.. Чтобы никто не глазел на этот скандал!
Кулак Кевина, уходивший в челюсть Люджану, содрал кожу с его щеки. Понимая, что без крутых мер не обойтись, Люджан заорал:
— Проклятие, парень, прекратишь ты валять дурака или мне придется тебя покалечить?
В ответ Кевин разразился непотребным ругательством, прохрипев под конец: »…если у тебя вообще была мать!»
Становилось очевидно, что образумить Кевина не удастся: он, безоружный, сейчас был способен кинуться в одиночку на полчища вооруженных врагов. Восхищаясь его отвагой, заботясь о его же безопасности, Люджан был вынужден сменить тактику. Он применил жестокий и коварный прием, которому обучился в горах в бытность серым воином. Любой уважающий себя цуранский воин постыдился бы заехать противнику кулаком в пах. Пораженный предательским ударом, Кевин скорчился в стонущий ком на грязной мостовой.
— Ты уж прости, братишка, — пробормотал Люджан, в точности повторяя слова и интонацию, позаимствованные у самого Кевина. — Тебя ждут свобода и почет окружающих, хочешь ты того или нет.
Военачальник встал на ноги, чувствуя себя разбитым и телесно, и душевно.
— Свяжите его и вставьте кляп, — отрывисто бросил он подчиненным. — Нам больше нельзя рисковать.
Затем, преисполненный состраданием к госпоже, которая наблюдала всю сцену из полутьмы паланкина, он с трудом изобразил на лице некое подобие цуранского бесстрастия, и по его приказу отряд снова двинулся в путь.
Встретивший их у ворот лагеря чиновник из гильдии работорговцев осведомился, что угодно властительнице Акомы.
— Этого раба… по приказу Света Небес… следует возвратить к нему на родину, — еле выдавила Мара онемевшими губами.
Связанный на совесть, зажатый между конвоирами Кевин вскинул на нее глаза. В их бездонной голубизне светились упрек и мольба, но мысль о ребенке, которого Мара носила под сердцем, придала ей силу.
— Прости, — прошептала она, не заботясь о том, что чиновник гильдии уставился на нее с ошарашенным видом. Голос изменил Маре, и она закончила одними губами:
— Любимый мой.
Все остальное, что ей хотелось сказать, осталось навеки похороненным в ее душе.
Работорговец кивнул головой:
— Он очень силен, хотя и не первой молодости. Думаю, будет справедливой цена…
Мара не дослушала:
— Не надо денег. Отошлите его домой.
Если работорговец и счел ее поведение странным, вслух он этого не высказал. Он и так поломал голову, пытаясь понять, зачем императору понадобилось покупать рабов, если он собирается сразу же отправить их в какой-то чужеземный дворец. От этого эдикта и так хватало хлопот, так что если властительница Акомы желает проявить великодушие, он не станет возражать.
— Как пожелаешь, госпожа, — сказал работорговец, склоняясь в глубоком поклоне.
Не в силах долее выносить безмерную боль, которую она читала на лице возлюбленного, Мара промолвила, взглянув ему прямо в глаза:
— Да будет жизнь твоя долгой и счастливой, сын Занна.
Она совершила невозможное — сумела собраться с духом и приказала воинам увести Кевина в лагерь для купленных императором рабов. Чиновник гильдии указывал дорогу; Мара словно сквозь сон слышала, как один из ее воинов настоятельно напоминал, что с Кевином, когда его развяжут, следует обращаться с большой осторожностью и уважением…
Высокие деревянные ворота захлопнулись, навеки отрезая ее от возлюбленного. Люджан не отходил от Мары; его лицо в тени шлема напоминало маску из камня. И, что уж совсем было непохоже на него, он не заметил, что во время уличной стычки его офицерский плюмаж сбился набок и теперь висит криво.
Мара откинулась на подушки; у нее не осталось ни слез, чтобы плакать, ни даже сил поднять руку, чтобы задернуть занавески паланкина. Она не могла стереть из памяти взгляд Кевина, которым он проводил ее, после того как она отдала приказ покинуть лагерь.
Мысль о том, что она оставила его связанным и беспомощным, будет преследовать ее вечно, до самой могилы. Мара равнодушно спросила себя, долго ли Тасайо будет ее щадить после того, как предстоящее перемирие подойдет к неизбежному концу. Сколько ночей доведется ей провести без сна, терзаясь вопросом, на который уже никогда не удастся получить ответ: согласился бы Кевин расстаться с ней добровольно, подчиняясь доводам рассудка, если бы у нее хватило мужества посоветоваться с ним заранее?
— Госпожа, — прорезался сквозь пелену страдания тихий голос Люджана, — пора двигаться домой.
