женщины дробят камни на дорогах, мужчины уезжают с острова в поисках работы. И они еще смеют утверждать, что вы не признаете семейных отношений! И вас не связывают узы семьи!
Голос его звучал страстно и вдохновенно. Ричард прошептал:
– О Боже, парень – настоящий оратор!
– Когда я работал в школе, я слушал то, что рассказывали мне дети. От них я узнал больше, чем вы сами могли бы рассказать мне о себе. Они поведали мне о ваших пьяных мужьях и загубленной юности, о плачущих малышах. Они плачут, потому что ваши дома перенаселены и такие шумные, что они не могут заснуть!
– Ну так чего же вы добиваетесь и хотите? Более высокой зарплаты и, само собой разумеется, вы заслуживаете ее. Они говорят, что не могут платить больше, и, судя по обстоятельствам, не лгут. Здесь необходима система планирования и инвестиций. Возьмем, к примеру, кофе. Мы выращиваем кофейные зерна, затем транспортируем их в Англию, где они перерабатываются, а мы в итоге импортируем наш же собственный кофе! Глупее не придумаешь! Или сахар. Почему мы не можем рафинировать его сами? А почему мы не можем производить пакеты, мелассу, ром, бутылки для рома? Наши люди требуют, молят о работе. Позвольте мне подвести итог. Можно все изменить, будь на то воля и разумные действия. Теперь, когда все взрослое население имеет избирательное право, нужно научиться разумно распоряжаться правом голоса, – при этих словах оратор вскинул обе руки. – Забавно, меня попросили выступить по поводу забастовки, и я выполнил обещание. Но я не мог не высказаться о глобальном, важном, о том, что волнует, что наболело. Нам нужно такое правительство, которое устраивало бы нас, которое выполнило бы все поставленные нами задачи. При таком правительстве не нужны будут ни забастовки, ни стачки. Я не политик и не лидер движения. Я – гражданин, который хочет, чтобы жизнь наша была лучше. Поэтому я призываю вас отдать свои голоса за Николаса Мибейна! Он не смог приехать сюда. Меня попросили представлять здесь его – именно это я и делаю. Николас Мибейн – вы все его знаете! Партия «Прогрессисты нового дня!»
Речь его была встречена аплодисментами и возгласами одобрения.
– Он – белый! – закричал Ричард. – Посмотри, Тереза! Я думаю… нет, нет, хотя очень похож. Интересно, кто он?
Выступавший поднял руку, прося тишины.
– Мы хотим двадцатипроцентного повышения. Это наши требования на данный момент. Вы прекращаете работу и не отступитесь от своего, пока не добьетесь того, на что имеете право. Все очень просто.
Он спрыгнул с платформы и был увлечен толпой. Все закружилось вокруг в водовороте людского потока, шумном многоголосии.
Ричард дал задний ход. Увидев проходящего мимо мужчину в рабочей одежде, он спросил:
– Кто выступал? Как его зовут?
С минуту мужчина оценивающе смотрел на Ричарда, облаченного в полотняный пиджак, и Терезу, одетую в летнее платье лилового цвета. Зачем вам это нужно? – спрашивали его глаза. Затем он ответил.
– Он работает в газете «Рупор». Он знает, что говорит. А зовут его Курсон. Патрик Курсон.
Для юного Билла все началось за ужином. Патрик был взволнован:
– Мне не нравится то, что происходит. Когда я ехал домой после выступления, я проезжал мимо двух полицейских участков. Кто-то разгромил их. Создается впечатление, что сложившуюся ситуацию хотят использовать преступные элементы.
Дезире сменила тему разговора, как всегда, в самый интересный момент. Эта ее привычка просто выводила Билла из себя. Вечно она норовит ускользнуть от любой неприятной, отвратительной, по ее представлению, темы. Страх безобразен, бедность, непристойность тоже отвратительны.
– Очень жаль, что я не была там и не слышала твоего выступления, – успокаивающе сказала она. – Ты не говорил, что собираешься выступать.
– Я и сам не знал. Я возвращался домой после утреннего инцидента с Фрэнсисом Лютером, когда меня перехватили с запиской. Хотели, чтобы я толкнул речь в поддержку забастовки. «Партия Нового дня» солидарна с вами и тому подобное. И Николас Не вовремя уехал. А жаль! – мрачно добавил Патрик.
– Больше всего ты переживаешь из-за размолвки с Фрэнсисом Лютером. Не стоит так огорчаться, Патрик, – сказала Дезире.
Патрик молчал. Билл встрепенулся.
– Что случилось? Вы поцапались с мистером Лютером?
– Знаешь, Билл, это не твое…, – начала Дезире, но Патрик прервал ее.
– Да ничего, пускай спрашивает. Я очень устал и не могу говорить об этом, Билл. Но когда все утрясется, я обязательно расскажу тебе обо всем.
