Патрик увидел, как получил удар Фрэнклин. С большим трудом они продвигались к машине.
Мы не успеем, мелькнуло в голове у Патрика. Странное чувство – встретить свой конец на открытом воздухе жарким солнечным днем от рук мибейновских прихвостней.
Внезапно толпа подалась назад. С десяток молодых людей выступили из-за машин, к которым пробирались Патрик и его люди, и начали что-то бросать.
– Слезоточивый газ! – закричал Фрэнклин. – Бежим!
Над их головами и позади них распространялось едкое облако. Машина Патрика уже была на ходу и тронулась прежде, чем они закрыли дверцы, и вот они уже выскочили с поля на дорогу, оставив за собой тучу пыли.
– Слезоточивый газ? – судорожно глотнул Патрик. – Кто это был?
– Наши люди, – ответил Фрэнклин. – Мы подготовились ко всяким неожиданностям. Мы чувствовали, что рано или поздно случится что-то подобное.
– О Боже! Остается надеяться, что пострадавших не очень много.
– Ублюдки! С вами все в порядке, Патрик?
– Да. Камень попал мне в плечо. И от меня воняет. А в остальном – все хорошо.
Ругаясь и плача Дезире принесла Патрику чистую одежду:
– Ты, идиот, тебя могли убить!
Они сидели на крыльце дома Клэренса. Сам он давно завел привычку спать в гамаке на воздухе. Изуродованные артритом пальцы почти ничего не позволяли ему делать.
– Говорят, что ты выступаешь повсюду с триумфом, – говорил он в настоящий момент. – Фрэнклин со своими ребятами сказал мне. В следующий раз я отправлюсь с вами, если меня кто-нибудь понесет. Хочется новых ощущений!
– Триумф! – кричала Дезире. – Новые ощущения! Вот как вы это называете!
Клэренс не обращал внимания на причитания дочери:
– У меня есть для тебя новость. Сегодня днем съезд профсоюза вынес единогласное решение поддержать тебя.
– Не думаю, что они поддержали бы Мибейна, – отозвался Патрик, но тем не менее почувствовал себя польщенным.
– Нет, но ты не допускал мысли, что они захотят поддержать левое крыло? И все-таки они выбрали тебя. Им не нужны радикалы.
– Все выбирают тебя. Они уничтожат тебя этими выборами, – заворчала Дезире, ее снова охватил гнев. – Ты – мальчишка-подросток, большой ребенок, вы оба! Сидите тут и хвастаетесь посреди этого… этого ужаса! Вы наивные, вот вы кто, вы наивные.
Патрика позабавило, что она употребила эпитет, который он обычно применял к ней.
– Если бы вы могли посмотреть на себя со стороны, – продолжала она. – Вы не видите правды, вы не знаете жизни!
– Ладно, ладно, – попытался утихомирить ее Клэренс. – Может, ты нам расскажешь о жизни?
– Я вам вот что скажу! Вышибать мозги, изнашивать сердце, жертвовать здоровьем и безопасностью ради других людей – это не жизнь! Особенно если им нет до этого никакого дела! Неужели вы всерьез думаете, что всем тем, кто слушал тебя сегодня, есть какое-то дело до того, кого выберут?
– Да, я так думаю, – сказал Патрик.
– Ты сам не знаешь, о чем ты говоришь! Все, что им нужно – это набить желудки, залить глаза ромом и постель по субботам…
Патрик улыбнулся ее простым словам.
– … ты думаешь, они когда-нибудь поблагодарят тебя за то, что ты дашь им возможность и средства получить желаемое?
– Я не ищу благодарности, – сказал Патрик.
– Тогда ты еще больший дурак, чем я думала! Иди! Иди! Ищи своей погибели!
Он вздохнул:
– Боюсь, я никогда не смогу заставить тебя понять, Дезире. И не нужно этой мелодрамы. Я не собираюсь погибать.
– Если бы я вышла замуж за священника, мне и то не пришлось бы столкнуться с такой святостью! Ты просто святой, Патрик! Я не считаю тебя лицемером, – уточнила она. – Ты действительно веришь в то, что говоришь, и принимаешь все близко к сердцу. А я не такая. Я хочу, чтобы в первую очередь мы получили какую-то выгоду…
– Я пытался, я делал все, что мог, – сдержанно произнес он, чувствуя, что его слова звучат как самооправдание.
– Я знаю. Но я не имею в виду только вещи, Патрик. Во всяком случае, не в таком количестве. Я говорю о покое, я хочу покоя.
Она вздохнула:
– Ты ведь не ужинал. Принести еду сюда, на крыльцо?
Он настолько устал, что не чувствовал голода, но все равно поднялся. Пища всегда была ее лекарством, способом выразить свою любовь и заботу.
– Я готов. Поедим в доме, – сказал он, обнимая ее.
