Невзирая на духоту и непривычную тяжесть доспехов, скрывавшихся под мантией, наследник Джингу держался с царственной горделивостью. А ведь в детстве он не проявлял ни малейшей склонности к военному делу. За упражнения на плацу он удостаивался лишь молчаливого презрения наставников. В отрочестве его пару раз посылали с солдатами в дозор, но когда боевые командиры, с трудом подбирая деликатные выражения, посетовали на его полную непригодность к службе, для наследника — радости которого не было границ — подыскали теплое местечко при дворе отца. Десио унаследовал лишь самые худшие фамильные черты, подумал Инкомо. Под его властью нечего было и мечтать о благоденствии дома Минванаби, даже если не принимать в расчет военную угрозу со стороны Акомы.
Обводя глазами собравшихся, Инкомо задержал взгляд на заметной фигуре в первом ряду. Это был Тасайо. Ладно подогнанные военные доспехи выглядели на нем как вторая кожа. Пожалуй, в трех поколениях рода Минванаби не нашлось бы человека более дельного. Быстро утратив интерес к ритуальной церемонии, Инкомо задал себе вопрос: каково было бы служить под началом такого хитроумного правителя, как Тасайо? Однако первому советнику не приличествовало заниматься вольнодумством; он вот-вот должен был присягнуть на верность Десио.
Молодой правитель, к немалому облегчению Инкомо, ни разу не споткнулся и не оступился на подходе к трону. Любая оплошность во время старинного ритуала считалась плохой приметой, знаком недовольства богов. Когда Десио поднялся, чтобы произнести речь, у первого советника от волнения перехватило дух. Но вопреки ожиданиям, голос нового властителя Минванаби звучал громко и уверенно.
— Приветствую вас, мои соплеменники, союзники, друзья, — возгласил он. — Я вдвойне рад видеть среди вас тех, которые верно служили моему отцу и готовы точно так же служить мне.
У Инкомо вырвался вздох облегчения. На какое-то время можно было успокоиться. Его молодой подопечный продолжал свою помпезную речь, не забыв поблагодарить жрецов; по мере того как слова становились все более напыщенными, Десио даже принялся жестикулировать пухлыми руками. Раздуваясь от собственного величия, он представил собравшимся наиболее знатных гостей. Инкомо, ничем не выдавая скуки, думал о своем: чего можно в ближайшее время ожидать от властительницы Акомы?
Каким образом удалось этой девчонке обратить роковые планы Джингу против него самого? Уже в который раз Инкомо мысленно возвращался в тот злополучный день, силясь понять, что именно повернуло ход событий и привело к непоправимой беде.
Одно он знал наверняка: Минванаби излишне доверяли наемной осведомительнице-куртизанке. Она слыла непревзойденной мастерицей политической интриги, однако в решающий момент не выполнила свой долг. За это красотка поплатилась жизнью. После этого Инкомо зарекся рассчитывать на тех, кто не присягал на верность дому Минванаби. Впрочем, полагаться на присягнувших тоже надо было с оглядкой. Взять хотя бы командира авангарда Шимицу: тот, как и планировалось, ликвидировал телохранителя Мары, но на следующий день не сумел инсценировать простейший несчастный случай, который был призван уничтожить род Акома.
Когда Десио провозглашал здравицу в честь очередного знатного гостя, Инкомо для виду поворачивался в нужную сторону, но мыслями оставался далеко.
Он с содроганием вспомнил, как исказилось лицо правителя Джингу, когда маг — приближенный Имперского Стратега — разгадал предательство куртизанки и командира авангарда. Опозоренный перед всеми приглашенными, Джингу вынужден был искупить вину своей семьи единственным возможным способом. Многовековая история дома Минванаби не знала другого случая, когда властителю пришлось покончить с собой, чтобы спасти честь рода. Инкомо не раз просыпался в холодном поту, когда ему снился навязчивый сон: Джингу собирает все свое мужество и бросает на фамильный меч.
Последующие события вспоминались ему словно в тумане: обратный путь, траурная церемония, тело хозяина, закованное в сверкающие доспехи, бескровные руки, сложенные на рукояти меча. Ясно виделся лишь миг гибели: распластанный труп в луже крови, вываливающиеся кишки, пустые глаза, замутненные пеленой, словно у рыбы, выброшенной на берег. Жрец бога Туракаму сноровисто перевязал руки Джингу алым шнуром, а на лицо опустил красное покрывало. Память хранила эти подробности. Солнце великого и могучего властителя закатилось.
