Амурат-бей намеревался присоединиться к этим войскам и обеспечить задержку неприятеля на всем протяжении берега.
Однако Нури-паша рано утром второго января переправился на правый берег, используя поддержку артиллерии, расположенной у устья Вычи.
Амурат-бей провел ночь в одиночестве в заброшенном сарае напротив Кара-Таира; он слышал, как переправились через реку русские эскадроны, затем колонна Креденера, и своим точным и расчетливым умом офицера генерального штаба понял, что все потеряно – окончательно и безвозвратно.
С этого момента все его поведение, его решения и действия определялись неким инстинктом, оскорбленным честолюбием, ненавистью, болью от того, что на его глазах все было проиграно легко, как в азартной игре.
Сейчас он скрывался в тылу неприятеля, на необъятной равнине, которую был послан оборонять. Он ездил по берегу Марицы в поисках брода, чувствуя себя жалким и одиноким, бессильной жертвой провидения.
В полдень по дороге прошли новые русские войска – артиллерия и пехота. Амурат-бей въехал в заросли на берегу реки и спешился. Утром здесь был бой, его следы виднелись повсюду. Амурат-бей привязал коня к заиндевелому кусту. Возле куста лежал мертвый турецкий солдат. Амурат-бей бессмысленно уставился на него. Лицо солдата было обезображено. Один глаз выкатился из орбиты и сейчас словно смотрел на него. На дороге русская военная труба играла сбор.
Амурат-бей посмотрел на серое небо над Пловдивом, на далекие горные цепи, покрытые снегом. По белой равнине пролегала темная борозда: это двигались на юг русские. Он снова взглянул на солдата. Выпученный глаз все так же пристально глядел на него. Падая, солдат схватил ружье почти у самого штыка, и сейчас его мертвые опухшие руки продолжали сжимать оружие.
Нет, армия не виновата в поражении. Не виноваты и ошибки Сулейман-паши, этого неутомимого театрального актера. Не виноваты его собственное бессилие и колебания. Амурат-бей прижал ладонь к глазам. Поражение подготавливалось еще раньше – всем и всеми. Феодальными помещиками, монахами, шейхами, правителями. Временем и историей.
Прячущийся в кустах, словно зверь, Амурат-бей вновь ощутил сейчас страшную и неумолимую обреченность человека. Сделав шаг вперед, он придавил ногой голову убитого солдата. Вытаращенный глаз медленно утонул в снегу.
Целый день Амурат-бей скрывался в кустах на берегу реки, слушая грохот жестокого боя, шедшего где-то возле Кадиево. Судя по всему, ни Осману Нури-паше, ни Реджеб-паше не удалось организовать оборону в этом районе. Огонь их артиллерии стихал, они явно готовились к отступлению.
Время от времени Амурат-бей поднимал бинокль к глазам и смотрел на городские холмы. Он изумлялся тому, что никакие новые орудия не усиливали городскую артиллерию.
Что произошло с пятьюдесятью орудиями, которые по плану должны были занять позиции на Небеттепе? Что делает Савфет-паша? Неужели собираются сдать Пловдив без боя? В таком случае вся армия обречена на гибель еще здесь, на равнине, еще до того, как подойдет к родопским перевалам. Есть ли у этих людей мозги в голове? Соображают они, что делают?
Когда наступили сумерки, Амурат-бей выбрался из своего убежища и переехал у Айрени на правый берег реки.
Бой возле Кадиево окончился. Издалека, со стороны Каршияка, доносились лишь разрозненные орудийные выстрелы. Над долиной опускалась сторожкая, грозная тишина.
Амурат-бей пришпорил коня и поскакал к городу по пустой дороге вдоль берега.
Пловдив встретил его непроглядной тьмой и полным безлюдьем. Амурат-бей промчался бешеным галопом через квартал Мараша, вылетел на площадь Орта-Мезар и подъехал к зданию мютесарифства. Вокруг не было ни души. Это показалось ему зловещим предзнаменованием. В темном входе он натолкнулся на испуганного офицера, который явно готовился бежать. Это был дежурный. Узнав Амурат-бея, он смущенно отдал ему честь и отступил назад.
Амурат-бей молчал, словно не зная, как задать интересующий его вопрос.
– Что, здесь никого нет? – наконец спросил он, стараясь сохранить спокойствие.
– Все уехали, ваше превосходительство, – ответил дежурный, вытягиваясь в струнку и всем своим видом показывая, что снимает с себя всякую ответственность.
– А кто остался в городе? – не глядя на него, спросил Амурат-бей.
– Только патрули и военная часть у вокзала…
– Мост разрушен?
– Так точно, его подожгли еще вчера вечером…
Взяв лампу из рук дежурного, Амурат-бей стал подниматься по лестнице. Офицер шел позади.