Она поймала его руку, поцеловала ладонь, потом перевернула и поцеловала тыльную сторону. Покачала головой, успокаивая и возмущаясь:
– Боже милосердный! Что они сделали с тобой! Звери! Что они сделали! Нет, животные на такое не способны! Я горжусь тобой Патрик, и неважно, что я говорю. Я злюсь на тебя, я горжусь тобой, я боюсь за тебя. О, мой дорогой, мой самый дорогой, я так боюсь!
Глава 23
– Ты знал, что Роб Фосет поддерживает на выборах твоего старого доброго друга Патрика? – спросила Марджори, когда они приехали к Фосетам на юбилей.
– Нет, не знал, и, пожалуйста, без сарказма, – ответил Фрэнсис.
– Ах да, бывшего друга. Извини.
Хотя говорить о Патрике не хотелось, его разбирало любопытство.
– Фосет никогда при мне об этом не упоминал.
– И не упомянул бы. Он – джентльмен. Он знает о твоих чувствах.
Фосеты нравились Фрэнсису. Они были способны на глубокие чувства, которых не хватало этой маленькой тесной общине, где даже родственные связи зачастую были весьма поверхностны. В их доме вас встречала музыка, жизнерадостность и хорошая беседа. В тот вечер Вим-Лонгхаус, освещенный огнями, как океанский лайнер, казалось, плыл в темноте.
Шурша лимонно-желтым платьем из тафты, Марджори заспешила вверх по ступеням. Фрэнсис последовал за ней. Настроение у нее было прекрасное. Он не видел ее такой со дня рождения Мейган. И всё потому, что они наконец-то «возвращались домой». По мере того как она оживлялась, он становился всё более молчаливым, хотя знал, что принял единственно правильное решение. Ему просто не хотелось говорить об этом.
Все приглашенные уже собрались на лужайке. Лютеры опоздали; они обычно опаздывали, потому что Фрэнсис никогда не уезжал из дома, пока Мейган не засыпала.
– Ты иди, а я сначала позвоню домой, – сказал он.
– Но мы только что оттуда!
– Прошло сорок минут. Я хочу убедиться, что все в порядке. Мы первый раз оставили ее с новой служанкой.
У них было заведено, что когда бы родители ни уезжали, до их возвращения в соседней с Мейган комнате обязательно находилась служанка. Этот порядок установил Фрэнсис. Он осознавал, что сделался невропатом, Но воспоминания о пожаре постоянно преследовали его. Возвращаясь в Элевтеру, он всегда видел остатки пожарища и его снова охватывало ощущение животного страха.
Закончив разговор, он прошел через столовую, где позже накроют ужин, и через большую гостиную. Последняя казалась особенно уютной из-за фигурной резной мебели. Марджори считала, что это подделка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Мы не успеем, мелькнуло в голове у Патрика. Странное чувство – встретить свой конец на открытом воздухе жарким солнечным днем от рук мибейновских прихвостней.
Внезапно толпа подалась назад. С десяток молодых людей выступили из-за машин, к которым пробирались Патрик и его люди, и начали что-то бросать.
– Слезоточивый газ! – закричал Фрэнклин. – Бежим!
Над их головами и позади них распространялось едкое облако. Машина Патрика уже была на ходу и тронулась прежде, чем они закрыли дверцы, и вот они уже выскочили с поля на дорогу, оставив за собой тучу пыли.
– Слезоточивый газ? – судорожно глотнул Патрик. – Кто это был?
– Наши люди, – ответил Фрэнклин. – Мы подготовились ко всяким неожиданностям. Мы чувствовали, что рано или поздно случится что-то подобное.
– О Боже! Остается надеяться, что пострадавших не очень много.
– Ублюдки! С вами все в порядке, Патрик?
– Да. Камень попал мне в плечо. И от меня воняет. А в остальном – все хорошо.
Ругаясь и плача Дезире принесла Патрику чистую одежду:
– Ты, идиот, тебя могли убить!
Они сидели на крыльце дома Клэренса. Сам он давно завел привычку спать в гамаке на воздухе. Изуродованные артритом пальцы почти ничего не позволяли ему делать.
– Говорят, что ты выступаешь повсюду с триумфом, – говорил он в настоящий момент. – Фрэнклин со своими ребятами сказал мне. В следующий раз я отправлюсь с вами, если меня кто-нибудь понесет. Хочется новых ощущений!
– Триумф! – кричала Дезире. – Новые ощущения! Вот как вы это называете!
Клэренс не обращал внимания на причитания дочери:
– У меня есть для тебя новость. Сегодня днем съезд профсоюза вынес единогласное решение поддержать тебя.
– Не думаю, что они поддержали бы Мибейна, – отозвался Патрик, но тем не менее почувствовал себя польщенным.
– Нет, но ты не допускал мысли, что они захотят поддержать левое крыло? И все-таки они выбрали тебя. Им не нужны радикалы.
– Все выбирают тебя. Они уничтожат тебя этими выборами, – заворчала Дезире, ее снова охватил гнев. – Ты – мальчишка-подросток, большой ребенок, вы оба! Сидите тут и хвастаетесь посреди этого… этого ужаса! Вы наивные, вот вы кто, вы наивные.
