрило, пожалей меня, разгони тучи, развей хмару, унеси их за три моря, за высокие горы, не губи меня, век тебя помнить буду, пожалей! — закинув голову к небу, истово бормотал Лонгиноз.
Поймав на себе изумленные взгляды грузчиков и аробщиков, Лонгиноз смутился.
— Так дедушка мой уговаривал ветер — правда, без толку, тьфу ты, проклятье! — пояснил он и тут же побежал к складу.
— Сколько у тебя брезента? — накинулся Лонгиноз на кладовщика.
— «Сколько, сколько»... Один — вот сколько, будто сам не знаешь,— буркнул кладовщик Буху Дараселия.
— Какого он размера?
— Двадцать квадратных метров.
— Резать будем, покроем арбы с цементом.
— Резать? — вскричал Дараселия.— Ты что, с ума спятил?
— Да, да, да, разрежем на куски, чтобы цемент не промок,— нетерпеливо повторил Лонгиноз.
— Для твоего проклятого цемента брезент искромсать, да? — кипятился Дараселия.
Яркая вспышка молнии осветила разгневанное лицо кладовщика.
— Эх ты, олух! — взорвался Лонгиноз.
— Что-о-о? — вконец взбеленился Буху.
— Тетеря ты, вот что. Цемент этот не мой, так же как и брезент не твой, понял?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Бездорожье больно било по темпам стройки. Старые дороги были из рук вон плохи, у воды не было стока, и она затопляла и размывала их.
Строительство мостов задерживалось из-за частых наводнений. Капризы погоды предсказать было невозможно. За исключением зимы все остальные времена года были дождливы и промозглы. Средь ясного дня мог вдруг случиться проливной дождь. Так же неожиданно поднимался уровень воды в реках и в их притоках. И совершенно взбесились реки теперь, когда высокие дамбы стиснули их со всех сторон. Лишенные возможности выходить из берегов, они яростно неслись к морю, увлекая все, что попадалось на пути.
Древесина для строительства мостов поступала из Сибири, так как в колхидских лесах материала, пригодного для стройки, не хватало. Железо приходилось транспортировать с Украины, а цемент — из Новороссийска. Железных конструкций было мало, а мосты на Риони, Хобисцкали, Техуре, Абаше возводились из бетона.
Дорога из Чаладиди на Хоргу и Хоби проходила через реку Хобисцкали. Строительство моста через нее считалось первоочередным делом. Поэтому все основные силы были брошены именно на этот участок, к которому прилегали наиболее густонаселенные и заболоченные Чаладидский и Коратский массивы.
Наряду с главным каналом здесь проходили и другие большие и малые каналы. Дороги пролегали через трясину, и их выстилали ветвями деревьев. Там, где трясина была глубокой,
дорогу выкладывали бревнами. Бревна возили на дровнях. Волы были не в силах тащить дровни по такой дороге. Лишь буйволы выдерживали местный климат.
Чаладидские и коратские аробщики славились на всю Мингрелию. До начала осушения колхидских болот они отправлялись на заработки в Адлер и Новороссийск. На долгом пути аробщиков поджидало немало опасностей и невзгод, но что было делать: нужда гнала их далеко от родных мест. Многие не возвращались назад из дальних странствий. Разбойники отбирали у них кровью и потом заработанные гроши, воры крали волов и буйволов. В многочисленных стычках с недругами и кончали жизнь горемыки.
Давно уже перестали ходить аробщики в Адлер и Новороссийск.
Теперь коратские, хоргские и чаладидские аробщики не за страх, а за совесть трудились на строительстве мостов и дорог.
Лонгиноза Ломджария аробщики чтили пуще родного отца. Это он заставил их забыть тяжелый путь в Адлер и Новороссийск и привел на стройку.
Здесь и заработки были побольше, да и родные очаги поближе. Кончились для них времена испытаний, далеких странствий и тревог. Отныне они сами были хозяевами своей судьбы.
Вагоны, груженные древесиной, железом и цементом, прибывали на Чаладидскую товарную станцию. Весь этот груз на стройку перевозили на арбах. День и ночь слышались на дорогах скрип колес, понукания аробщиков и глухое, протяжное пение.
Лонгиноз Ломджария высоко ценил труд аробщиков. Сколько раз он наблюдал, как в любую непогоду, стоя по колено в трясине, они плечом подпирали арбы и ласково уговаривали надрывающихся от непосильной тяжести буйволов: «Ну, еще чуть-чуть, родимые, ну еще, милые...»
Хобисцкальский мост был самым большим мостом после Рионского. Строители и путники переходили реку вброд. Вброд переправлялись на другой берег и арбы, и грузовики, и повозки.
Половодье на реке случалось часто, и тогда преодолеть его не было никакой возможности. Это тормозило снабжение стройки всем необходимым, и поэтому строительство моста через Хобисцкали было в центре внимания руководства.
Для моста был необходим цемент, но доставлять его было так же трудно, как некогда соль, которую грузинские крестьяне возили из Агзевана на арбах и повозках. Но для Лонгиноза никаких препятствий не существовало. Ни одной лишней минуты не задерживал он груз на станции. Его не могли остановить ни половодье, ни ливень, ни жара.
Вот и теперь не успел прибыть из Новороссийска вагон с цементом, как Лонгиноз с двадцатью арбами был уже тут как тут.
Стоял солнечный день. Всю неделю ни дождинки не упало с неба, и поэтому дороги были сухи. Радости Лонгиноза не было границ — вот так денечки, как по заказу. Он уже предвкушал, как долгожданный цемент без помех будет доставлен на стройку. Но недолго радовался Лонгиноз: неожиданно с моря грозно пошли тяжелые тучи, переполненные влагой.
Лонгиноз с горечью отметил, что тучи недолго будут нести такую тяжесть и прольются на землю ливнем. И тогда прощай цемент, добытый всеми правдами и неправдами, угрозами и мольбой.
— Проклятье! — Как ошпаренный носился Лонгиноз по станции, пот ручьями стекал с его разгоряченного лица. Вдруг он застыл словно вкопанный и зло погрозил тучам кулаком.— Откуда вас принесли нелегкая, будьте вы прокляты! — вовсю ругался Лонгиноз. Потом перевел дух и сменил тон: — Дорогой мой, ветер-ветрило, пожалей меня, разгони тучи, развей хмару, унеси их за три моря, за высокие горы, не губи меня, век тебя помнить буду, пожалей! — закинув голову к небу, истово бормотал Лонгиноз.
Поймав на себе изумленные взгляды грузчиков и аробщиков, Лонгиноз смутился.
— Так дедушка мой уговаривал ветер — правда, без толку, тьфу ты, проклятье! — пояснил он и тут же побежал к складу.
— Сколько у тебя брезента? — накинулся Лонгиноз на кладовщика.
— «Сколько, сколько»... Один — вот сколько, будто сам не знаешь,— буркнул кладовщик Буху Дараселия.
— Какого он размера?
— Двадцать квадратных метров.
— Резать будем, покроем арбы с цементом.
— Резать? — вскричал Дараселия.— Ты что, с ума спятил?
— Да, да, да, разрежем на куски, чтобы цемент не промок,— нетерпеливо повторил Лонгиноз.
— Для твоего проклятого цемента брезент искромсать, да? — кипятился Дараселия.
Яркая вспышка молнии осветила разгневанное лицо кладовщика.
— Эх ты, олух! — взорвался Лонгиноз.
— Что-о-о? — вконец взбеленился Буху.
— Тетеря ты, вот что. Цемент этот не мой, так же как и брезент не твой, понял?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105