Какое-то движение вернуло первого советника в настоящее. С глубоким вздохом он отвесил поклон в сторону очередного вельможи. Пока Десио предавался разврату, Инкомо хладнокровно удерживал в руках бразды правления. Но внешнее спокойствие далось ему нелегко: первый советник пребывал в постоянной тревоге. Никогда еще ему не доводилось участвовать в Игре Совета, и только теперь он понял, каково день и ночь жить в леденящем страхе перед другими властителями.
От этого наваждения было одно средство — злость. Ее питало неотвязное видение: Мара, которая в сопровождении свиты переправляется через озеро. Вместе с нею удалялись и другие властители; их яркие одежды и доспехи пестрели на озерной глади, как оперенье птиц в брачный сезон. Среди этой беспорядочной флотилии выделялась внушительная, белая с золотом барка Имперского Стратега. Альмеко перенес празднество из дворца Джингу в поместье Акомы; могло ли быть более красноречивое подтверждение тому, что династия Минванаби впала в немилость?
По лицу Инкомо пробежала тень. Он окончательно стряхнул с себя задумчивость, когда на помост поднялся стройный, по-армейски коротко подстриженный молодой воин. Тасайо, покойный отец которого приходился родным братом правителю Джингу, с низким поклоном предстал перед своим законным господином. Точеный орлиный профиль, безупречная выправка и даже застарелые шрамы битв на руках придавали его внешности мужественную красоту, близкую к совершенству. Всем своим видом он изображал покорность простого солдата, и только обжигающий пристальный взгляд выдавал его сущность. Улыбнувшись двоюродному брату, он произнес слова присяги:
— Мой господин, клянусь памятью наших общих предков, клянусь священным камнем натами, который хранит дух рода Минванаби, что буду предан тебе до конца своих дней. В твоих руках и моя жизнь, и моя смерть.
Десио просиял, когда его наиболее вероятный соперник произнес клятву в полном соответствии с традицией. Инкомо еще раз пожалел, что кузены не поменялись ролями. Окажись на троне Тасайо, Акома трепетала бы от ужаса. Но судьба распорядилась иначе: сильный, умный и решительный должен был служить слабовольному. Руки Инкомо сами собой до боли сжались в кулаки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219
Обводя глазами собравшихся, Инкомо задержал взгляд на заметной фигуре в первом ряду. Это был Тасайо. Ладно подогнанные военные доспехи выглядели на нем как вторая кожа. Пожалуй, в трех поколениях рода Минванаби не нашлось бы человека более дельного. Быстро утратив интерес к ритуальной церемонии, Инкомо задал себе вопрос: каково было бы служить под началом такого хитроумного правителя, как Тасайо? Однако первому советнику не приличествовало заниматься вольнодумством; он вот-вот должен был присягнуть на верность Десио.
Молодой правитель, к немалому облегчению Инкомо, ни разу не споткнулся и не оступился на подходе к трону. Любая оплошность во время старинного ритуала считалась плохой приметой, знаком недовольства богов. Когда Десио поднялся, чтобы произнести речь, у первого советника от волнения перехватило дух. Но вопреки ожиданиям, голос нового властителя Минванаби звучал громко и уверенно.
— Приветствую вас, мои соплеменники, союзники, друзья, — возгласил он. — Я вдвойне рад видеть среди вас тех, которые верно служили моему отцу и готовы точно так же служить мне.
У Инкомо вырвался вздох облегчения. На какое-то время можно было успокоиться. Его молодой подопечный продолжал свою помпезную речь, не забыв поблагодарить жрецов; по мере того как слова становились все более напыщенными, Десио даже принялся жестикулировать пухлыми руками. Раздуваясь от собственного величия, он представил собравшимся наиболее знатных гостей. Инкомо, ничем не выдавая скуки, думал о своем: чего можно в ближайшее время ожидать от властительницы Акомы?
