Что я могу делать? Что вообще нужно делать? Мне бы хотелось участвовать в том, что сейчас происходит, внести свою лепту, но я не знаю как, не знаю – во что…
Макгахан медленно застегивал пуговицы на рединготе.
– К сожалению, не могу вам помочь, мой друг, – помолчав, ответил он, – хотя прекрасно вас понимаю. Мне кажется, что в такое время человек должен больше прислушиваться к голосу интуиции, чем разума. Впрочем, нужно вам сказать, что когда я сюда ехал, у меня возникло чувство, что турки взбудоражены не только началом воины, но и чем-то еще, что происходит внутри самой страны. Может быть, это связано с какими-то волнениями типа прошлогодних? Кто знает… Тайное движение так же невидимо, как тени в ночи. – Он задумчиво посмотрел в окно и добавил: – И все же, это не для вас. У вас нет житейского опыта, и в такой борьбе вы будете чувствовать себя наивным новичком.
Макгахан взглянул на часы. Пора отправляться. Спустившись вниз они наняли один из фаэтонов, стоявших у церкви, и тронулись в путь.
С высоты Тепеалты город был виден как на ладони. Лучи заходящего солнца высвечивали крыши домов, которые вспыхивали желтыми и оранжевыми пятнами среди буйной зелени. Внизу яркие краски тускнели, окутанные лиловым сумраком тени, будто погружались в глубокий спокойный омут.
– Вы говорили о тайном движении, – заговорил снова Павел. – Что вы имеете в виду?…
Макгахан пожал плечами.
– Абсолютно ничего конкретного… Я только предполагаю… – И, немного помолчав, заявил: – Так или иначе, для меня исход войны решен, ибо это будет война не только двух армий, но и двух миров. Поэтому она будет кровавой и беспощадной не только на поле брани, но и здесь, в тылу…
Фаэтон остановился у вокзала. Проводник указал Макгахану его место. Состав был небольшим – всего три вагона. Сзади был прицеплен товарный вагон, охраняемый вооруженным солдатом. До отхода поезда оставалось еще несколько минут. Макгахан и Павел присели на деревянную скамейку посреди перрона. Паровоз пыхтел, выпуская клубы пара, и время от времени давал короткий свисток. Немного погодя послышался звук станционного колокола, возвещавшего отправление поезда.
Окинув состав небрежным взглядом, Макгахан нарочито равнодушно спросил:
– Вас действительно что-то задерживает здесь, Павел?
Откинувшись назад, Павел ответил, не глядя на журналиста:
– Это «что-то» очень неопределенно, Дженерариэз. В том-то все и дело, что слишком неопределенно…
Раздался последний звонок. Макгахан и Павел поднялись с места и молча направились к вагону. Журналист на миг замедлил шаг и с расстановкой произнес:
– Это что-то личное, друг мой?
Павел почувствовал, что краснеет, но отрицательно покачал головой.
– В таком случае я вам советую хорошенько подумать… И если вы решите приехать, можете это сделать в любой день следующей недели. Я покину Константинополь спустя десять дней. – Макгахан дружелюбно посмотрел на Павла и добавил: – При необходимости можете воспользоваться вот этим.
И он протянул юноше конверт с эмблемой американского посольства в Константинополе.
– Через месяц-другой, – продолжал размышлять Макгахан, – когда русские перейдут Дунай и турки почувствуют приближающийся конец, здесь могут произойти страшные вещи, тогда нельзя будет рассчитывать ни на отца, ни на брата…
У последнего вагона поднялась суматоха. Вооруженные солдаты быстро строились в шеренгу. Со стороны города показалась колонна из сорока-пятидесяти человек. Руки людей в каждом ряду были соединены общей цепью, заканчивающейся кандалами. Зловещий металлический звон плыл над перроном. Явно, это были заключенные, которых везли в Анатолию. Павел не увидел среди них ни одного знакомого лица, хотя, судя по одежде, все они были городскими жителями. Провожающих тоже не было, только в начале перрона кто-то из толпы протянул арестантам кувшин с водой и большую буханку хлеба Вероятно, заключенные были жителями небольших городков, раскинувшихся неподалеку от Пловдива, у подножия Родопских гор.
Низенький коренастый офицер подал команду, и двое стражников принялись грузить осужденных в товарный вагон. Все разом зашумели зазвенели цепи, послышалась ругань на турецком языке, громкий голос одного из стражников, считавших арестантов. Внутри вагона кузнец приковывал каждую цепь к отдельному кольцу в стенке. Вся эта суета и беспорядок задерживали отправление поезда.
