Тогда она направила его плоть в свою. Глаза Тани закрылись от удовольствия:
– Ты никогда, никогда не забудешь меня, зэк.
– Знаю.
Она стала раскачиваться на нем, управляя своим телом, делая его нежным и легким.
– Как? Хорошо? – спрашивала женщина. – Хорошо?
– Прекрасно, – шептал Джозеф в ответ.
С силой, на которую он, казалось, не был способен, Джозеф перевернул Таню и оказался на ней. Она рассмеялась в изнеможении, а потом вдруг заплакала, когда Джозеф вновь вошел в нее.
АНГЛИЯ
Костюмы были из мягкого, как облако, кашемира нежных оттенков.
Везде, где появлялась Эвелин, продавцы тут же превращались в подобострастных слуг. Хождение по магазинам превратилось в тяжелый десятидневный труд, в кропотливый выбор одежды, о которой Катарина не могла бы и мечтать прежде. Продавщицы обслуживали ее, а она неподвижно стояла у зеркал, как изваяние, пока те обсуждали, что нужно, то и дело принося и унося всевозможные вещи.
Эвелин обычно сидела и молча наблюдала за всем происходящим. Цены не упоминались, но Катарина взглянула как-то на ярлычок. Таких денег бабушка или дядя Тео не могли бы потратить и за месяц.
Перед Катариной на прилавке лежала целая дюжина костюмов, и Эвелин выглядела вполне довольной.
– Выбери из них себе три, – попросила она девушку.
По-видимому, Катарина должна была долго выбирать понравившееся, но она не глядя взяла то, что лежало сверху, и сказала: – Вот эти.
Эвелин переменилась в лице:
– Но ты даже не потрудилась выбрать?
– Я выбрала, – недоуменно пожала плечами Катарина, не совсем понимая, в чем она не права.
– Мне казалось, тебе будет приятно подбирать себе одежду.
– Все костюмы так похожи.
Катарина не собиралась ее злить, но Эвелин была явно на пределе. Она постукивала пальцами по конторке кассира, пока покупки аккуратно упаковывали в зеленую и золотистую бумагу.
Катарина никогда раньше не слышала о магазинах «Харродс», и вообще ей никогда не приходилось бывать в таких огромных магазинах. Роскошь повсюду бросалась в глаза. У Катарины появилось чувство тошноты и совершенного греха, словно в детстве, когда ей случалось съесть шоколад без спросу. И в то же время ей все казалось, что это происходит не с ней, а с кем-то другим и что все окружающее ей просто приснилось.
Когда они вышли из отдела, лицо Эвелин оставалось напряженным. На эскалаторе она так резко остановилась, что спешащие следом покупатели стали на них натыкаться. Эвелин повернулась к Катарине, ее губы были сжаты:
– Почему ты не предупредила меня, что эти костюмы тебе совсем не нравятся?
– Я только сказала, что для меня они все одинаковые.
– Да, такие костюмы явно не в твоем вкусе, потому что они не из кожи и не украшены заклепками.
Катарина промолчала.
– Ты ведешь себя как умственно отсталая. Стоишь и молчишь, уставившись в одну точку. Кажется, тебе не понравилось ничего из того, что ты перемерила. У тебя на лице не было никаких эмоций, ты была похожа на зомби.
Черные глаза Катарины засверкали:
– Но вас же не интересует мое мнение. Вы очень хорошо знаете, как я должна выглядеть, так какая разница, что я об этом думаю?
– Тебе легче высказать недовольство, чем…
– Никакого недовольства я не чувствую. – И благодарности тоже.
– Если хотите правду, – заметила Катарина, – то очень трудно быть благодарной, когда тебя заваливают вещами, которые ты не хочешь иметь и в которых совершенно не нуждаешься.
Покупатели продолжали сновать взад и вперед, не обращая внимания на двух женщин, которые стояли и напряженно глядели друг другу в глаза.
На лице Эвелин появилось раздражение:
– Значит, из того, что мы купили, тебе ничего не понравилось?
– Я этого не говорила.
– Не говорила. Ну так скажи наконец. И есть ли в магазине хоть что-нибудь поразившее твое воображение? Вещь, которая понравилась тебе, и ты могла бы сказать: «Да, я хочу это!»
Катарина огляделась по сторонам. Они стояли напротив отдела, где продавался хрусталь, расставленный на стеклянных полках с зеркальными задними панелями и сияющий, как застывшие потоки воды. В этих зеркалах девушка вдруг увидела свое раздвоившееся отражение, словно два образа: Катарина – Кейт. Черные глаза у девушки в зеркале впервые не прикрыты буйной челкой; на ней новая одежда, в которой она чувствует себя неловко. Уже чужой, но все-таки такой родной образ, как будто старый друг, неожиданно мелькнувший в толпе.
– Ну? То, что ты хотела, здесь есть? Катарина медленно оглядывала отделы магазина:
– Есть.
