– Дончев собственной персоной… – улыбнулся Калчев и отдернул занавеску.
Димитр Дончев был очень крупным, крепкого телосложения человеком со смуглым лицом. После подавления восстания многие члены комитета были арестованы, а другие исчезли. Дончев же остался в городе. Он успел укрыться за стенами подворья Световрачского монастыря. Днем скрывался в подземелье подворья, а ночью выбирался наружу. Озлобленный и мрачный как привидение, он часами глядел на зарево над городом…
У занавески Дончев остановился. Узнав Искро Чомакова, бросился к нему и с нескрываемой радостью заключил его в объятия.
– Искро, браток, слава богу, дожил я до этого дня… Целый год ведь прошел, целый год, растуды его в бога мать…
Худенький Искро весь утонул в медвежьих объятиях Дончева и смог ответить, только когда косматый великан отпустил его.
– Живы, бай Димитр, живы, – говорил Искро, поправляя на плечах сползавшее пальто, глаза его сияли. – Не сладко пришлось, что и говорить. Сейчас тоже не сахар, но совсем другое…
– Только бы началось, – покачал головой Димитр, и огромная тень угрожающе заколыхалась по потолку, – только бы началось, тогда они посмотрят… Да, чтоб не забыть, – обратился он к Грозеву. – со вчерашнего вечера в маслобойне, что на пазарджикской дороге, разгружают снаряды, а в нижние казармы привезли еще три пушки.
– Об этом мы тут и говорили до твоего прихода, – сказал Грозев. – Они усиленно подтягивают силы, собирают оружие в одном месте. – И, взглянув на Калчева, добавил: – Я думаю, можно начать. Больше ведь никого не ждем?
– Да, – согласился учитель, отодвигая шкафчик, чтобы освободить место Дончеву. Потом, оглядев лица собравшихся, смутно белеющие в темноте, торжественно произнес: – В сущности, это наше первое собрание после восстания, братья. Поэтому я предлагаю послушать, что нам скажет наш собрат из Румынии Борис Грозев…
– Я бы хотел, – прервал его бас Димитра Дончева, – чтобы господин Грозев рассказал нам о том, что происходит у них, в Румынии. Ведь столько месяцев прошло после восстания, а вестей никаких – ни из Бухареста, ни из Джурджу. А наши люди, что тут остались, все спрашивают, интересуются… Я не знаю, как в других местах, но здесь одни пепелища… А от Пловдивского комитета только мы и остались…
Грозев поднялся с места.
– Братья, – начал он взволнованно, – то, что тут говорил Дончев, верно. Поражение восстания было тяжелым ударом для всей организации. Почувствовали это не только мы, но и весь народ. Вам, очевидцам случившегося, бессмысленно говорить об этом…
Грозев на мгновенье умолк. Поборов волнение, продолжил:
– События, которые произошли вслед за восстанием, – продолжал он, – послужили причиной перестройки Центрального революционного комитета. Сейчас он существует в Джурджу под видом «благотворительного общества». Связь этого «общества» с революционными центрами Болгарии очень слаба и ненадежна и, конечно же, не может и сравниться с тем, что было до восстания. Все это заставляет нас возродить народное движение в самой стране, собственными силами. Мы все поклялись верности нашему святому делу, и нужно его продолжить. Может быть, кто-нибудь спросит: а нужны ли еще жертвы? Разве не безумие это? Нет, братья! Война, которая неминуема, решит судьбу нашего отечества. А для нас она будет не только последствием, но и продолжением восстания и болгарской революции. В ее огне родится наша с вами свобода.
Лицо Грозева изменилось до неузнаваемости. Глаза его горели, их огонь как бы воскрешал в душах собравшихся пламя прошедших дней, страшного и великого времени апостолов.
– Каждый, в чьих жилах течет болгарская кровь, – вдохновенно говорил Грозев, – должен присоединиться к нам. Это наша главная задача. Мы не знаем, как разовьются события, но даже если не сможем организовать широкое движение, мы и все те, кто к нам придут, обязаны помочь делу освобождения отечества. Войну надо вести не только на поле боя, но и тут – безмолвную, тайную, однако вселяющую страх во врага.
Грозев взял из рук Калчева листок и продолжил:
– Надо точно подсчитать, чем мы располагаем и на что способны. Как сказал Дончев, разгром сделал свое дело. Все, чего достигло национальное движение, было уничтожено. И все же, что у нас осталось? Есть ли люди, которые могут поддержать нас? Их следует немедленно разыскать. И если они все еще не сделали окончательного выбора, нужно их привлечь. Ныне каждый из них может оказаться полезен нам.
На мгновенье воцарилась тишина, потом послышался чей-то шепот.
– Да люди найдутся… – протянул Дончев. – Есть тут и другие, которые называют себя болгарами и любят клясться по делу и без дела… Но в прошлом году, когда пришлось туго, все они как сквозь землю провалились…
– Вы хорошо знаете здешних людей, – ответил Грозев, – вот и скажите, кому из них можно доверять, а кому нет.
– Господа, – поднялся Бруцев. Голос его взволнованно зазвенел: – Если речь идет о том племени, которое как плесень развелось на рынке, смею вас уверить, что бессмысленно даже разговаривать с ними. Их ничего не интересует, кроме собственного кошелька, барышей и складов…
Бруцев говорил резко, делая упор на каждом слове. Глаза его блестели, и это придавало мальчишескому лицу особую решительность.
– Ты не прав, – покачал головой Дончев. – Рынок – это не только Кацигра и Диноолу. Если ты помнишь, у меня там тоже была лавка, и у Кочо Кундурджии, и Свештаров держал магазинчик, и Рашко, да сколько еще…
– Это совсем другое, – резко повернулся к нему Бруцев. – Речь не о том. Покажи мне хоть одного филибийского чорбаджию, который бы в прошлом году забросил феску и перешел к нам!.. Кто из них бросился в огонь, чью семью разметало в разные стороны, кого из них коснулся пожар борьбы, скажи!
– Кирко, – миролюбиво прервал его Дончев. – Не каждый способен поднять ружье, есть люди, которые держатся за свои кошельки и боятся лишиться имущества, – это правда, но если кому-то приходится туго и они могут помочь, бросают все и помогают. Вот о таких и речь сейчас…
– Вы заблуждаетесь, господа, – покачал головой Бруцев. В глазах его снова вспыхнул огонь. – Ну что вы ждете от людей, для которых деньги – и слуга, и хозяин? О каком честолюбии и патриотизме говорите? Да в Париже подобные пауки вместе с Бисмарком расстреливали детей и пили их кровь…
– Кирилл, – снова прервал его Дончев. – Я тебе не раз уже говорил, что парень ты хороший, лишь один недостаток у тебя – твое семинарское образование. Уж больно ты привык делить людей на херувимов и дьяволов… А мир – он совсем иной… И между небом и землей люди живут, понимаешь, люди…
– Бруцев, – сказал Грозев. – Давайте не будем сейчас говорить о Бисмарке и Париже. Наше положение ничуть не лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109