Сцену дополняли наряды из «шотландки», маленькие пушистые собачки и холодные, туманные горы.
– Шотландия, – объяснил он. – Я был там. Глаза у нее расширились:
– Как бы я хотела там побывать! Я хочу все-все повидать. Я нигде не была. Только один раз на Мартинике и один – на Барбадосе.
Поэтому за напитками он рассказал ей о своих годах в Англии, оживляя рассказ насколько возможно и наслаждаясь ее вниманием. С видом знатока он сделал заказ: суп «калалу» и фаршированный краб.
– Я никогда не ела крабов, приготовленных таким образом, – сказала она.
– Это французская кухня. Крабов несколько дней кормят листьями перца, затем запекают.
– Откуда тебе столько известно о готовке?
– Мне ничего не известно. Я просто случайно знаю несколько французских блюд, потому что моя мама родом с Мартиники и великолепно готовит.
Дезире немного помолчала. Затем неуверенно поинтересовалась:
– Твоя мама… она приехала на Мартинику из Франции?
– Нет, она там родилась, там живут ее родственники, – и осознав, что девушка имела в виду совсем другое, спокойно спросил, – на самом деле тебя интересует, цветная она или белая?
– Извини! Я не хотела…
– Ничего. Моя мама темная, довольно темная.
– Как я?
– Нет. И не такая красивая.
Ему показалось, что она нахмурилась. Она наклонила голову, и он не мог ясно видеть ее лицо.
– Что-то не так, Дезире? Она подняла голову.
– Пойми, я… мы… не ходим в такие места. Если бы не ты, меня бы сюда не пустили. Или сделали так, чтобы мы чувствовали себя неуютно и больше не приходили.
– Я это, конечно, понимаю.
По стенке плошки с водой, в которую была поставлена сахарница, вскарабкался муравей и упал в воду.
Патрик отодвинул устройство на другой конец стола. И засмеялся.
– Послушай, это не так страшно, не стоит дрожать от благоговейного страха. Мне, например, этот муравей напомнил дом.
Она тоже рассмеялась:
– Ты хорошо сказал, мне стало легче.
– Думаю, ты сама поможешь, кому хочешь. Когда я с тобой, для меня все меняется.
– Да? Я рада.
– Ты всему рада.
– По большей части – да. Или стараюсь. Мой главный недостаток в том, что я хочу все скупить.
– Что все, например?
– Ну, я не знаю. Это смутное желание где-то внутри меня. Когда я вижу красивую вещь… У братьев Да Куньи в доме висят картины. Одна мне нравится больше всех: разрушенное здание, колонны, лунный свет, кажется, что ты там бывал. Мистер Да Кунья сказал, что это Рим. Он подарил мне на Рождество репродукцию с этой картины. Я повесила ее в своей комнате.
Ее слова, такие ребяческие, тронули его, напомнив себя, четырнадцатилетнего, его нынешних учеников.
– Дезире, – нежно произнес он. – Я всегда буду называть тебя так, – и добавил, – я собираюсь быть с тобой рядом долго-долго.
А вечером они гуляли босиком по пляжу. Между океаном и покрытыми соснами скалами было соленое озеро. Сейчас в неверном вечернем свете, оно отливало бледно-розовым цветом.
– Оно было здесь еще до прихода карибов, – сказал Патрик.
– Почему оно розовое?
– Из-за водорослей. Красных водорослей.
– Ты так много знаешь. Ты знаешь все.
Он взглянул на нее. Мелькнула мысль, что ее похвала может быть всего лишь женской уловкой, лестью, на которую, считается, падки мужчины. Но нет, она была абсолютно искренна. Эта потрясающе красивая девушка, поразившая его с первого взгляда, была наивным и нежным ребенком. И он понял, что завоевал ее.
По мелководью бежали два черношеих зуйка.
– Ш-ш-ш, посмотри на них.
Но он смотрел на нее. В тихом неподвижном воздухе он опять почувствовал ее духи: сахар и цветы. Он коснулся ее руки.
– Пойдем, – произнес он.
Они легли на сухую землю около сосен. Он снял с нее блузку и юбку. Сколько женщин было у него? Столько, сколько может быть у мужчины его возраста. Разные женщины: страстные и равнодушные, желающие покориться, притворяющиеся. Но эта была совсем другой.
Она впервые была с мужчиной. Поняв это, он ощутил прилив нежности и не почувствовал ни вины, ни сожаления, потому что осознал, лаская ее стройное тело, что никогда ее не покинет. И еще он понял, что и она чувствует то же.
Когда они поднялись, уже совсем стемнело.
– Мы придем сюда завтра? – спросил он.
– Но ведь завтра рабочий день. Тебе далеко ехать.
– Почему? Почему ты не хочешь? Боишься? Она положила голову ему на плечо:
– Нет. Я просто думаю о тебе.
Значит, они станут единым целым, переплетут свои судьбы, каждый поможет другому по-новому взглянуть на мир, открыть в себе новую внутреннюю силу и нежность.