– Так покажи мне.
Девушка пошла в нужном направлении и привела Эвелин в отдел кожгалантереи, здесь был особый, неповторимый запах. Она показала:
– Я хочу вот это.
– Тетрадь для записей? – Эвелин взяла ее в руки. Вещичка действительно была изящной, из тонкой, хорошей кожи, с бумагой под мрамор. – И что же ты будешь делать с ней?
– Записывать.
– Что записывать?
– Мысли. События.
Эвелин открыла тетрадь и уставилась на пустые страницы, будто хотела в них увидеть что-то такое, что способно объяснить внутренний мир этой молчаливой смуглой девушки:
– У тебя уже был когда-нибудь дневник?
– Да.
– В Италии?
– Да.
– А где он сейчас?
– Я сожгла его перед отъездом.
Эвелин закрыла кожаную обложку:
– И ты действительно это хочешь?
– Да.
– Так скажи, как надо.
– Я действительно хочу это.
Эвелин взяла ежедневник и понесла к кассе. Катарина смотрела ей вслед, на ее высокую и стройную фигуру, плывшую среди покупателей. Девушка уже не сердилась и, кажется, начала понимать Эвелин, но вряд ли Эвелин когда-нибудь поймет ее.
Эвелин принесла тетрадь и отдала Катарине:
– Вот. Это первая вещь, которую ты сама выбрала.
– Спасибо, – просто сказала девушка.
– Было бы неплохо, если бы ты научилась улыбаться при этом, – заметила Эвелин. – А теперь пойдем, а то опоздаем на ленч.
Они вошли в маленький, уютный ресторанчик, отделанный бархатом и красным деревом, со старинным серебром на столах и белыми льняными скатертями. Затем началось изучение меню, словно это катехизис. Катарина молча слушала, пока Эвелин объясняла ей, что значит наименование каждого блюда, описывая и сам процесс приготовления. Затем она выбрала за себя и за нее, Кейт, а услужливый официант записал все в блокнотик. Эвелин откинулась на спинку кресла и закурила сигарету «Балкан собрейн», что она делала довольно редко, особенно днем, – значит, она все еще была взволнована.
– Ты объявила нам психологическую войну с того момента как приехала, Кейт. Честно говоря, я уже на пределе.
– Не понимаю, о чем вы?
– Думаю, что понимаешь. С момента твоего появления здесь над нашим домом словно нависло темное облако.
– Я не просила, чтобы меня привозили сюда, – еле слышно проговорила девушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
– Ты никогда, никогда не забудешь меня, зэк.
– Знаю.
Она стала раскачиваться на нем, управляя своим телом, делая его нежным и легким.
– Как? Хорошо? – спрашивала женщина. – Хорошо?
– Прекрасно, – шептал Джозеф в ответ.
С силой, на которую он, казалось, не был способен, Джозеф перевернул Таню и оказался на ней. Она рассмеялась в изнеможении, а потом вдруг заплакала, когда Джозеф вновь вошел в нее.
АНГЛИЯ
Костюмы были из мягкого, как облако, кашемира нежных оттенков.
Везде, где появлялась Эвелин, продавцы тут же превращались в подобострастных слуг. Хождение по магазинам превратилось в тяжелый десятидневный труд, в кропотливый выбор одежды, о которой Катарина не могла бы и мечтать прежде. Продавщицы обслуживали ее, а она неподвижно стояла у зеркал, как изваяние, пока те обсуждали, что нужно, то и дело принося и унося всевозможные вещи.
Эвелин обычно сидела и молча наблюдала за всем происходящим. Цены не упоминались, но Катарина взглянула как-то на ярлычок. Таких денег бабушка или дядя Тео не могли бы потратить и за месяц.
Перед Катариной на прилавке лежала целая дюжина костюмов, и Эвелин выглядела вполне довольной.
– Выбери из них себе три, – попросила она девушку.
По-видимому, Катарина должна была долго выбирать понравившееся, но она не глядя взяла то, что лежало сверху, и сказала: – Вот эти.
Эвелин переменилась в лице:
– Но ты даже не потрудилась выбрать?
– Я выбрала, – недоуменно пожала плечами Катарина, не совсем понимая, в чем она не права.
– Мне казалось, тебе будет приятно подбирать себе одежду.
– Все костюмы так похожи.
Катарина не собиралась ее злить, но Эвелин была явно на пределе. Она постукивала пальцами по конторке кассира, пока покупки аккуратно упаковывали в зеленую и золотистую бумагу.
Катарина никогда раньше не слышала о магазинах «Харродс», и вообще ей никогда не приходилось бывать в таких огромных магазинах. Роскошь повсюду бросалась в глаза. У Катарины появилось чувство тошноты и совершенного греха, словно в детстве, когда ей случалось съесть шоколад без спросу. И в то же время ей все казалось, что это происходит не с ней, а с кем-то другим и что все окружающее ей просто приснилось.
