Гудуйа сел.
— Как же тебя угораздило? Ты что, впервые на дерево влез?
— И сам не знаю,— пробормотал Гудуйа.— На тебя засмотрелся, вот что.
— Нашел на что смотреть. Впервые меня увидел, что ли?
— Такой я никогда тебя не видел, Джуна,— сказал Гудуйа и отвернулся. Грудь Джуны касалась его лица, руки Джуны покоились на его плечах, шею щекотали ее длинные волосы, а ее дыхание обжигало его.
— Какой такой, Гуду?
Гудуйа не ответил.
— Гуду...— на мгновенье приникла к нему Джуна.— Посмотри на меня, Гуду.
Гудуйа поднял глаза.
— Долго мы будем бегать друг от друга, Гуду?!
— Не знаю.
— Наших нет дома, Гуду. И Пачи с ними ушла, слышишь? Мы совершенно одни, Гуду, совершенно одни!
— Знаю.
— Совершенно, совершенно одни, Гуду,— шепотом повторила Джуна.
— Отпусти меня.
— Чего ты боишься, Гуду?!
— Я батрак, Джуна.
Но Джуна уже не слышала его. Она всем телом прильнула к мощной груди Гудуйа, и ее руки нежно обвили его сильную шею. Закрыв глаза, она губами искала его губы, но Гудуйа упорно отводил от нее лицо.
— Пойми, я батрак, батрак...
— Никого нет дома, Гуду, никого...— Она крепко сжала руками его голову, стремясь повернуть к себе лицо Гудуйа.— Дома никого нет, Гуду,— словно в забытьи шептала она.
Гудуйа старался вырваться из ее цепких объятий, но Джунины губы прильнули к его губам.
— Я ничего не боюсь, Гуду.
— Джуна...
— Поцелуй меня, Гуду, поцелуй...
С этого дня они потеряли покой. Улучив свободную минуту, они тут же находили друг друга и, не сговариваясь, бежали в укромное местечко, где никто не смог бы их найти. Здесь они давали волю своим чувствам, но все кончалось лишь страстными объятиями, поцелуями и клятвами в любви... Однажды Джуна попросила Гудуйа прийти ночью к ней в комнату. Гудуйа долго отнекивался, но Джуна была настойчива.
В полночь, когда весь дом крепко спал, Гудуйа тайком пробрался в Джунину комнату. Девушка, распустив волосы, в одной ночной сорочке сидела на кровати. Тело ее била дрожь. Едва совладав с собой, она встала и на цыпочках направилась к двери. Осторожно закрыв дверь на задвижку, она широко распахнула окно. В случае, если бы кто-нибудь вдруг вздумал постучать в дверь, Гудуйа без помех смог бы выскочить в окно. Проделав все это с величайшей предосторожностью, Джуна легла в постель.
— Иди ко мне, Гуду, слышишь? Чего же ты ждешь, Гуду? — едва слышно спросила она Гудуйа, неподвижно застывшего посреди комнаты.— Иди ко мне, Гуду.— Одеяло сползло с нее, обнажив ее прекрасное тело, млечно сверкавшее на лунном свету.— Иди же ко мне, Гуду!
— Нет, Джуна,— сдавленным голосом сказал Гудуйа.
Я не смогу притронуться к тебе, пока ты не станешь моей женой. От нервного напряжения Гудуйа весь взмок.
Джуна, оскорбленная и униженная, повернулась на кровати ничком, словно ей дали пощечину. Потом с неожиданной резвостью она вдруг села, натянув рубашку на колени. Глаза
ее с презрением глядели на Гудуйа. Волосы рассыпались по
плечам.
Гудуйа по-прежнему стоял посреди комнаты. Объятая страстью и ненавистью, Джуна казалась ему еще прекрасней. Ему вдруг захотелось упасть перед ней на колени и целовать ее руки, судорожно поправлявшие ночную рубашку.