Каким образом удалось этой девчонке обратить роковые планы Джингу против него самого? Уже в который раз Инкомо мысленно возвращался в тот злополучный день, силясь понять, что именно повернуло ход событий и привело к непоправимой беде.
Одно он знал наверняка: Минванаби излишне доверяли наемной осведомительнице-куртизанке. Она слыла непревзойденной мастерицей политической интриги, однако в решающий момент не выполнила свой долг. За это красотка поплатилась жизнью. После этого Инкомо зарекся рассчитывать на тех, кто не присягал на верность дому Минванаби. Впрочем, полагаться на присягнувших тоже надо было с оглядкой. Взять хотя бы командира авангарда Шимицу: тот, как и планировалось, ликвидировал телохранителя Мары, но на следующий день не сумел инсценировать простейший несчастный случай, который был призван уничтожить род Акома.
Когда Десио провозглашал здравицу в честь очередного знатного гостя, Инкомо для виду поворачивался в нужную сторону, но мыслями оставался далеко.
Он с содроганием вспомнил, как исказилось лицо правителя Джингу, когда маг — приближенный Имперского Стратега — разгадал предательство куртизанки и командира авангарда. Опозоренный перед всеми приглашенными, Джингу вынужден был искупить вину своей семьи единственным возможным способом. Многовековая история дома Минванаби не знала другого случая, когда властителю пришлось покончить с собой, чтобы спасти честь рода. Инкомо не раз просыпался в холодном поту, когда ему снился навязчивый сон: Джингу собирает все свое мужество и бросает на фамильный меч.
Последующие события вспоминались ему словно в тумане: обратный путь, траурная церемония, тело хозяина, закованное в сверкающие доспехи, бескровные руки, сложенные на рукояти меча. Ясно виделся лишь миг гибели: распластанный труп в луже крови, вываливающиеся кишки, пустые глаза, замутненные пеленой, словно у рыбы, выброшенной на берег. Жрец бога Туракаму сноровисто перевязал руки Джингу алым шнуром, а на лицо опустил красное покрывало. Память хранила эти подробности. Солнце великого и могучего властителя закатилось.
Какое-то движение вернуло первого советника в настоящее. С глубоким вздохом он отвесил поклон в сторону очередного вельможи. Пока Десио предавался разврату, Инкомо хладнокровно удерживал в руках бразды правления. Но внешнее спокойствие далось ему нелегко: первый советник пребывал в постоянной тревоге. Никогда еще ему не доводилось участвовать в Игре Совета, и только теперь он понял, каково день и ночь жить в леденящем страхе перед другими властителями.
От этого наваждения было одно средство — злость. Ее питало неотвязное видение: Мара, которая в сопровождении свиты переправляется через озеро. Вместе с нею удалялись и другие властители; их яркие одежды и доспехи пестрели на озерной глади, как оперенье птиц в брачный сезон. Среди этой беспорядочной флотилии выделялась внушительная, белая с золотом барка Имперского Стратега. Альмеко перенес празднество из дворца Джингу в поместье Акомы; могло ли быть более красноречивое подтверждение тому, что династия Минванаби впала в немилость?
По лицу Инкомо пробежала тень. Он окончательно стряхнул с себя задумчивость, когда на помост поднялся стройный, по-армейски коротко подстриженный молодой воин. Тасайо, покойный отец которого приходился родным братом правителю Джингу, с низким поклоном предстал перед своим законным господином. Точеный орлиный профиль, безупречная выправка и даже застарелые шрамы битв на руках придавали его внешности мужественную красоту, близкую к совершенству. Всем своим видом он изображал покорность простого солдата, и только обжигающий пристальный взгляд выдавал его сущность. Улыбнувшись двоюродному брату, он произнес слова присяги:
— Мой господин, клянусь памятью наших общих предков, клянусь священным камнем натами, который хранит дух рода Минванаби, что буду предан тебе до конца своих дней. В твоих руках и моя жизнь, и моя смерть.
Десио просиял, когда его наиболее вероятный соперник произнес клятву в полном соответствии с традицией. Инкомо еще раз пожалел, что кузены не поменялись ролями. Окажись на троне Тасайо, Акома трепетала бы от ужаса. Но судьба распорядилась иначе: сильный, умный и решительный должен был служить слабовольному. Руки Инкомо сами собой до боли сжались в кулаки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219