Должна же где-то здесь быть
дыра! Не сквозь камни же он провалился!
Шар пришлось отцепить от крюка, чтоб не сдерживал движений. Иван
умудрился затолкать его в шлем, руки оставались почти свободными. И он не
давал им покоя. Он давил и жал на слизистые камни-и с одной стороны, и с
другой от крюка, и с третьей. Должен быть выход, должен!
Наконец один из камней поддался. Иван уперся ногами в крюк, навалился
на эту глыбину всем телом, плечами, спиной - она неожиданно легко поехала
вверх, пропала... послышался шум, будто упало что-то. Иван подумал о самом
вероятном - это завалилось дерево, как в тот раз, завалилось, освобождая
проход. А значит, он спасен. Он вытащил шар из откинутого шлема, раскачал
его на цепи и забросил верх. Первые две попытки оказались неудачными. Но с
третьей то ли шар, то ли конец цепи застряли в чем-то. Иван подергал,
убедился в надежности крепления, отпихнул крюк ногой - и полез наружу.
Этот бросок дался ему огромным напряжением всех сил. Он взмок от
пота, сердце чуть не вырвалось из груди, не хватало воздуха, мышцы
каменели, отказывались слушаться, пальцы деревенели и не желали
сгибаться... И все-таки он добрался доверху, перекинул свое тело через
край дыры, увидал шар с концом цепи, обмотанный вокруг какой-то
арматурины, торчавшей из того блока, что сам собой ушел вверх. Больше
разглядывать что-либо сил не было. Иван замер на поверхности лицом вниз,
передыхая, сдерживая нервную дрожь, пытаясь расслабиться, усмирить сердце.
Он лежал и не мог понять, откуда взялись эти мраморные плиты, почему
он лежит на этих холодных плитах, ведь там была трава! Самая обыкновенная,
очень густая, упругая, зеленая трава! Там небыло в радиусе километра на
три - Иван головой мог поручиться - никаких плит!
Он заметил, что каменный блок вдруг сам собой пополз к провалу, встал
на свое место, закрыв провал точно такой же мраморной плитой, как и та на
которой лежал Иван. Арматуринка выскользнула из блока, освободила цепь с
шаром. Иван дернул цепь, и шар подкатился к нему, стукнул чугунным боком
под ребра.
Иван начинал приходить в себя. Он вообще обладал способностью почти
мгновенно восстанавливать утраченные силы, этому не только обучили в
Школе, это было его врожденным свойством, наверное, благодаря этому он
смог попасть в Дальний Поиск, не только попасть, но и удержаться в нем. И
все-таки чудовищное напряжение давало знать о себе.
Иван, опираясь на руки, привстал сначала на колени, огляделся.
Никакого сада с деревьями и ручейками не было и в помине. Он находился
посреди огромного зала, выложенного светлыми мраморными плитами. Потолок в
зале был низкий и черный. Его поддерживало множество круглых колонн,
стоявших по периметру.
Иван уставился в этот черный потолок. В голове его не укладывалось
все происходящее. Даже если сад был ярусом выше, над залом, над его
потолком, то как он, Иван, мог пролететь это расстояние-от потолка до пола
- и ничего не увидать! Нет, это походило на бред!
Иван встал на ноги. Подтянул цепь, ухватился левой рукой за ушко
гири. Всмотрелся в дальний, торцевой конец зала. И обомлел! То, что
поначалу показалось ему чем-то навроде какой-то сумбурно и безвкусно
раскрашенной статуи-куклы на постаменте, было живым, невероятно уродливым
существом, сидевшим на сказочно величественном узорчатом троне посреди
большой полукруглой ниши. Иван застыл в изумлении.
Громовой голос прозвучал внезапно и будто бы со всех сторон:
- Ну что, жалкий червь, радуешься, что выполз наверх?!
Горло перехватило, и Иван не смог ответить. Он сделать пять шагов
вперед. Вгляделся. Существо, сидевшее на троне, заметно отличалось от
остальных негуманоидов. Его голый шишкастый череп увенчивали два массивных
коротких рога, чуть загнутых, витых. Три круглых глаза смотрели, не мигая,
злобно и высокомерно. Четырехдырчатый нос был шире, выпуклей, чем у тех,
кого Иван встречал прежде. И пряма из-под носа, из-под брыластых щек, без
всякого намека на рот, подбородок и вообще нижнюю челюсть, свисал ряд
клыко-жвал разной длины. Жвалы поблескивали, подрагивали при каждом слове.
Острые плечи поднимались к мочкам звериных, рысьих ушей. Две пары рук
лежали на подлокотниках - нижние, вцепившись в круглые набалдатиники,
верхние, сжимая длинный и короткий жезлы, поигрывая ими. Растопыренные
кривые ноги, которые скорее можно было назвать лапами ящера, упирались в
подножие трона, когтями царапали блестящую поверхность.
