Чужую тайну воспринимает как личное оскорбление. Будто Рандольф и Кристабель нарочно сговорились его обмануть…
– А что если именно так? И не только его, а всех ему подобных. Разве не для собрайлов Шекспир начертал проклятие?..
– Вдвойне приятно, что я помяла его чёрный катафалк. Не желаете заглянуть ко мне в гости, профессор? На душе как-то грустно, мы бы с вами утешили друг друга… Знаете, море, солнце, я становлюсь от них такая томная…
– Спасибо за предложение, но… Вообще я хотел сказать, я очень тронут, в смысле благодарен, что вы вытащили меня сюда… я, наверное, буду очень жалеть, что не пошёл… но всё равно лучше не надо. Я… как бы это сказать… – Он замялся, на языке вертелось: «не могу с вами», или «не в той весовой категории», или просто «не осилю», – но все эти формулировки, кажется, чуточку оскорбительны для Леоноры.
– Ладно, расслабьтесь. Как говорится, не будем осложнять наших прекрасных рабочих отношений… – произнесла Леонора слегка насмешливо и, наградив его увесистым поцелуем в щёку, отправилась к себе.
На следующий день они ехали не спеша по просёлочной дороге (с главной свернули, чтобы осмотреть часовню с деревянным гогеновским Христом), как вдруг услыхали позади странный, пугающий шум – кашляющий, одновременно скрежещущий, да ещё с каким-то равномерным глуховатым под стуком. Словно тащилось по дороге неведомое раненое существо, или ползла скрипучая телега на кривых, вихлявых колёсах. То оказался чёрный «мерседес» с помятым крылом и явно повреждённым ремнём вентилятора. С натугою он обошёл их на ближайшем перекрёстке. Седока по-прежнему не разглядеть сквозь тёмные окна, но плачевное состояние машины налицо.
– Жуть! – сказала Леонора. – Зловещее явление!
– Да уж, – отозвался Аспидс и, поглядев вслед убегающему номеру АНК, с неожиданным остроумием прибавил: – Собрайл – это и есть Анку.
– Точно! – подхватила Леонора. – И как мы раньше не догадались. \
– Но с такой скоростью ему ни за что не догнать Бейли и Митчелла.
– И нам их тоже не догнать.
– А надо ли? – спокойно промолвил Аспидс. – По-моему, это уже не имеет никакого смысла. Давайте лучше устроим пикник.
– Правильно!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
Сидя за столом у себя в Линкольне, Мод выписала полезную цитату из Фрейда, намереваясь использовать её в докладе о метафоре:
И лишь когда любовь полностью овладевает человеком, основная доля либидо переходит на объект и объект в некоторой степени занимает место эго.
К цитате Мод сделала приписку: «Разумеется, эго, ид и супер-эго, так же как и само либидо – продукты метафорического гипостазиса, когда самостоятельной жизнью начинают жить…»
Она вычеркнула слова «самостоятельной жизнью начинают жить» и заменила их на «самостоятельное бытие обретают». Но этот второй вариант ничуть не лучше первого, и то и другое – метафора. Может быть, так: «…когда отдельным, самостоятельным бытием наделяются события, относящиеся к единому телу опыта».
«Тело опыта» – ещё более замысловатая метафора. Слово «опыта» она зачем-то написала дважды, смотрится дико. «Событие» – «со-бытие», здесь тоже таится метафора!..
Она всем существом ощущала присутствие Роланда. Вот он сидит позади неё на полу, в белом махровом халате, прислонясь к белому дивану, где спал в самое первое посещение и на котором поселился теперь. Воображаемыми пальцами пробежала она у него надо лбом, по мягким, чёрным, чуть всклокоченным волосам. И почти что услышала его тихий, грустный вздох. Он понимает: его неистовая поглощённость тайнами прошлого миновала – ей же внятны все его чувства. Он, скорее всего, чувствует, что прячется от жизни.
Если он выйдет из комнаты, эта комната сразу станет серой, пустой.
Если он останется, разве сможет она хоть немного сосредоточиться?..
На дворе уже октябрь. У Мод начался учебный год. А он, Роланд, так и не вернулся к Аспидсу. Не вернулся он и в квартиру в Патни, только раз наведался туда – до этого звонил по телефону множество раз, Вэл не отзывалась – решил проверить, жива ли она вообще, – но дальше двери ходить не понадобилось. Пустой молочной бутылкой припёртая, там внизу красовалась размашистая, на картоне записка: «Я уехала. Надолго».
Последние дни он был занят тем, что заносил на бумагу слова. Слова, не желавшие складываться в предложения филологического трактата. Он надеялся – больше того, чувствовал с необъяснимой ясностью, – что дело идёт к стихам. Дальше этих слов он пока не продвинулся, но они, соединённые в странные списки, возникали в голове помимо воли и перекочёвывали на бумагу. Роланд не знал, что думает Мод об этом занятии – видит его важность или считает пустой блажью. Всем существом он ощущал присутствие Мод. Он знал: от неё не могло ускользнуть, что его неистовая поглощённость тайнами прошлого миновала, что он просто прячется от жизни.
