Владлен Эдисонович тщательно исследовал содержимое коробочек.
– Это что за тараканы такие?
– Это саранча, – объяснил я. – Жареная в соевом соусе с добавлением сахара. Довольно вкусно. Только иногда ноги в зубах застревают.
– Нет, саранчи не надо. Тут вот огурцы, морковка, я лучше морковку...
Когда короб снова отплывал от нас, мы подняли вверх сразу восемь больших пальцев. Татуированный радостно осклабился. Настроение у него повышалось.
– Росиа , – задумчиво произнес он после третьей. – Росиа ...
И вдруг просиял:
– Бубука !
– Что он говорит? – повернулся ко мне Рауль Абрамович.
– Не пойму, – сказал я. – Бубука какая-то...
– Бубука ! – повторил татуированный и описал рукой высокую параболу.
– А-а-а! – догадался профессор. – Бубка! Сергей Бубка! Прыжки с шестом.
– Йес-йес ! – закивал татуированный, отсылая нам третий магарыч. – Бубука ! Сэругэй Бубука – намба ван !
Пока мы выпивали, он задумчиво смотрел на воду. Потом сказал:
– Орэмо вакай токи яттэта .
– Говорит, в молодости тоже прыгал с шестом, – перевел я.
Татуированный выбрался из бассейна на гравий, подошел к стене, где стояли грабли с бамбуковым черенком, и взял их наперевес. Сделал одухотворенное лицо и побежал в сторону изгороди. Казалось, он хочет перемахнуть через нее и нырнуть в бассейн к бабушкам – но такой подвиг был ему уже не под силу. Он лишь стукнул граблями по гравию, лениво обозначил преодоление планки и плюхнулся в сугроб.
– Ха-ха-ха! – донеслось из сугроба. – Вакай токи нэ !
– Молодой прыгал, – перевел я. – Сейчас годы не те.
В сугробе после прыжка осталась обширная вмятина. Мне даже почудилось, что и татуировки отпечатались тоже. Сам прыгун быстро залез обратно в бассейн, потряс кувшином, нацедил остатки в стакан и выпил.
– Моттэ куру ! – сказал он, опять вставая. – Маттэ !
– Говорит: ждите, принесу еще.
– Он хочет нас напоить, – заключил Рауль Абрамович, когда татуированный скрылся за дверью. – Надо бы нам уже потихонечку-полегонечку...
– Да, собственно, уже и хватит, – сказал Владлен Эдисонович. – Я насиделся.
– Я тоже, – присоединился Гена Сучков. – Голову помыть, и на выход.
Мыльня была пуста.
– Вадичек, это что написано? – спросил профессор. – Мыло или шампунь? Мыло? Значит, вот это шампунь. Все поняли?
Мы расселись на пластмассовых табуретках и принялись намыливать головы.
– Моттэ кита ! – послышалось сзади. – О-сакэ !
Татуированный коробейник стоял у нас над душой со своей провизией. Рауль Абрамович выразительно потыкал пальцем в сторону двери на улицу.
– Летс дринк ин зэ ротэмбуро !
– А-а, йес-йес ! – закивал коробейник. – Ротэмбуро !
Он прошагал к двери и исчез за ней вместе со своим коробом. Мы домылись и вышли в предбанник. Корзины с нашей одеждой уже были здесь, заботливо кем-то перенесенные. Владлен Эдисонович обследовал карманы брюк, убедился в сохранности всего оставленного и просветлел лицом.
– Здесь все для людей! – сказал Рауль Абрамович, натягивая носки. – Никогда не устану этого повторять. Здесь все продумано так, чтобы нам было хорошо! Правда, Вадичек?
– Святая правда! – отвечал я. – Как у Будды за пазухой!
– Конечно, конечно, – бормотал Владлен Эдисонович. – У вас тут просто какое-то буржуинство. Бочка варенья, корзина печенья, рюмка сакэ... И все бесплатно.