До четырехрукого было метров двадцать пять. Иван стоял и прикидывал,
за сколько прыжков он сможет добраться к трону и придушить это напыщенное
страшилище. Расчет получался верным. Но Иван знал, что дальше расчета дело
пойдет - он всегда пропускал самый важный, самый нужный момент, всегда
предоставляя право выбора противнику. И поделать с таким свойством своего
характера ничего не мог.
- Где я нахожусь? - спросил он дрогнувшим голосом.
Четырехрукий заскрежетал - и надолго. Его прямо-таки распирало от
смеха. Обрюзгшее тело содрогалось, голова тряслась, плечи ходуном ходили,
когти на нижних лапах сжимались и разжимались, не касаясь поверхности
пьедестала, казалось, что рогатый уродец вот-вот лопнет... Лишь руки его
недвижно лежали на подлокотниках.
Наконец он успокоился. И объявил с невиданным апломбом:
- Гнусный и жалкий червь, ничтожная амеба, мы понимаем, что при твоем
скудоумии ты не сможешь осознать и прочувствовать, где находишься. Но
скажем, ибо велики и благодушны даже с ползающим во прахе слизнем...
- Не слишком ли много эпитетов?! - грубо вставил Иван.
Но голос разросся почти до грома, заглушил его возмущение.
- Ты находишься в пределах непостижимой твоему уму Системы, на
Хархане-А! Что, слизняк, ты понял?! Ничего ты не понял. И не поймешь! Ибо
видимое тобой - лишь часть существующего, а существующее вне тебя - лишь
часть Сущего! И мозг твой объемом и способностями равен предмозжечку
обитателя Системы. Не тщись понять ее, амеба! Потуги твои бесцельны и
бессмысленны. Одно лишь продлило миг твоего гнусного и ничтожного
существования, одно!
Иван подошел еще на два шага к трону. Спросил:
- И что же именно?
Двурогий начал было захлебываться скрежетом. Но тут же стих, словно
поперхнулся. И ответил надменно, раздуваясь до невозможности, воспаряя над
троном:
- Ты оказался в Системе в сто двадцать третий год восемь тысяч
пятьсот восемьдесят шестого тысячелетия Эры Предначертаний, понял подлый
мозгляк?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214
дыра! Не сквозь камни же он провалился!
Шар пришлось отцепить от крюка, чтоб не сдерживал движений. Иван
умудрился затолкать его в шлем, руки оставались почти свободными. И он не
давал им покоя. Он давил и жал на слизистые камни-и с одной стороны, и с
другой от крюка, и с третьей. Должен быть выход, должен!
Наконец один из камней поддался. Иван уперся ногами в крюк, навалился
на эту глыбину всем телом, плечами, спиной - она неожиданно легко поехала
вверх, пропала... послышался шум, будто упало что-то. Иван подумал о самом
вероятном - это завалилось дерево, как в тот раз, завалилось, освобождая
проход. А значит, он спасен. Он вытащил шар из откинутого шлема, раскачал
его на цепи и забросил верх. Первые две попытки оказались неудачными. Но с
третьей то ли шар, то ли конец цепи застряли в чем-то. Иван подергал,
убедился в надежности крепления, отпихнул крюк ногой - и полез наружу.
Этот бросок дался ему огромным напряжением всех сил. Он взмок от
пота, сердце чуть не вырвалось из груди, не хватало воздуха, мышцы
каменели, отказывались слушаться, пальцы деревенели и не желали
сгибаться... И все-таки он добрался доверху, перекинул свое тело через
край дыры, увидал шар с концом цепи, обмотанный вокруг какой-то
арматурины, торчавшей из того блока, что сам собой ушел вверх. Больше
разглядывать что-либо сил не было. Иван замер на поверхности лицом вниз,
передыхая, сдерживая нервную дрожь, пытаясь расслабиться, усмирить сердце.
Он лежал и не мог понять, откуда взялись эти мраморные плиты, почему
он лежит на этих холодных плитах, ведь там была трава! Самая обыкновенная,
очень густая, упругая, зеленая трава! Там небыло в радиусе километра на
три - Иван головой мог поручиться - никаких плит!
Он заметил, что каменный блок вдруг сам собой пополз к провалу, встал
на свое место, закрыв провал точно такой же мраморной плитой, как и та на
которой лежал Иван. Арматуринка выскользнула из блока, освободила цепь с
шаром. Иван дернул цепь, и шар подкатился к нему, стукнул чугунным боком
под ребра.