Двери кабинетов были распахнуты, внутри царил мрак.
– Секретные архивы взяты?
– Еще вчера утром их послали под усиленным конвоем в Гюмюрджину.
Амурат-бей вошел в свой кабинет, обвел его взглядом. Ящики письменного стола были вытащены, дверцы взломаны. Стулья собраны в один угол.
Он медленно приблизился к окну. Снаружи царил мрак. На оконном стекле он увидел лишь свое отражение – человек с лампой в руке, заросший щетиной, с глубокими морщинами на лице. Он показался себе страшным.
Амурат-бей оглянулся. Он был один: дежурный вышел в коридор. Он поставил лампу на стол, посмотрел на пустые ящики.
«Все кончено! Есть ли еще что-нибудь, что надо уничтожить?»
Он провел рукой по лбу. И вдруг вспомнил о втором экземпляре плана румелийской обороны, который из-за осторожности хранил дома. Взяв лампу, он быстрым шагом спустился вниз. Дежурный офицер уже надел шинель и сейчас что-то заворачивал в пакет. Его ждал ординарец, державший под уздцы оседланного коня.
Амурат-бей поставил лампу на какой-то ящик у входа и резко спросил офицера:
– У вас есть приказ о том, чтобы покинуть здание мютесарифства?
Офицер пожал плечами.
– Некому его дать, – невозмутимо ответил он, застегивая пуговицы шинели.
Один за другим раздались два взрыва. Здание задрожало. По-видимому, взорвались мины замедленного действия, заложенные в основание моста, чтобы привести его в полную негодность.
В свете лампы лицо дежурного казалось тупым и равнодушным. Амурат-бей с презрением отвернулся и быстро вышел. Вскочил на коня и понесся по темным безлюдным улицам к Небеттепе.
Поднявшись на улицу над Тахтакале, Амурат-бей оглянулся. Город был окутан тьмой, лишь еще догорало несколько военных складов, подожженных утром. Пламя затухало, испуская удушливый дым, низко стелившийся над крышами домов.
На другом берегу Марицы, где уже были русские, стояла подозрительная тишина. Со стороны Кадиево и Айрени не доносилось ни единого выстрела. Судя по всему, Осман Нури-паша отступил к Родопам, оставив линию фронта перед городом.
Амурат-бей пришпорил коня, и тот пошел рысью. Копыта звонко цокали по булыжной мостовой. В окнах домов было темно, казалось, что их обитатели исчезли навсегда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Однако Нури-паша рано утром второго января переправился на правый берег, используя поддержку артиллерии, расположенной у устья Вычи.
Амурат-бей провел ночь в одиночестве в заброшенном сарае напротив Кара-Таира; он слышал, как переправились через реку русские эскадроны, затем колонна Креденера, и своим точным и расчетливым умом офицера генерального штаба понял, что все потеряно – окончательно и безвозвратно.
С этого момента все его поведение, его решения и действия определялись неким инстинктом, оскорбленным честолюбием, ненавистью, болью от того, что на его глазах все было проиграно легко, как в азартной игре.
Сейчас он скрывался в тылу неприятеля, на необъятной равнине, которую был послан оборонять. Он ездил по берегу Марицы в поисках брода, чувствуя себя жалким и одиноким, бессильной жертвой провидения.
В полдень по дороге прошли новые русские войска – артиллерия и пехота. Амурат-бей въехал в заросли на берегу реки и спешился. Утром здесь был бой, его следы виднелись повсюду. Амурат-бей привязал коня к заиндевелому кусту. Возле куста лежал мертвый турецкий солдат. Амурат-бей бессмысленно уставился на него. Лицо солдата было обезображено. Один глаз выкатился из орбиты и сейчас словно смотрел на него. На дороге русская военная труба играла сбор.
Амурат-бей посмотрел на серое небо над Пловдивом, на далекие горные цепи, покрытые снегом. По белой равнине пролегала темная борозда: это двигались на юг русские. Он снова взглянул на солдата. Выпученный глаз все так же пристально глядел на него. Падая, солдат схватил ружье почти у самого штыка, и сейчас его мертвые опухшие руки продолжали сжимать оружие.
Нет, армия не виновата в поражении. Не виноваты и ошибки Сулейман-паши, этого неутомимого театрального актера. Не виноваты его собственное бессилие и колебания. Амурат-бей прижал ладонь к глазам. Поражение подготавливалось еще раньше – всем и всеми. Феодальными помещиками, монахами, шейхами, правителями. Временем и историей.
Прячущийся в кустах, словно зверь, Амурат-бей вновь ощутил сейчас страшную и неумолимую обреченность человека. Сделав шаг вперед, он придавил ногой голову убитого солдата. Вытаращенный глаз медленно утонул в снегу.
