Вероятно, это была лишь случайная встреча. Вы только скажите нам, с каких пор знаете этого человека, ничего больше нас не интересует. И вы просто встанете и пойдете домой…
«Ишь какие хитрые, – подумал Павел, не сводя глаз с Айдер-бега, – но тут вы просчитаетесь». И, отрицательно качнув головой, сказал:
– Я вновь повторяю вам, господин Айдер, что не знаю человека, с которым, по вашим словам, я был в переулке суконщиков. Я шел из Тахтакале к кофейням, и у соляной лавки на меня напали ваши люди.
Айдер-бег снова усмехнулся, но теперь в его усмешке сквозила неприязнь и угроза.
– Мы ведем войну не на жизнь, а на смерть, – грубо сказал он, прищурив глаза, – и не думай, что нас что-то остановит, если надо будет расправиться с врагом. Заруби себе на носу, что до тех пор, пока ты не расскажешь о своих связях с этим человеком, ты не выйдешь из Ташкапу! А до того мы используем все средства, чтобы заставить тебя говорить…
Старик поставил чашку на стол, вытер рот.
– Это тюрьма, а не баня, голубчик, – сказал он, пожевав губами. – Я знаком с твоим отцом вот уже тридцать лет, и у меня в голове не укладывается, как это ты очутился здесь.
– Я уж не говорю о том, что ты болтаешь по всему городу что не надо, – заговорил снова Айдер-бег, припомнив неприятный разговор во время обеда у Аргиряди. – Везде свои законы. У них – свои, у нас – свои. Это видит каждый разумный человек. – Он мрачно усмехнулся. – А тех, кто не видит, мы подымаем повыше, чтоб увидели. – И он красноречивым жестом обхватил ладонью шею.
Павел горько усмехнулся.
– Господин Айдер, – он посмотрел на турка, – вы проделали эту процедуру со столькими людьми, что вам не составит труда проделать ее еще с одним…
Айдер-бег сжал губы.
– Слушай, – произнес он, подходя к столу, – не воображай, что мы будем разговаривать с тобой, как за чашкой кофе. Можем повести разговор и по-другому. – Голос его стал жестким. – Я вызвал тебя не для того, чтобы ты нас учил уму-разуму. Я спрашиваю: с каких пор и откуда ты знаешь человека, с которым вы были вместе в переулке суконщиков?…
– Я не знаю никакого человека, – ответил Павел, – и как бы вы ни повели разговор, повторю то же самое.
Лицо Айдер-бега посерело: все иноверцы – подлецы, даже когда живут лучше мусульман, сидя на хлебах у падишаха! И поэтому их нужно истребить всех до одного! И даже их семя! Он схватил со стола кожаный ремень с тяжелой пряжкой.
– Кто тебе сказал, собака, что придется повторять! – крикнул он и, замахнувшись, хлестнул Павла ремнем по лицу.
Удар пряжкой пришелся по губам, и сквозь пронзительную боль Данов ощутил вкус крови во рту. К счастью, очки не разбились. Подняв руку, он снял их и зажал в ладони. Потом холодно и презрительно посмотрел на турка близорукими глазами.
Побледневший от ярости Айдер-бег, тяжело дыша, расстегнул мундир.
– На! – взяв со стола, он протянул Данову мелко исписанный лист. – Прочти и запомни: если будешь молчать, произойдет то, что здесь написано. Ты не какой-нибудь неуч, тебе известно, какое сейчас время и что означает военный суд.
Павел надел очки и стал внимательно читать. Это был приговор Пловдивского военного суда, согласно которому он, Димитр Дончев и еще двое человек, которых он не знал, осуждались на смерть за укрывательство оружия. Прочтя, он не поднял головы, делая вид, что еще читает; в то же время мысль его лихорадочно работала.
Пока определенно ясно лишь одно: оружие найдено. Имя Дончева известно им, вероятно, по словам Апостолидиса, а упоминание в приговоре двух незнакомых имен и использование нечетких аргументов свидетельствуют скорее всего о том, что это фиктивный документ и что Дончеву, быть может, удалось спастись.
Подняв голову, Павел посмотрел на Айдер-бега и сухо произнес:
– Я не представал ни перед каким судом, а названные здесь лица мне абсолютно незнакомы…
– Ах вот как? – поднял брови Айдер-бег. Потом хлопнул в ладоши.
Боковая дверь открылась. На пороге появился Дончев, изменившийся до неузнаваемости. Лицо его посинело от кровоподтеков. Один глаз заплыл и был закрыт. Вид Дончева был страшен. Его сопровождал турок. Когда они переступили порог, турок толкнул Дончева на середину комнаты. Тот устоял на ногах, потом медленно повернулся к Айдер-бегу.
Лицо Дончева ничего не выражало, ни один мускул не дрогнул на нем. Данов догадался, что это сейчас самое важное. Дончев не сказал ничего.
Подойдя к Дончеву, Айдер-бег грубо повернул его лицо к Данову и спросил:
– Ты знаешь этого человека?