Иван начинал приходить в себя. Он вообще обладал способностью почти
мгновенно восстанавливать утраченные силы, этому не только обучили в
Школе, это было его врожденным свойством, наверное, благодаря этому он
смог попасть в Дальний Поиск, не только попасть, но и удержаться в нем. И
все-таки чудовищное напряжение давало знать о себе.
Иван, опираясь на руки, привстал сначала на колени, огляделся.
Никакого сада с деревьями и ручейками не было и в помине. Он находился
посреди огромного зала, выложенного светлыми мраморными плитами. Потолок в
зале был низкий и черный. Его поддерживало множество круглых колонн,
стоявших по периметру.
Иван уставился в этот черный потолок. В голове его не укладывалось
все происходящее. Даже если сад был ярусом выше, над залом, над его
потолком, то как он, Иван, мог пролететь это расстояние-от потолка до пола
- и ничего не увидать! Нет, это походило на бред!
Иван встал на ноги. Подтянул цепь, ухватился левой рукой за ушко
гири. Всмотрелся в дальний, торцевой конец зала. И обомлел! То, что
поначалу показалось ему чем-то навроде какой-то сумбурно и безвкусно
раскрашенной статуи-куклы на постаменте, было живым, невероятно уродливым
существом, сидевшим на сказочно величественном узорчатом троне посреди
большой полукруглой ниши. Иван застыл в изумлении.
Громовой голос прозвучал внезапно и будто бы со всех сторон:
- Ну что, жалкий червь, радуешься, что выполз наверх?!
Горло перехватило, и Иван не смог ответить. Он сделать пять шагов
вперед. Вгляделся. Существо, сидевшее на троне, заметно отличалось от
остальных негуманоидов. Его голый шишкастый череп увенчивали два массивных
коротких рога, чуть загнутых, витых. Три круглых глаза смотрели, не мигая,
злобно и высокомерно. Четырехдырчатый нос был шире, выпуклей, чем у тех,
кого Иван встречал прежде. И пряма из-под носа, из-под брыластых щек, без
всякого намека на рот, подбородок и вообще нижнюю челюсть, свисал ряд
клыко-жвал разной длины. Жвалы поблескивали, подрагивали при каждом слове.
Острые плечи поднимались к мочкам звериных, рысьих ушей. Две пары рук
лежали на подлокотниках - нижние, вцепившись в круглые набалдатиники,
верхние, сжимая длинный и короткий жезлы, поигрывая ими. Растопыренные
кривые ноги, которые скорее можно было назвать лапами ящера, упирались в
подножие трона, когтями царапали блестящую поверхность.
До четырехрукого было метров двадцать пять. Иван стоял и прикидывал,
за сколько прыжков он сможет добраться к трону и придушить это напыщенное
страшилище. Расчет получался верным. Но Иван знал, что дальше расчета дело
пойдет - он всегда пропускал самый важный, самый нужный момент, всегда
предоставляя право выбора противнику. И поделать с таким свойством своего
характера ничего не мог.
- Где я нахожусь? - спросил он дрогнувшим голосом.
Четырехрукий заскрежетал - и надолго. Его прямо-таки распирало от
смеха. Обрюзгшее тело содрогалось, голова тряслась, плечи ходуном ходили,
когти на нижних лапах сжимались и разжимались, не касаясь поверхности
пьедестала, казалось, что рогатый уродец вот-вот лопнет... Лишь руки его
недвижно лежали на подлокотниках.
Наконец он успокоился. И объявил с невиданным апломбом:
- Гнусный и жалкий червь, ничтожная амеба, мы понимаем, что при твоем
скудоумии ты не сможешь осознать и прочувствовать, где находишься. Но
скажем, ибо велики и благодушны даже с ползающим во прахе слизнем...
- Не слишком ли много эпитетов?! - грубо вставил Иван.
Но голос разросся почти до грома, заглушил его возмущение.
- Ты находишься в пределах непостижимой твоему уму Системы, на
Хархане-А! Что, слизняк, ты понял?! Ничего ты не понял. И не поймешь! Ибо
видимое тобой - лишь часть существующего, а существующее вне тебя - лишь
часть Сущего! И мозг твой объемом и способностями равен предмозжечку
обитателя Системы. Не тщись понять ее, амеба! Потуги твои бесцельны и
бессмысленны. Одно лишь продлило миг твоего гнусного и ничтожного
существования, одно!
Иван подошел еще на два шага к трону. Спросил:
- И что же именно?
Двурогий начал было захлебываться скрежетом. Но тут же стих, словно
поперхнулся. И ответил надменно, раздуваясь до невозможности, воспаряя над
троном:
- Ты оказался в Системе в сто двадцать третий год восемь тысяч
пятьсот восемьдесят шестого тысячелетия Эры Предначертаний, понял подлый
мозгляк?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214