– Тогда это не буржуинство! – возразил Гена Сучков. – Это наоборот, полный коммунизм! Мы его строили-строили – а построили японцы.
– Да какая разница? – сказал Рауль Абрамович. – Коммунизм, капитализм... Главное, чтобы всем было хорошо, я так считаю. Да, Вадичек?
– Вестимо, – сказал я.
Дверь вдруг открылась, и показалось татуированное тело.
– Э-э-э-э... – разочарованно произнес наш собутыльник. – Томаранай ?
– Томаранай , – подтвердил я. – Мы ведь не остаемся здесь ночевать?
– А здесь что, гостиница? – спросил Владлен Эдисонович.
– Получается... Хочешь, ночуй, не хочешь, не ночуй...
– О-сакэ ! – сказал собутыльник и протянул бумажный стаканчик Раулю Абрамовичу.
– Айм драйвинг, – запротестовал было Рауль Абрамович, но тут же смягчился и принял подношение. – Аригато!
– Минна! – сказал татуированный, облачаясь в халат и обводя нас пальцем.
Мы выпили по глотку и вышли в холл. Татуированный не отставал. За стойкой дежурил все тот же импозантный мужчина. Я подошел его поблагодарить.
– Спасибо. У вас здесь замечательно.
– Вам понравилось?
– Очень!
– Из какой вы страны?
– Из России.
– О-о-о... В России холодно, да?
– Да, ужасно холодно.
– Тогда приходите к нам. У нас тепло. У нас тут горячая вода.
– Конечно. Мы придем.
– Пожалуйста, приходите. Мы будем рады. И вот, господин Судзуки тоже.
– Как вы сказали?!
– Судзуки-сан... Вы ведь говорили, он ваш друг... Судзуки-сан!
– Хай ! – отозвался татуированный.
– Это ваши друзья, да?
– Йес-йес ! – сказал татуированный и облапил Рауля Абрамовича. – Май бэсто фрэндо ! Ха-ха-ха! Ай рабу ю ! Ха-ха-ха!
Профессор неловко перетаптывался, косясь на предплечье с драконьим хвостом. Судзуки-сан извлек откуда-то и сунул ему в руку рекламный календарик.
– Томодати ни мурё да !
– Для друзей бесплатно, – перевел я.
На календарике была изображена полуголая девица.
– Что это? – спросил Гена Сучков.
Судзуки-сан изобразил свободной рукой сразу две параболы – горизонтальных, на уровне груди.
– Топпурэсу дансу !
– Аригато, – сказал Рауль Абрамович, ловко переведя поклон в освобождение от захвата. – Ви гоу хоум. Бай-бай!
– Бай-бай ! – послушно повторил господин Судзуки.
– Большое спасибо, приходите к нам еще! – донеслось из-за стойки.
На машину падал мелкий снег. Лес вокруг погружался в темноту.
– Слушай, Ралька! – сказал Владлен Эдисонович. – Я все хотел спросить. Там на самом деле водомерки бегали, или это я в сауне пересидел?
– Водомерки? – удивился Рауль Абрамович. – Какие могут быть в феврале водомерки?
– Вот и я думаю... Может, это шатуны? Медведи тоже так иногда...
– Может, Владлен, может... Здесь все бывает, ты же видишь... Удивительно только поначалу, потом привыкаешь. Может, и водомерки...
– Как же они выдерживают сорок пять градусов? – усомнился Гена Сучков.
– Кто выдерживает, а кто и нет.
Профессор завел двигатель, включил задний ход и газанул. Машина рванулась назад, раскидывая гравий из-под колес. Мы толком и не расслышали, как над водой озера захлопали лебединые крылья.
О силовых ударениях
Вот еще вопрос, который иногда задают:
– Как правильно говорить: «га йдзин» или «гайдзи н»?
Отвечаю: в японском языке нет силового ударения. Поэтому по-русски можно говорить и так, и этак. Есть тонкости с музыкальным ударением и редукцией некоторых гласных в некоторых позициях – но это детали. Короче, произносите, как вам больше нравится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
– Это что за тараканы такие?