— «Моей женой»! — в издевке скривила Джуна губы. Молнией сверкнули ее ровные белые зубы. В глазах ее смешались гнев и обида. Оскорбительные слова Гудуйа жгли ее.— Я, княжеская дочь, жена батрака без порток?! Ишь чего захотел!— Она метнулась к двери, резко рванула задвижку и широко распахнула дверь.— Вон отсюда! И не смей мне больше показываться на глаза. Убирайся, чтоб духу твоего не было в моем доме.
В ту же ночь Гудуйа покинул княжеский дом. В ушах у него звенел гневный Джунин голос: «Жена батрака без порток?» Гудуйа пошел куда глаза глядят. Лес стал его домом.
В деревне долго еще судачили о внезапном исчезновении Гудуйа. Одни утверждали, что княжеская семья непосильной работой и бесконечными придирками вынудила бежать гордого батрака. Другие высказывали предположение, что Гудуйа осточертело батрачить и есть горький княжеский хлеб. А третьи винили во всем княжескую дочь, завлекшую беднягу, а потом наотрез отказавшуюся стать его женой.
Никто не знал, куда пропал, куда делся Гудуйа, где приклонил свою бедную голову несчастный сирота. Лишь однажды ненароком набрели на его хижину в прибрежных колхидских лесах пастухи Кварацхелиа, перегонявшие скот на горные пастбища...
Гудуйа отрешился от невеселых дум.
Дождь уже перестал. Плотная завеса за окном растаяла, и солнце заглянуло в хижину. Небо очистилось от туч. Звук экскаватора слышался совсем рядом.
Гудуйа хотел было встать, но не смог. Печальные воспоминания пригвоздили его к постели. Стремясь заглушить их, он внимательно прислушивался к грохоту Учиного «Комсомольца». Но отчетливый в прояснившемся, как бы вымытом дождем, воздухе звук неутомимо работающего экскаватора придал его воспоминаниям новое направление: «Чего только не заставляет делать человека любовь. Вот и Уча трудится не покладая рук. И все ради любимой женщины. А я убежал в лес от одного грубого слова Джуны. Надо
было мне ее похитить в ту же ночь и податься куда-нибудь подальше — земля велика. Но что бы это могло изменить? Ведь Джуна не любила меня. «Княжеская дочь — жена батрака без порток?— вновь зазвучал в ушах гневный голос.— Убирайся!» Словно собаку прогнала».
Гудуйа с трудом встал. Было у него одно хорошее свойство: стоило ему начать работать, как воспоминания исчезали. Вот и сейчас он заторопился на трассу.
Вода с балкона сошла. И во дворе лишь кое-где блестели лужи. Сколько же прошло времени? А он и не заметил.
У ограды, высоко вскинув головы, стояли мокрые лани и смотрели на хозяина влажными чернильными глазами. Каштановая их шерстка поблескивала на солнце.
Гудуйа закрыл дверь, взял лопату, прислоненную к стене хижины, и только собрался идти, как лязг и грохот «Комсомольца» внезапно прекратился. «Наверное, Уча полдничает»,— решил Гудуйа. Не успел он пройти и сотни шагов, как неожиданно напоролся на Сиордиа. Мокрый, измазанный в грязи и глине Исидоре, задыхаясь и хрипя, мчался навстречу. В лицо ему били брызги из-под ног, он был без шапки, редкие волосы облепили лоб. Руки его крепко прижимали к груди какой-то предмет, тщательно закутанный в брезентовую куртку.
— Куда ты несешься, Исидоре? Или гонится кто за тобой?
— Как раз к тебе я и бегу.
— Что за нужда вдруг такая?
— Кончилась нужда. Я теперь богат. Видишь вот это? — Исидоре осторожно отогнул брезент. Показался вымазанный в грязи глиняный горшок с обтянутой кожей деревянной крышкой. Исидоре чуть сдвинул ее.
Что-то желтое, яркое блеснуло в горшке.
— Погляди, Гудуйа,— сказал Исидоре и поднес горшок к самому носу Гудуйа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105