Агнес рвала и метала. В одно из воскресений он привез Дезире познакомиться с ней.
– Ты не собираешься на ней жениться?
– Я еще не делал предложения, но надеюсь, что она согласится.
– Мой Бог, чем старше ты становишься, тем больше глупеешь!
– Не понимаю!
– Не понимаешь? Посмотри на нее! Она такая темная! Как поступает разумный человек? Он женится на светлой девушке, чтобы его дети были еще более светлыми. Ты хоть имеешь об этом понятие?
– Я не понимаю тебя, мама, – постарался спокойно ответить Патрик, – после всего, что ты рассказывала мне о рабстве, как ты можешь говорить подобные вещи?
– Какое это имеет отношение? Ты все делаешь как-то странно, вот о чем я говорю. Так было всегда.
– Это ты все делаешь странным образом, ты…
Она вышла, хлопнув дверью.
Он взял лист бумаги и написал слова, прочитанные однажды в книге по истории рабства.
Белый плюс черный получится мулат,
Мулат плюс черный получится самбо,
Мулат плюс белый получится квартерон,
Квартерон плюс белый получится смесь.
– Так кто же я? – выкрикнул он.
Посмотрел в зеркало. Квартерон? Черт возьми! Кто был его отец? Уже три поколения живут свободными людьми, а до сих пор змеиным клубком переплетены, как у Агнес, гордость и стыд. Упрямая женщина, которая просто не станет разговаривать.
Только какая разница, будет она говорить или нет?
В порыве ярости он швырнул щетку для волос, сломав ее и оставив на двери отметину.
Агнес открыла дверь.
– Извини, – были ее слова.
Она стояла тяжело дыша, опираясь на стену. Он впервые обратил внимание на ее узловатые изуродованные артритом пальцы. Старая одинокая женщина, завершающая тяжелый, полный одиночества путь. От его злости не осталось и следа.
– Я не права, – сказала она. – Поступай, как считаешь нужным. Лишь бы ты был счастлив.
Он знал, что она не изменила своего мнения. Ее чувства остались прежними. И с этим ничего не поделаешь.
– Ты женишься на дочери Клэренса Портера? Красивая девушка, – сказал доктор Мибейн. – Надеюсь, у нее не такие крайние взгляды, как у ее отца? Я не имею в виду ничего обидного.
– Нет. Она не интересуется политикой.
– Это хорошо. И когда это произойдет?
– Все зависит от нее.
Он должен скорее получить ее. Иначе, пока он будет там, в Галли, появится кто-нибудь другой и отнимет ее у него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
– Шотландия, – объяснил он. – Я был там. Глаза у нее расширились:
– Как бы я хотела там побывать! Я хочу все-все повидать. Я нигде не была. Только один раз на Мартинике и один – на Барбадосе.
Поэтому за напитками он рассказал ей о своих годах в Англии, оживляя рассказ насколько возможно и наслаждаясь ее вниманием. С видом знатока он сделал заказ: суп «калалу» и фаршированный краб.
– Я никогда не ела крабов, приготовленных таким образом, – сказала она.
– Это французская кухня. Крабов несколько дней кормят листьями перца, затем запекают.
– Откуда тебе столько известно о готовке?
– Мне ничего не известно. Я просто случайно знаю несколько французских блюд, потому что моя мама родом с Мартиники и великолепно готовит.
Дезире немного помолчала. Затем неуверенно поинтересовалась:
– Твоя мама… она приехала на Мартинику из Франции?
– Нет, она там родилась, там живут ее родственники, – и осознав, что девушка имела в виду совсем другое, спокойно спросил, – на самом деле тебя интересует, цветная она или белая?
– Извини! Я не хотела…
– Ничего. Моя мама темная, довольно темная.
– Как я?
– Нет. И не такая красивая.
Ему показалось, что она нахмурилась. Она наклонила голову, и он не мог ясно видеть ее лицо.
– Что-то не так, Дезире? Она подняла голову.
– Пойми, я… мы… не ходим в такие места. Если бы не ты, меня бы сюда не пустили. Или сделали так, чтобы мы чувствовали себя неуютно и больше не приходили.
– Я это, конечно, понимаю.
По стенке плошки с водой, в которую была поставлена сахарница, вскарабкался муравей и упал в воду.
Патрик отодвинул устройство на другой конец стола. И засмеялся.
– Послушай, это не так страшно, не стоит дрожать от благоговейного страха. Мне, например, этот муравей напомнил дом.
Она тоже рассмеялась:
– Ты хорошо сказал, мне стало легче.
– Думаю, ты сама поможешь, кому хочешь. Когда я с тобой, для меня все меняется.
– Да? Я рада.
– Ты всему рада.
– По большей части – да. Или стараюсь. Мой главный недостаток в том, что я хочу все скупить.
– Что все, например?