Патрика позабавило, что она употребила эпитет, который он обычно применял к ней.
– Если бы вы могли посмотреть на себя со стороны, – продолжала она. – Вы не видите правды, вы не знаете жизни!
– Ладно, ладно, – попытался утихомирить ее Клэренс. – Может, ты нам расскажешь о жизни?
– Я вам вот что скажу! Вышибать мозги, изнашивать сердце, жертвовать здоровьем и безопасностью ради других людей – это не жизнь! Особенно если им нет до этого никакого дела! Неужели вы всерьез думаете, что всем тем, кто слушал тебя сегодня, есть какое-то дело до того, кого выберут?
– Да, я так думаю, – сказал Патрик.
– Ты сам не знаешь, о чем ты говоришь! Все, что им нужно – это набить желудки, залить глаза ромом и постель по субботам…
Патрик улыбнулся ее простым словам.
– … ты думаешь, они когда-нибудь поблагодарят тебя за то, что ты дашь им возможность и средства получить желаемое?
– Я не ищу благодарности, – сказал Патрик.
– Тогда ты еще больший дурак, чем я думала! Иди! Иди! Ищи своей погибели!
Он вздохнул:
– Боюсь, я никогда не смогу заставить тебя понять, Дезире. И не нужно этой мелодрамы. Я не собираюсь погибать.
– Если бы я вышла замуж за священника, мне и то не пришлось бы столкнуться с такой святостью! Ты просто святой, Патрик! Я не считаю тебя лицемером, – уточнила она. – Ты действительно веришь в то, что говоришь, и принимаешь все близко к сердцу. А я не такая. Я хочу, чтобы в первую очередь мы получили какую-то выгоду…
– Я пытался, я делал все, что мог, – сдержанно произнес он, чувствуя, что его слова звучат как самооправдание.
– Я знаю. Но я не имею в виду только вещи, Патрик. Во всяком случае, не в таком количестве. Я говорю о покое, я хочу покоя.
Она вздохнула:
– Ты ведь не ужинал. Принести еду сюда, на крыльцо?
Он настолько устал, что не чувствовал голода, но все равно поднялся. Пища всегда была ее лекарством, способом выразить свою любовь и заботу.
– Я готов. Поедим в доме, – сказал он, обнимая ее.
Она поймала его руку, поцеловала ладонь, потом перевернула и поцеловала тыльную сторону. Покачала головой, успокаивая и возмущаясь:
– Боже милосердный! Что они сделали с тобой! Звери! Что они сделали! Нет, животные на такое не способны! Я горжусь тобой Патрик, и неважно, что я говорю. Я злюсь на тебя, я горжусь тобой, я боюсь за тебя. О, мой дорогой, мой самый дорогой, я так боюсь!
Глава 23
– Ты знал, что Роб Фосет поддерживает на выборах твоего старого доброго друга Патрика? – спросила Марджори, когда они приехали к Фосетам на юбилей.
– Нет, не знал, и, пожалуйста, без сарказма, – ответил Фрэнсис.
– Ах да, бывшего друга. Извини.
Хотя говорить о Патрике не хотелось, его разбирало любопытство.
– Фосет никогда при мне об этом не упоминал.
– И не упомянул бы. Он – джентльмен. Он знает о твоих чувствах.
Фосеты нравились Фрэнсису. Они были способны на глубокие чувства, которых не хватало этой маленькой тесной общине, где даже родственные связи зачастую были весьма поверхностны. В их доме вас встречала музыка, жизнерадостность и хорошая беседа. В тот вечер Вим-Лонгхаус, освещенный огнями, как океанский лайнер, казалось, плыл в темноте.
Шурша лимонно-желтым платьем из тафты, Марджори заспешила вверх по ступеням. Фрэнсис последовал за ней. Настроение у нее было прекрасное. Он не видел ее такой со дня рождения Мейган. И всё потому, что они наконец-то «возвращались домой». По мере того как она оживлялась, он становился всё более молчаливым, хотя знал, что принял единственно правильное решение. Ему просто не хотелось говорить об этом.
Все приглашенные уже собрались на лужайке. Лютеры опоздали; они обычно опаздывали, потому что Фрэнсис никогда не уезжал из дома, пока Мейган не засыпала.
– Ты иди, а я сначала позвоню домой, – сказал он.
– Но мы только что оттуда!
– Прошло сорок минут. Я хочу убедиться, что все в порядке. Мы первый раз оставили ее с новой служанкой.
У них было заведено, что когда бы родители ни уезжали, до их возвращения в соседней с Мейган комнате обязательно находилась служанка. Этот порядок установил Фрэнсис. Он осознавал, что сделался невропатом, Но воспоминания о пожаре постоянно преследовали его. Возвращаясь в Элевтеру, он всегда видел остатки пожарища и его снова охватывало ощущение животного страха.
Закончив разговор, он прошел через столовую, где позже накроют ужин, и через большую гостиную. Последняя казалась особенно уютной из-за фигурной резной мебели. Марджори считала, что это подделка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117