Убийца не стал тратить время на борьбу. Его глаза презрительно сощурились, и, выхватив правой рукой из-за пояса еще один нож, он всадил клинок между ребрами старой женщины.
Лицо Накойи исказилось от боли, но она все еще цеплялась за шнур.
— Умри, старуха! — Убийца злобно повернул нож.
Тело Накойи свело судорогой. У нее вырвался стон смертной муки, но она еще крепче сжала шнур.
— Он не умрет… позорной смертью… — выдавила она через силу.
Крики Айяки прекратились. Он увидел нож в стене у себя над головой, а затем — кровь, растекающуюся по половицам. Один из упавших слуг еще корчился в агонии. Так и не выпустив из руки оранжевую черепаховую пуговицу, парализованный ужасом Айяки перестал реветь. Ему сразу пришло в голову, что убийца — это сам Тасайо. Как только он проникся этим убеждением, в нем пробудилась отцовская отвага.
— К бою! — заорал он. — К бою!..
В его воображении возникли видения воинов — и он, решительно выкарабкавшись из подушек, кинулся лупить незваного гостя и для начала ударил того по бедру.
Посланец Камои не удостоил вниманием этот наскок, вознамерившись сперва добить Накойю. Он еще глубже протолкнул нож в рану.
Кровь старой няни успела насквозь пропитать черную перчатку, пока убийца выдергивал удавку из судорожно сжатых старческих рук. Но она еще боролась и, собравшись в комок, упала на Айяки, прижав его к полу.
— Будь проклят вовеки, — едва слышно прохрипела она. Ее покидали последние силы. Айяки задергался, пытаясь высвободиться. Убийца схватил мальчика и потащил его к себе.
Сквозь пелену, застилающую глаза, старая женщина увидела наконец стражников на пороге. Ворвавшись в детскую с обнаженными мечами, они устремились через комнату к убийце, выкрикивая боевые кличи. В ярких солнечных лучах их оружие сверкало нестерпимым блеском.
Убийца заторопился, желая побыстрее прикончить Айяки, который изворачивался и отбивался с яростными воплями. Накойя пыталась приподнять голову из лужи растекающейся крови. Видеть она не могла — только слышала, как стучали по полу босые ноги сопротивляющегося Айяки. У нее темнело в глазах, но она успела с удовлетворением осознать: скомканный шнур все еще оставался у нее в руках. Единственное, что ей удалось, — она вынудила убийцу пустить в дело нож… Мальчику, который умер достойной смертью от клинка, уже нечего бояться.
— Айяки… — прошептала она, а затем, с бесконечной жалостью, — Мара…
И ее поглотил мрак.
***
Сделав выпад, Кевин проткнул мечом атакующего чужака и вырвал клинок из тела врага, который с пронзительным воплем упал ему под ноги. Он перепрыгнул через раненого и схватился со следующим. Несколькими минутами раньше он подобрал вражеский щит — и это спасло ему жизнь, хотя и не избавило еще от одной раны в левое плечо и от удара наискосок по ребрам.
Мучительная боль затрудняла движения. Кровь струилась по обнаженному телу и насквозь пропитала набедренную повязку. Вражеский солдат обменялся с ним тремя ударами меча и тогда только понял, что имеет дело с рабом. Разразившись ругательством, он уклонился от продолжения боя и повернулся спиной к Кевину, который без лишних церемоний нанес ему удар сзади.
— Подыхай во имя цуранской чести! — в бешенстве воскликнул варвар. — Боги, молю вас, пусть коротышки остаются тупицами подольше!
Если они и впредь будут гнушаться скрестить с ним клинки, то у Мары появится шанс уцелеть.
Но их было слишком много. Враги, дотоле спрятанные за деревьями, накатывали волна за волной. Когда Кевин стремительно развернулся, чтобы отбросить еще одного из них, он понял: про отряд Акомы уже нельзя было сказать, что он просто «окружен». Положение стало много хуже. Круг защитников был разорван. Неприятель пробился внутрь и начал кромсать тела, которые лежали поверх носилок, прикрывавших Мару.
Мидкемиец взвыл, подобно демону смерти. Насмерть поразив вражеского солдата, он оставил клинок в обмякшем теле и подхватил с земли другой, а заодно могучим ударом ноги еще раз перевернул носилки. Деревянный каркас угрожающе накренился, что заставило нападавших отпрянуть и на какое-то время ослабить натиск. Затем носилки тяжело упали, подмяв под себя и Мару, и ее заслон из тел умирающих охранников.
Кевин перемахнул через препятствие с рыком:
— Назад, шелудивые псы!
Добавив несколько цуранских непотребных выражений, он перешел в наступление. Вид его залитого кровью почти обнаженного тела и неистовый рев поверг в смятение первые ряды неприятеля. Когда он приземлился после прыжка, его угораздило насту-ить на стрелу. Острая боль от вонзившихся в пятку четырех лезвий наконечника исторгла у него новый залп ругательств на вабонском наречии, а под конец, опять перейдя на язык цурани, Кевин пожелал:
— Пусть Туракаму сожрет ваши сердца на завтрак!..
Тогда все их мечи обратились против него.
Отразить такое множество ударов он не мог, как не мог и задуматься над тем, не пострадала ли Мара от его бесцеремонного использования носилок.
Он понимал одно: здесь ему уготована смерть, а он не желал с этим смириться.
Меч задел его голень. Он пошатнулся, упал, перекатился вбок — и клинки, просвистевшие в воздухе у него над головой, взрыли землю совсем рядом. Снова перекатившись по земле, Кевин резко поднял щит, когда в пределах досягаемости оказался замешкавшийся воин. Тот скорчился от жестокого удара щита в пах — удара, считавшегося запретным.
Наконец Кевин втиснулся под перевернутые носилки. Он нашарил пальцами упавший щит, извернулся и выставил перед собой это последнее прикрытие. Сверху посыпались удары, и каждый из них обжигал болью руки Кевина, удерживающие щит.
— Боги, когда же этому придет конец?.. — Он снова разразился потоком проклятий, но сейчас его кощунственные возгласы подозрительно напоминали рыдание.
А мечи непрерывно молотили по щиту. Они дробили и слоистую кожу, и деревянную основу; в руках Кевина оставались лишь обломки. Откуда-то издалека, возможно из леса, до него донеслись крики и шум еще одной схватки.
— Проклятие! — прохрипел он, а потом у него вырвался горький смех:
— Мало им того, что мы разбиты… им еще хочется изрубить нас в куски!
***
Сверкнул клинок, и слетевшая с плеч черноволосая голова покатилась, подскакивая, среди постельного белья. Еще три меча успели врезаться в обезглавленное тело, прежде чем оно рухнуло на скомканные простыни и задергалось в последних конвульсиях между подушками.
Забрызганный кровью убийцы, вопящий от боли и пережитого ужаса Айяки выполз из-под трупа. Из глубокой раны на шее мальчика текла кровь. Почти ничего не сознавая, он кинулся к стене, словно там мог найти спасение.
— Сходи за Кейоком! — крикнул воин, с меча которого капала кровь, другому, склонившемуся над телом Накойи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219