Взгляд Дончева остановился на Павле.
– Нет, – покачал он головой. – Я никогда раньше его не видел.
– Никогда, а? – желчно усмехнулся Айдер-бег и ударил Дончева по лицу. – Пусть и он посмотрит на тебя, – продолжал турок, возвращаясь к столу, – пусть хорошенько тебя запомнит. Это сейчас очень ему пригодится…
За спиной Данова хлопнула дверь.
– Ваше превосходительство, – услышал он голос поручика, – правитель просит вас немедленно явиться в мютесарифство.
Айдер-бег бросил ремень на стол и молча обменялся взглядом со стариком.
– Пока уведите их! – приказал он.
Дончева вытолкали из комнаты. Айдер-бег медленно приблизился к Данову и процедил сквозь зубы:
– Подумай хорошенько, Даноолу… Если у человека есть глаза, не нужно много ума, чтобы кое-что понять. У тебя еще есть время, подумай…
Офицер вывел Данова.
В коридоре возле горящего на стене факела стоял Дончев. Два стражника, присев на корточки, заковывали его ноги в кандалы. Здоровый глаз Дончева смотрел напряженно, излучая какой-то необыкновенный свет.
Пока офицер закрывал за собой дверь, Павел успел обернуться к Димитру.
Дончев кинул на него быстрый взгляд, и его запекшиеся губы беззвучно, но совсем явственно промолвили:
– Плевен пал…
В это мгновение турок повернулся и толкнул Данова вперед.
«Плевен пал…» – повторял мысленно Павел, сглатывая кровь. Эти два слова будто осветили мрачные своды турецкой тюрьмы, и в их сиянии исчезли, растворились полусонные часовые в коридорах, тусклый свет факелов и пышущее злобой лицо Айдер-бега.
Войдя в камеру, Павел снял пиджак.
– Плевен пал… – произнес он вслух, словно желая увериться в истинности этих слов.
Он сел на постель. Руки у него дрожали. Он посмотрел на них. Когда-то ему казалось, что стоицизм и хладнокровие – это качества настоящего человека.
Он встал и подошел к окошку. На него повеяло ночным холодом. Кусочек неба, видневшийся сквозь прутья решетки, уже начал сереть.
Павел жадно глядел на этот медленный и мучительный рассвет. И неожиданно подумал: на этом свете нет ничего божественнее рождения нового дня.
11
Бои за Плевен начались 8 июля атакой русских войск против окопавшейся в крепости тридцатитысячной армии Осман-паши и закончились туманным утром 28 ноября безоговорочной капитуляцией этой армии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
«Ишь какие хитрые, – подумал Павел, не сводя глаз с Айдер-бега, – но тут вы просчитаетесь». И, отрицательно качнув головой, сказал:
– Я вновь повторяю вам, господин Айдер, что не знаю человека, с которым, по вашим словам, я был в переулке суконщиков. Я шел из Тахтакале к кофейням, и у соляной лавки на меня напали ваши люди.
Айдер-бег снова усмехнулся, но теперь в его усмешке сквозила неприязнь и угроза.
– Мы ведем войну не на жизнь, а на смерть, – грубо сказал он, прищурив глаза, – и не думай, что нас что-то остановит, если надо будет расправиться с врагом. Заруби себе на носу, что до тех пор, пока ты не расскажешь о своих связях с этим человеком, ты не выйдешь из Ташкапу! А до того мы используем все средства, чтобы заставить тебя говорить…
Старик поставил чашку на стол, вытер рот.
– Это тюрьма, а не баня, голубчик, – сказал он, пожевав губами. – Я знаком с твоим отцом вот уже тридцать лет, и у меня в голове не укладывается, как это ты очутился здесь.
– Я уж не говорю о том, что ты болтаешь по всему городу что не надо, – заговорил снова Айдер-бег, припомнив неприятный разговор во время обеда у Аргиряди. – Везде свои законы. У них – свои, у нас – свои. Это видит каждый разумный человек. – Он мрачно усмехнулся. – А тех, кто не видит, мы подымаем повыше, чтоб увидели. – И он красноречивым жестом обхватил ладонью шею.
Павел горько усмехнулся.
– Господин Айдер, – он посмотрел на турка, – вы проделали эту процедуру со столькими людьми, что вам не составит труда проделать ее еще с одним…
Айдер-бег сжал губы.
– Слушай, – произнес он, подходя к столу, – не воображай, что мы будем разговаривать с тобой, как за чашкой кофе. Можем повести разговор и по-другому. – Голос его стал жестким. – Я вызвал тебя не для того, чтобы ты нас учил уму-разуму. Я спрашиваю: с каких пор и откуда ты знаешь человека, с которым вы были вместе в переулке суконщиков?…
– Я не знаю никакого человека, – ответил Павел, – и как бы вы ни повели разговор, повторю то же самое.