– Это саранча, – объяснил я. – Жареная в соевом соусе с добавлением сахара. Довольно вкусно. Только иногда ноги в зубах застревают.
– Нет, саранчи не надо. Тут вот огурцы, морковка, я лучше морковку...
Когда короб снова отплывал от нас, мы подняли вверх сразу восемь больших пальцев. Татуированный радостно осклабился. Настроение у него повышалось.
– Росиа , – задумчиво произнес он после третьей. – Росиа ...
И вдруг просиял:
– Бубука !
– Что он говорит? – повернулся ко мне Рауль Абрамович.
– Не пойму, – сказал я. – Бубука какая-то...
– Бубука ! – повторил татуированный и описал рукой высокую параболу.
– А-а-а! – догадался профессор. – Бубка! Сергей Бубка! Прыжки с шестом.
– Йес-йес ! – закивал татуированный, отсылая нам третий магарыч. – Бубука ! Сэругэй Бубука – намба ван !
Пока мы выпивали, он задумчиво смотрел на воду. Потом сказал:
– Орэмо вакай токи яттэта .
– Говорит, в молодости тоже прыгал с шестом, – перевел я.
Татуированный выбрался из бассейна на гравий, подошел к стене, где стояли грабли с бамбуковым черенком, и взял их наперевес. Сделал одухотворенное лицо и побежал в сторону изгороди. Казалось, он хочет перемахнуть через нее и нырнуть в бассейн к бабушкам – но такой подвиг был ему уже не под силу. Он лишь стукнул граблями по гравию, лениво обозначил преодоление планки и плюхнулся в сугроб.
– Ха-ха-ха! – донеслось из сугроба. – Вакай токи нэ !
– Молодой прыгал, – перевел я. – Сейчас годы не те.
В сугробе после прыжка осталась обширная вмятина. Мне даже почудилось, что и татуировки отпечатались тоже. Сам прыгун быстро залез обратно в бассейн, потряс кувшином, нацедил остатки в стакан и выпил.
– Моттэ куру ! – сказал он, опять вставая. – Маттэ !
– Говорит: ждите, принесу еще.
– Он хочет нас напоить, – заключил Рауль Абрамович, когда татуированный скрылся за дверью. – Надо бы нам уже потихонечку-полегонечку...
– Да, собственно, уже и хватит, – сказал Владлен Эдисонович. – Я насиделся.
– Я тоже, – присоединился Гена Сучков. – Голову помыть, и на выход.
Мыльня была пуста.
– Вадичек, это что написано? – спросил профессор. – Мыло или шампунь? Мыло? Значит, вот это шампунь. Все поняли?
Мы расселись на пластмассовых табуретках и принялись намыливать головы.
– Моттэ кита ! – послышалось сзади. – О-сакэ !
Татуированный коробейник стоял у нас над душой со своей провизией. Рауль Абрамович выразительно потыкал пальцем в сторону двери на улицу.
– Летс дринк ин зэ ротэмбуро !
– А-а, йес-йес ! – закивал коробейник. – Ротэмбуро !
Он прошагал к двери и исчез за ней вместе со своим коробом. Мы домылись и вышли в предбанник. Корзины с нашей одеждой уже были здесь, заботливо кем-то перенесенные. Владлен Эдисонович обследовал карманы брюк, убедился в сохранности всего оставленного и просветлел лицом.
– Здесь все для людей! – сказал Рауль Абрамович, натягивая носки. – Никогда не устану этого повторять. Здесь все продумано так, чтобы нам было хорошо! Правда, Вадичек?
– Святая правда! – отвечал я. – Как у Будды за пазухой!
– Конечно, конечно, – бормотал Владлен Эдисонович. – У вас тут просто какое-то буржуинство. Бочка варенья, корзина печенья, рюмка сакэ... И все бесплатно.
– Тогда это не буржуинство! – возразил Гена Сучков. – Это наоборот, полный коммунизм! Мы его строили-строили – а построили японцы.