Заговорила Лорин:
– Папа сказал мне, что полиция прочесывает Причальную улицу. Наверное, что-то должно случиться.
– Бог даст, не случится, – ответил Патрик. – Забастовка – это организованная форма борьбы за собственные права, а не тусовка хулиганов. – Он встал из-за стола. – Однако лучше провести сегодняшний вечер дома, дабы избежать неприятностей, если ситуация выйдет из-под контроля. Куда это ты собираешься, Билл?
– Да… мне надо посмотреть кой-чего в сарае.
Из сарая можно незаметно выскользнуть из дома: обогнуть гаражи, спуститься вниз по горе. Если в городе какая-нибудь заваруха, его дружки непременно придут туда. У многих не такие строгие отцы, как Патрик, и они могут болтаться вечерами, где им вздумается.
На углу он столкнулся с двумя приятелями, которые тоже направлялись в город. К тому времени, когда они подошли к подножию горы, к пересечению дорог, вереница мальчиков в возрасте от двенадцати до двадцати лет устремилась к центру города.
Постепенно группа увеличивалась и двигалась все быстрее и быстрее.
– Что происходит? – спросил Билл соседа.
– Не знаю. Говорят, там в городе что-то случилось. – Мальчики побежали, их туфли гулко стучали о мостовую. Вечер переходил в ночь, зажигались огни, дома оживали. Хлопали двери, улицы наполнялись шумом голосов. Казалось, возбуждение передается по воздуху. Сердце Билла учащенно билось, он тоже был возбужден. Ему хотелось смеяться. Он не мог объяснить почему, но это было здорово: бежать в центре толпы, всем вместе, все, как один, бежать навстречу опасности, бою!
У Причальной улицы их остановил развернутый строй полицейских.
– Стой! Поворачивай назад! Дальше нельзя!
– Почему? В чем дело?
– Приказ губернатора.
Были слышны громкие крики, автомобильные гудки, звон разбитого стекла, пронзительная сирена санитарной машины.
– Да Кунья! – крикнул кто-то. – Да, они захватили бриллианты старика! У Да Кунья?
Темные лица под внушительными полицейскими шлемами гордо игнорировали все вопросы.
– Ну пропустите нас! Дайте посмотреть! Строй полицейских сомкнулся.
– Назад, ребятки! Возвращайтесь домой! Никто не пройдет!
Кто-то рядом с Биллом предложил:
– Вокруг площади. Мы выйдем с другого конца!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Голос его звучал страстно и вдохновенно. Ричард прошептал:
– О Боже, парень – настоящий оратор!
– Когда я работал в школе, я слушал то, что рассказывали мне дети. От них я узнал больше, чем вы сами могли бы рассказать мне о себе. Они поведали мне о ваших пьяных мужьях и загубленной юности, о плачущих малышах. Они плачут, потому что ваши дома перенаселены и такие шумные, что они не могут заснуть!
– Ну так чего же вы добиваетесь и хотите? Более высокой зарплаты и, само собой разумеется, вы заслуживаете ее. Они говорят, что не могут платить больше, и, судя по обстоятельствам, не лгут. Здесь необходима система планирования и инвестиций. Возьмем, к примеру, кофе. Мы выращиваем кофейные зерна, затем транспортируем их в Англию, где они перерабатываются, а мы в итоге импортируем наш же собственный кофе! Глупее не придумаешь! Или сахар. Почему мы не можем рафинировать его сами? А почему мы не можем производить пакеты, мелассу, ром, бутылки для рома? Наши люди требуют, молят о работе. Позвольте мне подвести итог. Можно все изменить, будь на то воля и разумные действия. Теперь, когда все взрослое население имеет избирательное право, нужно научиться разумно распоряжаться правом голоса, – при этих словах оратор вскинул обе руки. – Забавно, меня попросили выступить по поводу забастовки, и я выполнил обещание. Но я не мог не высказаться о глобальном, важном, о том, что волнует, что наболело. Нам нужно такое правительство, которое устраивало бы нас, которое выполнило бы все поставленные нами задачи. При таком правительстве не нужны будут ни забастовки, ни стачки. Я не политик и не лидер движения. Я – гражданин, который хочет, чтобы жизнь наша была лучше. Поэтому я призываю вас отдать свои голоса за Николаса Мибейна! Он не смог приехать сюда. Меня попросили представлять здесь его – именно это я и делаю. Николас Мибейн – вы все его знаете! Партия «Прогрессисты нового дня!»
Речь его была встречена аплодисментами и возгласами одобрения.
– Он – белый! – закричал Ричард. – Посмотри, Тереза! Я думаю… нет, нет, хотя очень похож. Интересно, кто он?
Выступавший поднял руку, прося тишины.