Он сидел на полу и записывал: кровь, покров, юдоль, скудель, шафран.
Другой список: бледные волосы, купина, россыпь.
Тут он сделал заметку: «россыпь не в смысле рассыпанного, разрозненного, а в смысле сиянья, как у Джона Донна – «земных вещей сияющая россыпь»».
Ещё один перечень: анемона, коралл, кора, волоски, власяница, ногти, когти, пух, сова, рыбий клей, скарабей.
Он отбрасывал слова, в которых боролись разные смыслы: деревянный, точка, связь, а также пятно и пустой, хотя они тоже норовили просочиться на бумагу (про сочиться — это слово тоже вызывало у него сомнения). В этом странном, назывном языке не находилось пока места глаголам, на что уж лучше: сочный, сок, сочельник…
Стрела, лук (не репчатый, а перо), прель, вода, небеса…
Области словаря – это пересекающиеся круги, или окружности. Мы себя определяем тем, в каких границах обитаем, и какие переходим.
Он сказал:
– Я тебе мешаю. Пойду прогуляюсь.
– Ну зачем же.
– Нет, правда. Что-нибудь купить из съестного?
– Не надо. Холодильник уже набит.
– Может, мне поискать работу, где-нибудь в баре, или в больнице?
– Не торопись. Время есть всё обдумать.
– Времени как раз остаётся всё меньше.
– Время можно раздвинуть.
– Мне начинает казаться, что я прячусь от жизни.
– Знаю. Но погоди, всё образуется.
– Не уверен.
Зазвонил телефон.
– Алло, это доктор Бейли?
– Да, слушаю.
– Скажите, а Роланд Митчелл, случайно, не у вас?
– Роланд, это тебя.
– Кто?
– Не знаю. Мужчина. Голос молодой, интеллигентный. Извините, а кто его спрашивает?
– Позвольте представиться. Меня зовут Эван Макинтайр. Я стряпчий. Я хотел бы встретиться и поговорить с вами – не с Роландом, но Роланд пусть тоже приходит – ему будет интересно. Я собираюсь сообщить нечто важное для вас.
Прикрыв трубку рукой, Мод быстро пересказала Роланду слова юриста.
– Как вы смотрите на то, чтоб поужинать сегодня в «Белом олене»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187
– А что если именно так? И не только его, а всех ему подобных. Разве не для собрайлов Шекспир начертал проклятие?..
– Вдвойне приятно, что я помяла его чёрный катафалк. Не желаете заглянуть ко мне в гости, профессор? На душе как-то грустно, мы бы с вами утешили друг друга… Знаете, море, солнце, я становлюсь от них такая томная…
– Спасибо за предложение, но… Вообще я хотел сказать, я очень тронут, в смысле благодарен, что вы вытащили меня сюда… я, наверное, буду очень жалеть, что не пошёл… но всё равно лучше не надо. Я… как бы это сказать… – Он замялся, на языке вертелось: «не могу с вами», или «не в той весовой категории», или просто «не осилю», – но все эти формулировки, кажется, чуточку оскорбительны для Леоноры.
– Ладно, расслабьтесь. Как говорится, не будем осложнять наших прекрасных рабочих отношений… – произнесла Леонора слегка насмешливо и, наградив его увесистым поцелуем в щёку, отправилась к себе.
На следующий день они ехали не спеша по просёлочной дороге (с главной свернули, чтобы осмотреть часовню с деревянным гогеновским Христом), как вдруг услыхали позади странный, пугающий шум – кашляющий, одновременно скрежещущий, да ещё с каким-то равномерным глуховатым под стуком. Словно тащилось по дороге неведомое раненое существо, или ползла скрипучая телега на кривых, вихлявых колёсах. То оказался чёрный «мерседес» с помятым крылом и явно повреждённым ремнём вентилятора. С натугою он обошёл их на ближайшем перекрёстке. Седока по-прежнему не разглядеть сквозь тёмные окна, но плачевное состояние машины налицо.
– Жуть! – сказала Леонора. – Зловещее явление!
– Да уж, – отозвался Аспидс и, поглядев вслед убегающему номеру АНК, с неожиданным остроумием прибавил: – Собрайл – это и есть Анку.
– Точно! – подхватила Леонора. – И как мы раньше не догадались. \
– Но с такой скоростью ему ни за что не догнать Бейли и Митчелла.
– И нам их тоже не догнать.
– А надо ли? – спокойно промолвил Аспидс. – По-моему, это уже не имеет никакого смысла. Давайте лучше устроим пикник.
