– А я знаю, – сердито возразил хаджи Стойо, – что Англия всегда была на стороне Турции, но такой уж у нее принцип: мало говорить, больше дело делать…
Наступило неловкое молчание. Никому не хотелось спорить с хаджи Стойо.
Теохар Сарафоглу, высокий сухопарый мужчина лет шестидесяти, был членом Государственного совета и постоянно жил в Константинополе, где получал ренту. Педантичный до невозможности, он восхищался всем, чем было принято восхищаться, и отрицал все, что было объявлено порочным. Он отпил из своего бокала, аккуратно промокнул губы салфеткой, откашлялся и сказал, явно обращаясь к бею:
– Господа, отношение Англии к Османской империи всегда было ясным и недвусмысленным. Да другого и быть не может. Турция – единственная сила, способная удержать Проливы. А если Проливы в безопасности, то ничто не грозит и Суэцу. Разумеется, Англия всегда оказывала соответствующую материальную или моральную поддержку, когда это было необходимо. А турецкие государственные деятели, всячески старавшиеся завоевать и удержать дружбу Англии, всегда пользовались поддержкой самых широких общественных слоев.
– Да, поэтому Мидхат-паша был отправлен в ссылку, – на болгарском вставил Лука Христофоров, дружески подмигнув Жану Петри.
Сарафоглу нахмурился. Он очень не любил, когда его прерывали.
– Случай с Мидхат-пашой, милостивый государь, к делу не относится, – певуче продолжил он свои рассуждения на турецком языке. – Мидхат-паша нарушил параграф 113 Конституции, именно этим и объясняются события минувшего месяца. Если бы Мидхат-паша соблюдал все требования закона, объявленного милостью падишаха, все было бы по-другому.
– Прошу меня простить, господин Сарафоглу, – вмешалась мисс Пиэрс на английском, хотя прекрасно говорила по-турецки, – но мне кажется, что вы неправильно трактуете акт, имевший чисто формальное значение и целью которого было помешать делегатам Константинопольской конференции.
– Почему вы так считаете, милейшая мисс Пиэрс? – обратился к англичанке Сарафоглу. В его голосе чувствовалось раздражение.
– Об этом знает каждый, – уверенно ответила англичанка.
– Мисс Пиэрс совершенно права, – поддержал ее Жан Петри. – Это была реплика в сцене, где было неизвестно, кто актеры, а кто – подставные лица.
– Конституция, – слегка повысил голос Сарафоглу, продолжая говорить на турецком, – это главный закон оттоманского государства, который создан не для Константинопольской конференции, а уходит корнями еще в Хаттихумаюн и обеспечивает равноправие всем подданным империи. Никто не имеет права нарушить этот принцип, будь он хоть сам Мидхат-паша!
– Да, все эти принципы ваш народ испытал на собственной шкуре в прошлом году, – заметила мисс Пиэрс по-английски, бросив красноречивый взгляд на Сарафоглу.
– Мисс, – церемонно вставил Сарафоглу, – мы говорим об ошибках Мидхат-паши, вы же переносите вопрос в гораздо более широкую и, должен вам сказать, весьма наклонную плоскость.
Амурат понимал только то, что говорил Сарафоглу. Он никак не мог взять в толк, чем англичанка так прогневала члена его правительства. Твердый последователь реформаторских идей Мидхат-паши, он чрезвычайно болезненно пережил факт свержения великого везиря и сейчас слушал высокопарную речь Сарафоглу, прикрыв глаза. «Вот такие, как этот надутый индюк, все портят, – думал он. – А завтра, если только Мидхат вернется, он первым же встретит его хвалебственной речью».
Приветствуя в душе все новое и передовое в Европе, Амурат ненавидел многочисленных иностранцев, которые вот уже несколько десятилетий активно вмешивались в общественные и военные дела Турции. Он взглянул на своих соотечественников. Мютесариф и его помощник были всецело поглощены содержимым своих тарелок и не обращали никакого внимания на разговор. Амурат с досадой повернулся к Сарафоглу, который на турецком языке продолжал убеждать англичанку в том, что султанские реформы последних двадцати лет чрезвычайно демократичны. «Истинное несчастье Турции в том, что политикой у нас ведают чужеземцы», – с раздражением подумал бей…
– Хорошо, господин Сарафоглу, – ответила англичанка, – но я не понимаю, в чем эти реформы облагодетельствуют народ, а также не вижу, чтобы народ, пусть даже только правоверные, участвовал в этом демократичном, по вашим словам, управлении.
– Все очень просто, мисс Пиэрс, – усмехнулся Сарафоглу, – хорошее правление – это такое, которое заботится о народе, о его спокойствии и благоденствии, стремится установить порядок в государстве и мир – за его пределами.
– Ты скажи ей, Сарафоглу, – вмешался хаджи Стойо по-болгарски, – что если в государстве нет шума, газет и разврата, значит, все в порядке. Если она это поймет, остальное просто. Все тихо и спокойно… Так-то…
– Да, только в прошлом году, аккурат в это время, какая лихорадка нас колотила, – подал голос Христофоров и покачал головой.
– А ты, голь перекатная, молчи, – презрительно огрызнулся хаджи Стойо. – Лучше б долги свои подсчитал…
Сарафоглу поднял руку, как бы останавливая спорящих, и продолжал объяснять мисс Пиэрс:
– Вы хотите искусственно отделить в государстве мусульманское население от христиан. Но, позвольте, государственная политика дает им абсолютно одинаковые права, причем права гарантированные. Я считаю, что о подлинном правлении страной можно говорить тогда, когда оно обеспечивает народу мир и спокойствие. Именно таково правление султана. Так чего же вы еще хотите? Что другое называете демократией?
– Не можете убедить меня, господин Сарафоглу, что при отсутствии какой бы то ни было формы участия народа в управлении можно говорить о демократии, – ответила англичанка.
– Мисс Пиэрс, желание бога – это воля народа, а падишах его наместник на земле, – сказал Сарафоглу и отпил из бокала, как бы говоря, что этот сокрушительный удар означает конец спора. Потом многозначительно посмотрел на Амурата. Турок ответил ему холодным, ничего не выражающим взглядом.
– О, сколь бы набожным я ни был, – воскликнул Жан Петри, – подобными доводами трудно убедить. Европа девятнадцатого века – это Европа идей, господин Сарафоглу, прошу не забывать об этом. А эпидемия идей самая быстрая и самая страшная для человечества и предотвратить ее невозможно.
– Но мы все же постараемся предотвратить появление этих ваших идей у нас, господин Петри, – с усмешкой отпарировал Сарафоглу.
– А мне сдается, что человечеству нужны не идеи, а машины, – вступил в спор Палазов, раздраженно оставляя на тарелке вилку и нож… – Все несчастья прошлого года – как раз от идей, а не от чего-то другого… Идеи еще никогда никого не накормили.
– Вы не правы, господин Палазов, – спокойно возразил Жан Петри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109