– Мы хотим двадцатипроцентного повышения. Это наши требования на данный момент. Вы прекращаете работу и не отступитесь от своего, пока не добьетесь того, на что имеете право. Все очень просто.
Он спрыгнул с платформы и был увлечен толпой. Все закружилось вокруг в водовороте людского потока, шумном многоголосии.
Ричард дал задний ход. Увидев проходящего мимо мужчину в рабочей одежде, он спросил:
– Кто выступал? Как его зовут?
С минуту мужчина оценивающе смотрел на Ричарда, облаченного в полотняный пиджак, и Терезу, одетую в летнее платье лилового цвета. Зачем вам это нужно? – спрашивали его глаза. Затем он ответил.
– Он работает в газете «Рупор». Он знает, что говорит. А зовут его Курсон. Патрик Курсон.
Для юного Билла все началось за ужином. Патрик был взволнован:
– Мне не нравится то, что происходит. Когда я ехал домой после выступления, я проезжал мимо двух полицейских участков. Кто-то разгромил их. Создается впечатление, что сложившуюся ситуацию хотят использовать преступные элементы.
Дезире сменила тему разговора, как всегда, в самый интересный момент. Эта ее привычка просто выводила Билла из себя. Вечно она норовит ускользнуть от любой неприятной, отвратительной, по ее представлению, темы. Страх безобразен, бедность, непристойность тоже отвратительны.
– Очень жаль, что я не была там и не слышала твоего выступления, – успокаивающе сказала она. – Ты не говорил, что собираешься выступать.
– Я и сам не знал. Я возвращался домой после утреннего инцидента с Фрэнсисом Лютером, когда меня перехватили с запиской. Хотели, чтобы я толкнул речь в поддержку забастовки. «Партия Нового дня» солидарна с вами и тому подобное. И Николас Не вовремя уехал. А жаль! – мрачно добавил Патрик.
– Больше всего ты переживаешь из-за размолвки с Фрэнсисом Лютером. Не стоит так огорчаться, Патрик, – сказала Дезире.
Патрик молчал. Билл встрепенулся.
– Что случилось? Вы поцапались с мистером Лютером?
– Знаешь, Билл, это не твое…, – начала Дезире, но Патрик прервал ее.
– Да ничего, пускай спрашивает. Я очень устал и не могу говорить об этом, Билл. Но когда все утрясется, я обязательно расскажу тебе обо всем.
Заговорила Лорин:
– Папа сказал мне, что полиция прочесывает Причальную улицу. Наверное, что-то должно случиться.
– Бог даст, не случится, – ответил Патрик. – Забастовка – это организованная форма борьбы за собственные права, а не тусовка хулиганов. – Он встал из-за стола. – Однако лучше провести сегодняшний вечер дома, дабы избежать неприятностей, если ситуация выйдет из-под контроля. Куда это ты собираешься, Билл?
– Да… мне надо посмотреть кой-чего в сарае.
Из сарая можно незаметно выскользнуть из дома: обогнуть гаражи, спуститься вниз по горе. Если в городе какая-нибудь заваруха, его дружки непременно придут туда. У многих не такие строгие отцы, как Патрик, и они могут болтаться вечерами, где им вздумается.
На углу он столкнулся с двумя приятелями, которые тоже направлялись в город. К тому времени, когда они подошли к подножию горы, к пересечению дорог, вереница мальчиков в возрасте от двенадцати до двадцати лет устремилась к центру города.
Постепенно группа увеличивалась и двигалась все быстрее и быстрее.
– Что происходит? – спросил Билл соседа.
– Не знаю. Говорят, там в городе что-то случилось. – Мальчики побежали, их туфли гулко стучали о мостовую. Вечер переходил в ночь, зажигались огни, дома оживали. Хлопали двери, улицы наполнялись шумом голосов. Казалось, возбуждение передается по воздуху. Сердце Билла учащенно билось, он тоже был возбужден. Ему хотелось смеяться. Он не мог объяснить почему, но это было здорово: бежать в центре толпы, всем вместе, все, как один, бежать навстречу опасности, бою!
У Причальной улицы их остановил развернутый строй полицейских.
– Стой! Поворачивай назад! Дальше нельзя!
– Почему? В чем дело?
– Приказ губернатора.
Были слышны громкие крики, автомобильные гудки, звон разбитого стекла, пронзительная сирена санитарной машины.
– Да Кунья! – крикнул кто-то. – Да, они захватили бриллианты старика! У Да Кунья?
Темные лица под внушительными полицейскими шлемами гордо игнорировали все вопросы.
– Ну пропустите нас! Дайте посмотреть! Строй полицейских сомкнулся.
– Назад, ребятки! Возвращайтесь домой! Никто не пройдет!
Кто-то рядом с Биллом предложил:
– Вокруг площади. Мы выйдем с другого конца!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117