Когда они вышли из отдела, лицо Эвелин оставалось напряженным. На эскалаторе она так резко остановилась, что спешащие следом покупатели стали на них натыкаться. Эвелин повернулась к Катарине, ее губы были сжаты:
– Почему ты не предупредила меня, что эти костюмы тебе совсем не нравятся?
– Я только сказала, что для меня они все одинаковые.
– Да, такие костюмы явно не в твоем вкусе, потому что они не из кожи и не украшены заклепками.
Катарина промолчала.
– Ты ведешь себя как умственно отсталая. Стоишь и молчишь, уставившись в одну точку. Кажется, тебе не понравилось ничего из того, что ты перемерила. У тебя на лице не было никаких эмоций, ты была похожа на зомби.
Черные глаза Катарины засверкали:
– Но вас же не интересует мое мнение. Вы очень хорошо знаете, как я должна выглядеть, так какая разница, что я об этом думаю?
– Тебе легче высказать недовольство, чем…
– Никакого недовольства я не чувствую. – И благодарности тоже.
– Если хотите правду, – заметила Катарина, – то очень трудно быть благодарной, когда тебя заваливают вещами, которые ты не хочешь иметь и в которых совершенно не нуждаешься.
Покупатели продолжали сновать взад и вперед, не обращая внимания на двух женщин, которые стояли и напряженно глядели друг другу в глаза.
На лице Эвелин появилось раздражение:
– Значит, из того, что мы купили, тебе ничего не понравилось?
– Я этого не говорила.
– Не говорила. Ну так скажи наконец. И есть ли в магазине хоть что-нибудь поразившее твое воображение? Вещь, которая понравилась тебе, и ты могла бы сказать: «Да, я хочу это!»
Катарина огляделась по сторонам. Они стояли напротив отдела, где продавался хрусталь, расставленный на стеклянных полках с зеркальными задними панелями и сияющий, как застывшие потоки воды. В этих зеркалах девушка вдруг увидела свое раздвоившееся отражение, словно два образа: Катарина – Кейт. Черные глаза у девушки в зеркале впервые не прикрыты буйной челкой; на ней новая одежда, в которой она чувствует себя неловко. Уже чужой, но все-таки такой родной образ, как будто старый друг, неожиданно мелькнувший в толпе.
– Ну? То, что ты хотела, здесь есть? Катарина медленно оглядывала отделы магазина:
– Есть.
– Так покажи мне.
Девушка пошла в нужном направлении и привела Эвелин в отдел кожгалантереи, здесь был особый, неповторимый запах. Она показала:
– Я хочу вот это.
– Тетрадь для записей? – Эвелин взяла ее в руки. Вещичка действительно была изящной, из тонкой, хорошей кожи, с бумагой под мрамор. – И что же ты будешь делать с ней?
– Записывать.
– Что записывать?
– Мысли. События.
Эвелин открыла тетрадь и уставилась на пустые страницы, будто хотела в них увидеть что-то такое, что способно объяснить внутренний мир этой молчаливой смуглой девушки:
– У тебя уже был когда-нибудь дневник?
– Да.
– В Италии?
– Да.
– А где он сейчас?
– Я сожгла его перед отъездом.
Эвелин закрыла кожаную обложку:
– И ты действительно это хочешь?
– Да.
– Так скажи, как надо.
– Я действительно хочу это.
Эвелин взяла ежедневник и понесла к кассе. Катарина смотрела ей вслед, на ее высокую и стройную фигуру, плывшую среди покупателей. Девушка уже не сердилась и, кажется, начала понимать Эвелин, но вряд ли Эвелин когда-нибудь поймет ее.
Эвелин принесла тетрадь и отдала Катарине:
– Вот. Это первая вещь, которую ты сама выбрала.
– Спасибо, – просто сказала девушка.
– Было бы неплохо, если бы ты научилась улыбаться при этом, – заметила Эвелин. – А теперь пойдем, а то опоздаем на ленч.
Они вошли в маленький, уютный ресторанчик, отделанный бархатом и красным деревом, со старинным серебром на столах и белыми льняными скатертями. Затем началось изучение меню, словно это катехизис. Катарина молча слушала, пока Эвелин объясняла ей, что значит наименование каждого блюда, описывая и сам процесс приготовления. Затем она выбрала за себя и за нее, Кейт, а услужливый официант записал все в блокнотик. Эвелин откинулась на спинку кресла и закурила сигарету «Балкан собрейн», что она делала довольно редко, особенно днем, – значит, она все еще была взволнована.
– Ты объявила нам психологическую войну с того момента как приехала, Кейт. Честно говоря, я уже на пределе.
– Не понимаю, о чем вы?
– Думаю, что понимаешь. С момента твоего появления здесь над нашим домом словно нависло темное облако.
– Я не просила, чтобы меня привозили сюда, – еле слышно проговорила девушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161