Целый день Амурат-бей скрывался в кустах на берегу реки, слушая грохот жестокого боя, шедшего где-то возле Кадиево. Судя по всему, ни Осману Нури-паше, ни Реджеб-паше не удалось организовать оборону в этом районе. Огонь их артиллерии стихал, они явно готовились к отступлению.
Время от времени Амурат-бей поднимал бинокль к глазам и смотрел на городские холмы. Он изумлялся тому, что никакие новые орудия не усиливали городскую артиллерию.
Что произошло с пятьюдесятью орудиями, которые по плану должны были занять позиции на Небеттепе? Что делает Савфет-паша? Неужели собираются сдать Пловдив без боя? В таком случае вся армия обречена на гибель еще здесь, на равнине, еще до того, как подойдет к родопским перевалам. Есть ли у этих людей мозги в голове? Соображают они, что делают?
Когда наступили сумерки, Амурат-бей выбрался из своего убежища и переехал у Айрени на правый берег реки.
Бой возле Кадиево окончился. Издалека, со стороны Каршияка, доносились лишь разрозненные орудийные выстрелы. Над долиной опускалась сторожкая, грозная тишина.
Амурат-бей пришпорил коня и поскакал к городу по пустой дороге вдоль берега.
Пловдив встретил его непроглядной тьмой и полным безлюдьем. Амурат-бей промчался бешеным галопом через квартал Мараша, вылетел на площадь Орта-Мезар и подъехал к зданию мютесарифства. Вокруг не было ни души. Это показалось ему зловещим предзнаменованием. В темном входе он натолкнулся на испуганного офицера, который явно готовился бежать. Это был дежурный. Узнав Амурат-бея, он смущенно отдал ему честь и отступил назад.
Амурат-бей молчал, словно не зная, как задать интересующий его вопрос.
– Что, здесь никого нет? – наконец спросил он, стараясь сохранить спокойствие.
– Все уехали, ваше превосходительство, – ответил дежурный, вытягиваясь в струнку и всем своим видом показывая, что снимает с себя всякую ответственность.
– А кто остался в городе? – не глядя на него, спросил Амурат-бей.
– Только патрули и военная часть у вокзала…
– Мост разрушен?
– Так точно, его подожгли еще вчера вечером…
Взяв лампу из рук дежурного, Амурат-бей стал подниматься по лестнице. Офицер шел позади.
Двери кабинетов были распахнуты, внутри царил мрак.
– Секретные архивы взяты?
– Еще вчера утром их послали под усиленным конвоем в Гюмюрджину.
Амурат-бей вошел в свой кабинет, обвел его взглядом. Ящики письменного стола были вытащены, дверцы взломаны. Стулья собраны в один угол.
Он медленно приблизился к окну. Снаружи царил мрак. На оконном стекле он увидел лишь свое отражение – человек с лампой в руке, заросший щетиной, с глубокими морщинами на лице. Он показался себе страшным.
Амурат-бей оглянулся. Он был один: дежурный вышел в коридор. Он поставил лампу на стол, посмотрел на пустые ящики.
«Все кончено! Есть ли еще что-нибудь, что надо уничтожить?»
Он провел рукой по лбу. И вдруг вспомнил о втором экземпляре плана румелийской обороны, который из-за осторожности хранил дома. Взяв лампу, он быстрым шагом спустился вниз. Дежурный офицер уже надел шинель и сейчас что-то заворачивал в пакет. Его ждал ординарец, державший под уздцы оседланного коня.
Амурат-бей поставил лампу на какой-то ящик у входа и резко спросил офицера:
– У вас есть приказ о том, чтобы покинуть здание мютесарифства?
Офицер пожал плечами.
– Некому его дать, – невозмутимо ответил он, застегивая пуговицы шинели.
Один за другим раздались два взрыва. Здание задрожало. По-видимому, взорвались мины замедленного действия, заложенные в основание моста, чтобы привести его в полную негодность.
В свете лампы лицо дежурного казалось тупым и равнодушным. Амурат-бей с презрением отвернулся и быстро вышел. Вскочил на коня и понесся по темным безлюдным улицам к Небеттепе.
Поднявшись на улицу над Тахтакале, Амурат-бей оглянулся. Город был окутан тьмой, лишь еще догорало несколько военных складов, подожженных утром. Пламя затухало, испуская удушливый дым, низко стелившийся над крышами домов.
На другом берегу Марицы, где уже были русские, стояла подозрительная тишина. Со стороны Кадиево и Айрени не доносилось ни единого выстрела. Судя по всему, Осман Нури-паша отступил к Родопам, оставив линию фронта перед городом.
Амурат-бей пришпорил коня, и тот пошел рысью. Копыта звонко цокали по булыжной мостовой. В окнах домов было темно, казалось, что их обитатели исчезли навсегда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109