В ответ Мара вяло махнула рукой. С этой болью в сердце, острой, как удар ножом, думала она, разве найдет она когда-нибудь место, где снова почувствует себя дома?
Казалось, конца не будет тоскливому дню, а затем и ночи, проведенным без Кевина. Мара металась на спальной циновке, то изнывая от горя, то проваливаясь в полный кошмаров сон. Но и во сне, и наяву она как живого видела Кевина, стоящего рядом с выражением откровенной укоризны в глазах.
Барка, увозившая его вниз по реке, сейчас уже, должно быть, далеко от Кентосани. К тому времени, когда она, Тасайо и члены Высшего Совета решат свои споры со Светом Небес, человек, которого она любит больше всех на свете, будет за пределами досягаемости, на земле далекого чужого мира.
То и дело она просыпалась — либо от того, что, протянув руку, находила пустоту там, где обычно лежал Кевин, либо от ужаса, когда во сне ей являлся Тасайо, держащий жертвенный меч над истерзанным телом ее сына. Проснувшись, Мара искала спасения в молитве. Она просила Лашиму о прозрении; ей требовалось чудо, чтобы одолеть врага, пекущегося более о власти, нежели о мире, врага, который хотел бы видеть натами ее предков вкопанным в землю вершиной вниз. Измотанная кошмарными видениями, полубольная, Мара в конце концов отказалась от надежды на отдых. До рассвета она мерила шагами свою опочивальню, а затем созвала советников.
Бутаронг не утихал, без устали стучась в стенные панели и ставни гостиной, где сидела властительница Акомы, совещаясь с военачальником и своим новым первым советником.
— В моем распоряжении всего один день для подготовки к столкновению между Ичиндаром и Минванаби, — хрипло, словно наглотавшись песка, начала Мара.
— Что же ты надумала, госпожа? — бодро осведомился Сарик.
Еле живая от усталости, Мара прикрыла распухшие глаза.
— Ничего. У меня нет никакого плана. И если вы с кузеном не нащупали какую-то возможность, которую я упустила, то к этому важному моменту нашей жизни мы подходим, не располагая ничем, кроме собственных мозгов. Я обещала Минванаби, что до него никто не займет место Имперского Стратега.
— В таком случае, — откликнулся Сарик, словно говорил о чем-то очевидном,
— остается единственный выход: трон Имперского Стратега не должен достаться никому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219
Кулак Кевина, уходивший в челюсть Люджану, содрал кожу с его щеки. Понимая, что без крутых мер не обойтись, Люджан заорал:
— Проклятие, парень, прекратишь ты валять дурака или мне придется тебя покалечить?
В ответ Кевин разразился непотребным ругательством, прохрипев под конец: »…если у тебя вообще была мать!»
Становилось очевидно, что образумить Кевина не удастся: он, безоружный, сейчас был способен кинуться в одиночку на полчища вооруженных врагов. Восхищаясь его отвагой, заботясь о его же безопасности, Люджан был вынужден сменить тактику. Он применил жестокий и коварный прием, которому обучился в горах в бытность серым воином. Любой уважающий себя цуранский воин постыдился бы заехать противнику кулаком в пах. Пораженный предательским ударом, Кевин скорчился в стонущий ком на грязной мостовой.
— Ты уж прости, братишка, — пробормотал Люджан, в точности повторяя слова и интонацию, позаимствованные у самого Кевина. — Тебя ждут свобода и почет окружающих, хочешь ты того или нет.
Военачальник встал на ноги, чувствуя себя разбитым и телесно, и душевно.
— Свяжите его и вставьте кляп, — отрывисто бросил он подчиненным. — Нам больше нельзя рисковать.
Затем, преисполненный состраданием к госпоже, которая наблюдала всю сцену из полутьмы паланкина, он с трудом изобразил на лице некое подобие цуранского бесстрастия, и по его приказу отряд снова двинулся в путь.
Встретивший их у ворот лагеря чиновник из гильдии работорговцев осведомился, что угодно властительнице Акомы.
— Этого раба… по приказу Света Небес… следует возвратить к нему на родину, — еле выдавила Мара онемевшими губами.
Связанный на совесть, зажатый между конвоирами Кевин вскинул на нее глаза. В их бездонной голубизне светились упрек и мольба, но мысль о ребенке, которого Мара носила под сердцем, придала ей силу.
— Прости, — прошептала она, не заботясь о том, что чиновник гильдии уставился на нее с ошарашенным видом. Голос изменил Маре, и она закончила одними губами:
— Любимый мой.
Все остальное, что ей хотелось сказать, осталось навеки похороненным в ее душе.