– Да какая разница? – сказал Рауль Абрамович. – Коммунизм, капитализм... Главное, чтобы всем было хорошо, я так считаю. Да, Вадичек?
– Вестимо, – сказал я.
Дверь вдруг открылась, и показалось татуированное тело.
– Э-э-э-э... – разочарованно произнес наш собутыльник. – Томаранай ?
– Томаранай , – подтвердил я. – Мы ведь не остаемся здесь ночевать?
– А здесь что, гостиница? – спросил Владлен Эдисонович.
– Получается... Хочешь, ночуй, не хочешь, не ночуй...
– О-сакэ ! – сказал собутыльник и протянул бумажный стаканчик Раулю Абрамовичу.
– Айм драйвинг, – запротестовал было Рауль Абрамович, но тут же смягчился и принял подношение. – Аригато!
– Минна! – сказал татуированный, облачаясь в халат и обводя нас пальцем.
Мы выпили по глотку и вышли в холл. Татуированный не отставал. За стойкой дежурил все тот же импозантный мужчина. Я подошел его поблагодарить.
– Спасибо. У вас здесь замечательно.
– Вам понравилось?
– Очень!
– Из какой вы страны?
– Из России.
– О-о-о... В России холодно, да?
– Да, ужасно холодно.
– Тогда приходите к нам. У нас тепло. У нас тут горячая вода.
– Конечно. Мы придем.
– Пожалуйста, приходите. Мы будем рады. И вот, господин Судзуки тоже.
– Как вы сказали?!
– Судзуки-сан... Вы ведь говорили, он ваш друг... Судзуки-сан!
– Хай ! – отозвался татуированный.
– Это ваши друзья, да?
– Йес-йес ! – сказал татуированный и облапил Рауля Абрамовича. – Май бэсто фрэндо ! Ха-ха-ха! Ай рабу ю ! Ха-ха-ха!
Профессор неловко перетаптывался, косясь на предплечье с драконьим хвостом. Судзуки-сан извлек откуда-то и сунул ему в руку рекламный календарик.
– Томодати ни мурё да !
– Для друзей бесплатно, – перевел я.
На календарике была изображена полуголая девица.
– Что это? – спросил Гена Сучков.
Судзуки-сан изобразил свободной рукой сразу две параболы – горизонтальных, на уровне груди.
– Топпурэсу дансу !
– Аригато, – сказал Рауль Абрамович, ловко переведя поклон в освобождение от захвата. – Ви гоу хоум. Бай-бай!
– Бай-бай ! – послушно повторил господин Судзуки.
– Большое спасибо, приходите к нам еще! – донеслось из-за стойки.
На машину падал мелкий снег. Лес вокруг погружался в темноту.
– Слушай, Ралька! – сказал Владлен Эдисонович. – Я все хотел спросить. Там на самом деле водомерки бегали, или это я в сауне пересидел?
– Водомерки? – удивился Рауль Абрамович. – Какие могут быть в феврале водомерки?
– Вот и я думаю... Может, это шатуны? Медведи тоже так иногда...
– Может, Владлен, может... Здесь все бывает, ты же видишь... Удивительно только поначалу, потом привыкаешь. Может, и водомерки...
– Как же они выдерживают сорок пять градусов? – усомнился Гена Сучков.
– Кто выдерживает, а кто и нет.
Профессор завел двигатель, включил задний ход и газанул. Машина рванулась назад, раскидывая гравий из-под колес. Мы толком и не расслышали, как над водой озера захлопали лебединые крылья.
О силовых ударениях
Вот еще вопрос, который иногда задают:
– Как правильно говорить: «га йдзин» или «гайдзи н»?
Отвечаю: в японском языке нет силового ударения. Поэтому по-русски можно говорить и так, и этак. Есть тонкости с музыкальным ударением и редукцией некоторых гласных в некоторых позициях – но это детали. Короче, произносите, как вам больше нравится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90