Павел взглянул на Макгахана. Американец стоял, слегка расставив ноги и молча наблюдая за погрузкой в товарный вагон.
– Неизменная действительность Османской империи… – процедил он сквозь зубы.
– И это в век человеческого прогресса, на глазах у всей Европы… – подхватил Павел.
Макгахан покачал головой.
– Европа, – медленно произнес он, – возможно, нуждается в этом… Что же касается прогресса, то я далеко не убежден, что он распространяется и на сферу нравов…
Свистнул паровозный гудок. Макгахан посмотрел на друга долгим взглядом, затем крепко пожал ему руку и быстро поднялся в вагон. Через секунду он показался в окне своего купе, попытался было открыть окно, но тщетно. В это время поезд медленно тронулся, Макгахан беспомощно развел руками. Некоторое время еще виднелись машущие из окон руки, но поезд быстро набирал ход, и вот мелькнул последний вагон с красными фонарями на буферах, и состав исчез из виду.
На обратном пути Данов вспомнил о конверте. Он достал его из кармана и вскрыл. В конверте лежала справка следующего содержания:
«Американское посольство в Константинополе удостоверяет, что господин Павел Данов является сотрудником посольства и находится под защитой конвенций, заключенных между объединенными государствами Северной Америки и Османской империей.
Секретарь Юджин Скайлер»
Павел прочитал бумагу, свернул ее и снова сунул в конверт. С обеих сторон фаэтона показались вооруженные стражники. Это возвращалась в город охрана заключенных…
– Куда править, чорбаджи? – спросил кучер.
Павел ничего не ответил. Вечерние сумерки сгустились, образовав непроглядную темень. Мерцавшие огни города казались еще более далекими и загадочными.
12
В субботу утром София и тетя Елени уселись в темно-зеленое ландо и отбыли в Хюсерлий. Стояла тихая, ясная погода. Небо было чистым, и лишь далекий горизонт был расчерчен тонкими перистыми облаками. Листья на деревьях слегка подрагивали, но не ветер был тому причиной, а таинственный весенний трепет, который ощущала пробудившаяся от зимнего сна земля.
Опершись на плюшевый подлокотник, а другой рукой придерживая у ворота жакет, София смотрела из окна на свежевскопанные сады и огороды, стараясь разглядеть сквозь кружево листвы далекие горы. Родопы на этот раз были в дымке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Макгахан медленно застегивал пуговицы на рединготе.
– К сожалению, не могу вам помочь, мой друг, – помолчав, ответил он, – хотя прекрасно вас понимаю. Мне кажется, что в такое время человек должен больше прислушиваться к голосу интуиции, чем разума. Впрочем, нужно вам сказать, что когда я сюда ехал, у меня возникло чувство, что турки взбудоражены не только началом воины, но и чем-то еще, что происходит внутри самой страны. Может быть, это связано с какими-то волнениями типа прошлогодних? Кто знает… Тайное движение так же невидимо, как тени в ночи. – Он задумчиво посмотрел в окно и добавил: – И все же, это не для вас. У вас нет житейского опыта, и в такой борьбе вы будете чувствовать себя наивным новичком.
Макгахан взглянул на часы. Пора отправляться. Спустившись вниз они наняли один из фаэтонов, стоявших у церкви, и тронулись в путь.
С высоты Тепеалты город был виден как на ладони. Лучи заходящего солнца высвечивали крыши домов, которые вспыхивали желтыми и оранжевыми пятнами среди буйной зелени. Внизу яркие краски тускнели, окутанные лиловым сумраком тени, будто погружались в глубокий спокойный омут.
– Вы говорили о тайном движении, – заговорил снова Павел. – Что вы имеете в виду?…
Макгахан пожал плечами.
– Абсолютно ничего конкретного… Я только предполагаю… – И, немного помолчав, заявил: – Так или иначе, для меня исход войны решен, ибо это будет война не только двух армий, но и двух миров. Поэтому она будет кровавой и беспощадной не только на поле брани, но и здесь, в тылу…
Фаэтон остановился у вокзала. Проводник указал Макгахану его место. Состав был небольшим – всего три вагона. Сзади был прицеплен товарный вагон, охраняемый вооруженным солдатом. До отхода поезда оставалось еще несколько минут. Макгахан и Павел присели на деревянную скамейку посреди перрона. Паровоз пыхтел, выпуская клубы пара, и время от времени давал короткий свисток. Немного погодя послышался звук станционного колокола, возвещавшего отправление поезда.