– Ну, я не знаю. Это смутное желание где-то внутри меня. Когда я вижу красивую вещь… У братьев Да Куньи в доме висят картины. Одна мне нравится больше всех: разрушенное здание, колонны, лунный свет, кажется, что ты там бывал. Мистер Да Кунья сказал, что это Рим. Он подарил мне на Рождество репродукцию с этой картины. Я повесила ее в своей комнате.
Ее слова, такие ребяческие, тронули его, напомнив себя, четырнадцатилетнего, его нынешних учеников.
– Дезире, – нежно произнес он. – Я всегда буду называть тебя так, – и добавил, – я собираюсь быть с тобой рядом долго-долго.
А вечером они гуляли босиком по пляжу. Между океаном и покрытыми соснами скалами было соленое озеро. Сейчас в неверном вечернем свете, оно отливало бледно-розовым цветом.
– Оно было здесь еще до прихода карибов, – сказал Патрик.
– Почему оно розовое?
– Из-за водорослей. Красных водорослей.
– Ты так много знаешь. Ты знаешь все.
Он взглянул на нее. Мелькнула мысль, что ее похвала может быть всего лишь женской уловкой, лестью, на которую, считается, падки мужчины. Но нет, она была абсолютно искренна. Эта потрясающе красивая девушка, поразившая его с первого взгляда, была наивным и нежным ребенком. И он понял, что завоевал ее.
По мелководью бежали два черношеих зуйка.
– Ш-ш-ш, посмотри на них.
Но он смотрел на нее. В тихом неподвижном воздухе он опять почувствовал ее духи: сахар и цветы. Он коснулся ее руки.
– Пойдем, – произнес он.
Они легли на сухую землю около сосен. Он снял с нее блузку и юбку. Сколько женщин было у него? Столько, сколько может быть у мужчины его возраста. Разные женщины: страстные и равнодушные, желающие покориться, притворяющиеся. Но эта была совсем другой.
Она впервые была с мужчиной. Поняв это, он ощутил прилив нежности и не почувствовал ни вины, ни сожаления, потому что осознал, лаская ее стройное тело, что никогда ее не покинет. И еще он понял, что и она чувствует то же.
Когда они поднялись, уже совсем стемнело.
– Мы придем сюда завтра? – спросил он.
– Но ведь завтра рабочий день. Тебе далеко ехать.
– Почему? Почему ты не хочешь? Боишься? Она положила голову ему на плечо:
– Нет. Я просто думаю о тебе.
Значит, они станут единым целым, переплетут свои судьбы, каждый поможет другому по-новому взглянуть на мир, открыть в себе новую внутреннюю силу и нежность.
Агнес рвала и метала. В одно из воскресений он привез Дезире познакомиться с ней.
– Ты не собираешься на ней жениться?
– Я еще не делал предложения, но надеюсь, что она согласится.
– Мой Бог, чем старше ты становишься, тем больше глупеешь!
– Не понимаю!
– Не понимаешь? Посмотри на нее! Она такая темная! Как поступает разумный человек? Он женится на светлой девушке, чтобы его дети были еще более светлыми. Ты хоть имеешь об этом понятие?
– Я не понимаю тебя, мама, – постарался спокойно ответить Патрик, – после всего, что ты рассказывала мне о рабстве, как ты можешь говорить подобные вещи?
– Какое это имеет отношение? Ты все делаешь как-то странно, вот о чем я говорю. Так было всегда.
– Это ты все делаешь странным образом, ты…
Она вышла, хлопнув дверью.
Он взял лист бумаги и написал слова, прочитанные однажды в книге по истории рабства.
Белый плюс черный получится мулат,
Мулат плюс черный получится самбо,
Мулат плюс белый получится квартерон,
Квартерон плюс белый получится смесь.
– Так кто же я? – выкрикнул он.
Посмотрел в зеркало. Квартерон? Черт возьми! Кто был его отец? Уже три поколения живут свободными людьми, а до сих пор змеиным клубком переплетены, как у Агнес, гордость и стыд. Упрямая женщина, которая просто не станет разговаривать.
Только какая разница, будет она говорить или нет?
В порыве ярости он швырнул щетку для волос, сломав ее и оставив на двери отметину.
Агнес открыла дверь.
– Извини, – были ее слова.
Она стояла тяжело дыша, опираясь на стену. Он впервые обратил внимание на ее узловатые изуродованные артритом пальцы. Старая одинокая женщина, завершающая тяжелый, полный одиночества путь. От его злости не осталось и следа.
– Я не права, – сказала она. – Поступай, как считаешь нужным. Лишь бы ты был счастлив.
Он знал, что она не изменила своего мнения. Ее чувства остались прежними. И с этим ничего не поделаешь.
– Ты женишься на дочери Клэренса Портера? Красивая девушка, – сказал доктор Мибейн. – Надеюсь, у нее не такие крайние взгляды, как у ее отца? Я не имею в виду ничего обидного.
– Нет. Она не интересуется политикой.
– Это хорошо. И когда это произойдет?
– Все зависит от нее.
Он должен скорее получить ее. Иначе, пока он будет там, в Галли, появится кто-нибудь другой и отнимет ее у него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117