– Правильно!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
Сидя за столом у себя в Линкольне, Мод выписала полезную цитату из Фрейда, намереваясь использовать её в докладе о метафоре:
И лишь когда любовь полностью овладевает человеком, основная доля либидо переходит на объект и объект в некоторой степени занимает место эго.
К цитате Мод сделала приписку: «Разумеется, эго, ид и супер-эго, так же как и само либидо – продукты метафорического гипостазиса, когда самостоятельной жизнью начинают жить…»
Она вычеркнула слова «самостоятельной жизнью начинают жить» и заменила их на «самостоятельное бытие обретают». Но этот второй вариант ничуть не лучше первого, и то и другое – метафора. Может быть, так: «…когда отдельным, самостоятельным бытием наделяются события, относящиеся к единому телу опыта».
«Тело опыта» – ещё более замысловатая метафора. Слово «опыта» она зачем-то написала дважды, смотрится дико. «Событие» – «со-бытие», здесь тоже таится метафора!..
Она всем существом ощущала присутствие Роланда. Вот он сидит позади неё на полу, в белом махровом халате, прислонясь к белому дивану, где спал в самое первое посещение и на котором поселился теперь. Воображаемыми пальцами пробежала она у него надо лбом, по мягким, чёрным, чуть всклокоченным волосам. И почти что услышала его тихий, грустный вздох. Он понимает: его неистовая поглощённость тайнами прошлого миновала – ей же внятны все его чувства. Он, скорее всего, чувствует, что прячется от жизни.
Если он выйдет из комнаты, эта комната сразу станет серой, пустой.
Если он останется, разве сможет она хоть немного сосредоточиться?..
На дворе уже октябрь. У Мод начался учебный год. А он, Роланд, так и не вернулся к Аспидсу. Не вернулся он и в квартиру в Патни, только раз наведался туда – до этого звонил по телефону множество раз, Вэл не отзывалась – решил проверить, жива ли она вообще, – но дальше двери ходить не понадобилось. Пустой молочной бутылкой припёртая, там внизу красовалась размашистая, на картоне записка: «Я уехала. Надолго».
Последние дни он был занят тем, что заносил на бумагу слова. Слова, не желавшие складываться в предложения филологического трактата. Он надеялся – больше того, чувствовал с необъяснимой ясностью, – что дело идёт к стихам. Дальше этих слов он пока не продвинулся, но они, соединённые в странные списки, возникали в голове помимо воли и перекочёвывали на бумагу. Роланд не знал, что думает Мод об этом занятии – видит его важность или считает пустой блажью. Всем существом он ощущал присутствие Мод. Он знал: от неё не могло ускользнуть, что его неистовая поглощённость тайнами прошлого миновала, что он просто прячется от жизни.
Он сидел на полу и записывал: кровь, покров, юдоль, скудель, шафран.
Другой список: бледные волосы, купина, россыпь.
Тут он сделал заметку: «россыпь не в смысле рассыпанного, разрозненного, а в смысле сиянья, как у Джона Донна – «земных вещей сияющая россыпь»».
Ещё один перечень: анемона, коралл, кора, волоски, власяница, ногти, когти, пух, сова, рыбий клей, скарабей.
Он отбрасывал слова, в которых боролись разные смыслы: деревянный, точка, связь, а также пятно и пустой, хотя они тоже норовили просочиться на бумагу (про сочиться — это слово тоже вызывало у него сомнения). В этом странном, назывном языке не находилось пока места глаголам, на что уж лучше: сочный, сок, сочельник…
Стрела, лук (не репчатый, а перо), прель, вода, небеса…
Области словаря – это пересекающиеся круги, или окружности. Мы себя определяем тем, в каких границах обитаем, и какие переходим.
Он сказал:
– Я тебе мешаю. Пойду прогуляюсь.
– Ну зачем же.
– Нет, правда. Что-нибудь купить из съестного?
– Не надо. Холодильник уже набит.
– Может, мне поискать работу, где-нибудь в баре, или в больнице?
– Не торопись. Время есть всё обдумать.
– Времени как раз остаётся всё меньше.
– Время можно раздвинуть.
– Мне начинает казаться, что я прячусь от жизни.
– Знаю. Но погоди, всё образуется.
– Не уверен.
Зазвонил телефон.
– Алло, это доктор Бейли?
– Да, слушаю.
– Скажите, а Роланд Митчелл, случайно, не у вас?
– Роланд, это тебя.
– Кто?
– Не знаю. Мужчина. Голос молодой, интеллигентный. Извините, а кто его спрашивает?
– Позвольте представиться. Меня зовут Эван Макинтайр. Я стряпчий. Я хотел бы встретиться и поговорить с вами – не с Роландом, но Роланд пусть тоже приходит – ему будет интересно. Я собираюсь сообщить нечто важное для вас.
Прикрыв трубку рукой, Мод быстро пересказала Роланду слова юриста.
– Как вы смотрите на то, чтоб поужинать сегодня в «Белом олене»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187