Окинув состав небрежным взглядом, Макгахан нарочито равнодушно спросил:
– Вас действительно что-то задерживает здесь, Павел?
Откинувшись назад, Павел ответил, не глядя на журналиста:
– Это «что-то» очень неопределенно, Дженерариэз. В том-то все и дело, что слишком неопределенно…
Раздался последний звонок. Макгахан и Павел поднялись с места и молча направились к вагону. Журналист на миг замедлил шаг и с расстановкой произнес:
– Это что-то личное, друг мой?
Павел почувствовал, что краснеет, но отрицательно покачал головой.
– В таком случае я вам советую хорошенько подумать… И если вы решите приехать, можете это сделать в любой день следующей недели. Я покину Константинополь спустя десять дней. – Макгахан дружелюбно посмотрел на Павла и добавил: – При необходимости можете воспользоваться вот этим.
И он протянул юноше конверт с эмблемой американского посольства в Константинополе.
– Через месяц-другой, – продолжал размышлять Макгахан, – когда русские перейдут Дунай и турки почувствуют приближающийся конец, здесь могут произойти страшные вещи, тогда нельзя будет рассчитывать ни на отца, ни на брата…
У последнего вагона поднялась суматоха. Вооруженные солдаты быстро строились в шеренгу. Со стороны города показалась колонна из сорока-пятидесяти человек. Руки людей в каждом ряду были соединены общей цепью, заканчивающейся кандалами. Зловещий металлический звон плыл над перроном. Явно, это были заключенные, которых везли в Анатолию. Павел не увидел среди них ни одного знакомого лица, хотя, судя по одежде, все они были городскими жителями. Провожающих тоже не было, только в начале перрона кто-то из толпы протянул арестантам кувшин с водой и большую буханку хлеба Вероятно, заключенные были жителями небольших городков, раскинувшихся неподалеку от Пловдива, у подножия Родопских гор.
Низенький коренастый офицер подал команду, и двое стражников принялись грузить осужденных в товарный вагон. Все разом зашумели зазвенели цепи, послышалась ругань на турецком языке, громкий голос одного из стражников, считавших арестантов. Внутри вагона кузнец приковывал каждую цепь к отдельному кольцу в стенке. Вся эта суета и беспорядок задерживали отправление поезда.
Павел взглянул на Макгахана. Американец стоял, слегка расставив ноги и молча наблюдая за погрузкой в товарный вагон.
– Неизменная действительность Османской империи… – процедил он сквозь зубы.
– И это в век человеческого прогресса, на глазах у всей Европы… – подхватил Павел.
Макгахан покачал головой.
– Европа, – медленно произнес он, – возможно, нуждается в этом… Что же касается прогресса, то я далеко не убежден, что он распространяется и на сферу нравов…
Свистнул паровозный гудок. Макгахан посмотрел на друга долгим взглядом, затем крепко пожал ему руку и быстро поднялся в вагон. Через секунду он показался в окне своего купе, попытался было открыть окно, но тщетно. В это время поезд медленно тронулся, Макгахан беспомощно развел руками. Некоторое время еще виднелись машущие из окон руки, но поезд быстро набирал ход, и вот мелькнул последний вагон с красными фонарями на буферах, и состав исчез из виду.
На обратном пути Данов вспомнил о конверте. Он достал его из кармана и вскрыл. В конверте лежала справка следующего содержания:
«Американское посольство в Константинополе удостоверяет, что господин Павел Данов является сотрудником посольства и находится под защитой конвенций, заключенных между объединенными государствами Северной Америки и Османской империей.
Секретарь Юджин Скайлер»
Павел прочитал бумагу, свернул ее и снова сунул в конверт. С обеих сторон фаэтона показались вооруженные стражники. Это возвращалась в город охрана заключенных…
– Куда править, чорбаджи? – спросил кучер.
Павел ничего не ответил. Вечерние сумерки сгустились, образовав непроглядную темень. Мерцавшие огни города казались еще более далекими и загадочными.
12
В субботу утром София и тетя Елени уселись в темно-зеленое ландо и отбыли в Хюсерлий. Стояла тихая, ясная погода. Небо было чистым, и лишь далекий горизонт был расчерчен тонкими перистыми облаками. Листья на деревьях слегка подрагивали, но не ветер был тому причиной, а таинственный весенний трепет, который ощущала пробудившаяся от зимнего сна земля.
Опершись на плюшевый подлокотник, а другой рукой придерживая у ворота жакет, София смотрела из окна на свежевскопанные сады и огороды, стараясь разглядеть сквозь кружево листвы далекие горы. Родопы на этот раз были в дымке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109