Лицо Айдер-бега посерело: все иноверцы – подлецы, даже когда живут лучше мусульман, сидя на хлебах у падишаха! И поэтому их нужно истребить всех до одного! И даже их семя! Он схватил со стола кожаный ремень с тяжелой пряжкой.
– Кто тебе сказал, собака, что придется повторять! – крикнул он и, замахнувшись, хлестнул Павла ремнем по лицу.
Удар пряжкой пришелся по губам, и сквозь пронзительную боль Данов ощутил вкус крови во рту. К счастью, очки не разбились. Подняв руку, он снял их и зажал в ладони. Потом холодно и презрительно посмотрел на турка близорукими глазами.
Побледневший от ярости Айдер-бег, тяжело дыша, расстегнул мундир.
– На! – взяв со стола, он протянул Данову мелко исписанный лист. – Прочти и запомни: если будешь молчать, произойдет то, что здесь написано. Ты не какой-нибудь неуч, тебе известно, какое сейчас время и что означает военный суд.
Павел надел очки и стал внимательно читать. Это был приговор Пловдивского военного суда, согласно которому он, Димитр Дончев и еще двое человек, которых он не знал, осуждались на смерть за укрывательство оружия. Прочтя, он не поднял головы, делая вид, что еще читает; в то же время мысль его лихорадочно работала.
Пока определенно ясно лишь одно: оружие найдено. Имя Дончева известно им, вероятно, по словам Апостолидиса, а упоминание в приговоре двух незнакомых имен и использование нечетких аргументов свидетельствуют скорее всего о том, что это фиктивный документ и что Дончеву, быть может, удалось спастись.
Подняв голову, Павел посмотрел на Айдер-бега и сухо произнес:
– Я не представал ни перед каким судом, а названные здесь лица мне абсолютно незнакомы…
– Ах вот как? – поднял брови Айдер-бег. Потом хлопнул в ладоши.
Боковая дверь открылась. На пороге появился Дончев, изменившийся до неузнаваемости. Лицо его посинело от кровоподтеков. Один глаз заплыл и был закрыт. Вид Дончева был страшен. Его сопровождал турок. Когда они переступили порог, турок толкнул Дончева на середину комнаты. Тот устоял на ногах, потом медленно повернулся к Айдер-бегу.
Лицо Дончева ничего не выражало, ни один мускул не дрогнул на нем. Данов догадался, что это сейчас самое важное. Дончев не сказал ничего.
Подойдя к Дончеву, Айдер-бег грубо повернул его лицо к Данову и спросил:
– Ты знаешь этого человека?
Взгляд Дончева остановился на Павле.
– Нет, – покачал он головой. – Я никогда раньше его не видел.
– Никогда, а? – желчно усмехнулся Айдер-бег и ударил Дончева по лицу. – Пусть и он посмотрит на тебя, – продолжал турок, возвращаясь к столу, – пусть хорошенько тебя запомнит. Это сейчас очень ему пригодится…
За спиной Данова хлопнула дверь.
– Ваше превосходительство, – услышал он голос поручика, – правитель просит вас немедленно явиться в мютесарифство.
Айдер-бег бросил ремень на стол и молча обменялся взглядом со стариком.
– Пока уведите их! – приказал он.
Дончева вытолкали из комнаты. Айдер-бег медленно приблизился к Данову и процедил сквозь зубы:
– Подумай хорошенько, Даноолу… Если у человека есть глаза, не нужно много ума, чтобы кое-что понять. У тебя еще есть время, подумай…
Офицер вывел Данова.
В коридоре возле горящего на стене факела стоял Дончев. Два стражника, присев на корточки, заковывали его ноги в кандалы. Здоровый глаз Дончева смотрел напряженно, излучая какой-то необыкновенный свет.
Пока офицер закрывал за собой дверь, Павел успел обернуться к Димитру.
Дончев кинул на него быстрый взгляд, и его запекшиеся губы беззвучно, но совсем явственно промолвили:
– Плевен пал…
В это мгновение турок повернулся и толкнул Данова вперед.
«Плевен пал…» – повторял мысленно Павел, сглатывая кровь. Эти два слова будто осветили мрачные своды турецкой тюрьмы, и в их сиянии исчезли, растворились полусонные часовые в коридорах, тусклый свет факелов и пышущее злобой лицо Айдер-бега.
Войдя в камеру, Павел снял пиджак.
– Плевен пал… – произнес он вслух, словно желая увериться в истинности этих слов.
Он сел на постель. Руки у него дрожали. Он посмотрел на них. Когда-то ему казалось, что стоицизм и хладнокровие – это качества настоящего человека.
Он встал и подошел к окошку. На него повеяло ночным холодом. Кусочек неба, видневшийся сквозь прутья решетки, уже начал сереть.
Павел жадно глядел на этот медленный и мучительный рассвет. И неожиданно подумал: на этом свете нет ничего божественнее рождения нового дня.
11
Бои за Плевен начались 8 июля атакой русских войск против окопавшейся в крепости тридцатитысячной армии Осман-паши и закончились туманным утром 28 ноября безоговорочной капитуляцией этой армии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109