Работорговец кивнул головой:
— Он очень силен, хотя и не первой молодости. Думаю, будет справедливой цена…
Мара не дослушала:
— Не надо денег. Отошлите его домой.
Если работорговец и счел ее поведение странным, вслух он этого не высказал. Он и так поломал голову, пытаясь понять, зачем императору понадобилось покупать рабов, если он собирается сразу же отправить их в какой-то чужеземный дворец. От этого эдикта и так хватало хлопот, так что если властительница Акомы желает проявить великодушие, он не станет возражать.
— Как пожелаешь, госпожа, — сказал работорговец, склоняясь в глубоком поклоне.
Не в силах долее выносить безмерную боль, которую она читала на лице возлюбленного, Мара промолвила, взглянув ему прямо в глаза:
— Да будет жизнь твоя долгой и счастливой, сын Занна.
Она совершила невозможное — сумела собраться с духом и приказала воинам увести Кевина в лагерь для купленных императором рабов. Чиновник гильдии указывал дорогу; Мара словно сквозь сон слышала, как один из ее воинов настоятельно напоминал, что с Кевином, когда его развяжут, следует обращаться с большой осторожностью и уважением…
Высокие деревянные ворота захлопнулись, навеки отрезая ее от возлюбленного. Люджан не отходил от Мары; его лицо в тени шлема напоминало маску из камня. И, что уж совсем было непохоже на него, он не заметил, что во время уличной стычки его офицерский плюмаж сбился набок и теперь висит криво.
Мара откинулась на подушки; у нее не осталось ни слез, чтобы плакать, ни даже сил поднять руку, чтобы задернуть занавески паланкина. Она не могла стереть из памяти взгляд Кевина, которым он проводил ее, после того как она отдала приказ покинуть лагерь.
Мысль о том, что она оставила его связанным и беспомощным, будет преследовать ее вечно, до самой могилы. Мара равнодушно спросила себя, долго ли Тасайо будет ее щадить после того, как предстоящее перемирие подойдет к неизбежному концу. Сколько ночей доведется ей провести без сна, терзаясь вопросом, на который уже никогда не удастся получить ответ: согласился бы Кевин расстаться с ней добровольно, подчиняясь доводам рассудка, если бы у нее хватило мужества посоветоваться с ним заранее?
— Госпожа, — прорезался сквозь пелену страдания тихий голос Люджана, — пора двигаться домой.
В ответ Мара вяло махнула рукой. С этой болью в сердце, острой, как удар ножом, думала она, разве найдет она когда-нибудь место, где снова почувствует себя дома?
Казалось, конца не будет тоскливому дню, а затем и ночи, проведенным без Кевина. Мара металась на спальной циновке, то изнывая от горя, то проваливаясь в полный кошмаров сон. Но и во сне, и наяву она как живого видела Кевина, стоящего рядом с выражением откровенной укоризны в глазах.
Барка, увозившая его вниз по реке, сейчас уже, должно быть, далеко от Кентосани. К тому времени, когда она, Тасайо и члены Высшего Совета решат свои споры со Светом Небес, человек, которого она любит больше всех на свете, будет за пределами досягаемости, на земле далекого чужого мира.
То и дело она просыпалась — либо от того, что, протянув руку, находила пустоту там, где обычно лежал Кевин, либо от ужаса, когда во сне ей являлся Тасайо, держащий жертвенный меч над истерзанным телом ее сына. Проснувшись, Мара искала спасения в молитве. Она просила Лашиму о прозрении; ей требовалось чудо, чтобы одолеть врага, пекущегося более о власти, нежели о мире, врага, который хотел бы видеть натами ее предков вкопанным в землю вершиной вниз. Измотанная кошмарными видениями, полубольная, Мара в конце концов отказалась от надежды на отдых. До рассвета она мерила шагами свою опочивальню, а затем созвала советников.
Бутаронг не утихал, без устали стучась в стенные панели и ставни гостиной, где сидела властительница Акомы, совещаясь с военачальником и своим новым первым советником.
— В моем распоряжении всего один день для подготовки к столкновению между Ичиндаром и Минванаби, — хрипло, словно наглотавшись песка, начала Мара.
— Что же ты надумала, госпожа? — бодро осведомился Сарик.
Еле живая от усталости, Мара прикрыла распухшие глаза.
— Ничего. У меня нет никакого плана. И если вы с кузеном не нащупали какую-то возможность, которую я упустила, то к этому важному моменту нашей жизни мы подходим, не располагая ничем, кроме собственных мозгов. Я обещала Минванаби, что до него никто не займет место Имперского Стратега.
— В таком случае, — откликнулся Сарик, словно говорил о чем-то очевидном,
— остается единственный выход: трон Имперского Стратега не должен достаться никому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219