Они, эти солдаты, эти наши мальчики – а большинство из них действительно еще совсем молодые ребята, – создают сейчас легенду, вписывают в историю Демократии новую страницу легендарной славы, славы, которую еще долго никто не сможет превзойти и которая будет вселять страх в сердца врагов свободы …
– А что, ей-богу! – вдруг воодушевилась Жоржетта. – Пусть эти желторожие знают – на нас где сядешь, там и слезешь!
– А я все проспал, – хрипло сказал Пруит. – Даже не проснулся.
– Мы тоже, – возбужденно отозвалась Жоржетта. – Мы ничего не знали. Я и радио-то включила случайно.
– А я проспал, – повторил Пруит. – Спал как убитый.
Он налил себе еще и выпил одним махом. В голове у него окончательно прояснилось, ясность была полнейшая.
– Сволочи немцы! – сказал он.
– Какие немцы? – удивилась Жоржетта.
– Эти, – он показал фужером на приемник.
– Я побывал в корпусах недавно здесь построенного современного военного госпиталя «Триплер Дженерал» , – говорило радио. – И я видел, как их туда вносили на носилках: одни были в полной военной форме, другие только в нижнем белье, на третьих не было ничего, но все с тяжелейшими ранениями и в страшных ожогах …
– А что в Скофилде? – сурово и требовательно спросил Пруит. – Что он говорил про Скофилд?
– Ничего, – сказала Жоржетта. – Ни слова. Бомбили аэродромы – Уиллер, Белоуз, базу ВВС на Канеохе, морскую базу на Эуа… Ну и конечно, Хикем и Перл-Харбор – этим досталось больше всех.
– Да, но в Скофилде-то что? Я спрашиваю, что в Скофилде?
– Пру, он о нем даже не упоминал, – мягко сказала Альма.
– Совсем?
– Жоржетта ведь уже сказала.
– Тогда, значит, его не бомбили, – с облегчением вздохнул он. – Иначе бы он что-нибудь сказал. Наверно, только слегка обстреляли, и все. Конечно. Наверняка так и было. Им же главное аэродромы. Конечно. Зачем им бомбить Скофилд?
– …«Триплер Дженерал» – большой госпиталь, снабженный всеми современными удобствами и оборудованный по последнему слову медицинской науки и техники, но в проекте не была предусмотрена такая невероятная катастрофическая ситуация. Здесь не хватает места даже для сотой части всех тех раненых, умирающих и мертвых, которых вносили при мне на импровизированных носилках и укладывали в вестибюле и коридорах. Помочь всем просто невозможно, потому что для этого госпиталь не располагает ни нужным количеством коек, ни достаточным медперсоналом. Но куда бы я ни заглядывал, я нигде не слышал ни одного стона, ни одной жалобы. Я неоднократно своими ушами слышал, как израненные, обгоревшие, без волос, без бровей и ресниц молодые ребята, девятнадцатилетние и двадцатилетние мальчики говорили подошедшему врачу: «Доктор, помогите сначала моему другу. Ему гораздо хуже, чем мне». И больше ни слова, ни стона. Полная тишина. Обвиняющая тишина. Гневная тишина …
– Сволочи подлые, – глухо пробормотал Пруит. Он плакал. – Вот подлюги! Немцы проклятые… Зверье! – Не выпуская бутылку, тыльной стороной руки смахнул повисшую на носу каплю и налил себе еще.
– Не немцы, а японцы, – поправила Жоржетта. – Япошки, понимаешь? Мелочь желтопузая! Напали без предупреждения, трусы несчастные! А для отвода глаз послали своих людей в Вашингтон, и те там в это время пищали: мы, мол, за мир!
– …Я пережил огромный душевный подъем, глядя, с каким мужеством переносят страдания эти ребята , – говорило радио. – То, что я увидел, еще больше укрепило и углубило мое доверие к государственному строю, существующему в нашей стране, ибо этот строй рождает подобных героев не десятками и даже не сотнями, а тысячами, и я жалею лишь о том, что не могу провести по палатам госпиталя всех граждан США, чтобы каждый американец собственными глазами увидел то, что довелось увидеть мне …
– Это что, Уэбли Эдвардс? – всхлипнув, спросил Пруит.
– Вроде он, – сказала Альма.
– Он, конечно, – подтвердила Жоржетта. – Это его голос.
– Отличный мужик. – Пруит одним глотком опрокинул фужер и снова его наполнил. – Просто отличный !
– Ты бы не пил так много, – робко сказала Альма. – Еще ведь очень рано.
– Рано? – переспросил Пруит. – Ах, рано! Чтоб они сдохли, немчура проклятая! Какая, к черту, разница? – выкрикнул он и запнулся. – Напьюсь, ну и что? Вернуться-то я не могу. А раз так, какая разница? Давайте лучше все напьемся… Ох ты, господи, – он помотал головой. – Будь они прокляты, сволочи!
– …Естественно, пока трудно установить весь объем понесенных нами потерь, и мы узнаем это только через некоторое время. Генерал Шорт объявил, что в связи с чрезвычайностью ситуации и в целях более полной координации деятельности различных учреждений на территории Гавайских островов вводится военное положение …
– Я чего скажу. – Пруит всхлипнул и снова налил себе виски. – Никто меня в убийстве не подозревает и не разыскивает.
– Что? – изумилась Альма.
– Это убийство вообще никого не волнует. Тербер мне так и сказал, а он врать не будет.
– Тогда ты, конечно, можешь вернуться, – сказала Альма. – А то, что ты был в самоволке? За это тебя не посадят?
– То-то и оно. Вернуться я все равно не могу. Потому что, если вернусь, – это тюрьма, а в тюрьму я больше ни ногой, поняла? Если вернусь, меня отдадут под трибунал. Может, под дисциплинарный, а может, и под специальный. А я в тюрьму не сяду. Никогда! Поняла?
– Да. Если бы не это, ты бы, конечно, вернулся, – сказала Альма. – Но от тюрьмы тебе никуда не уйти. А в тюрьме ты ничем армии не поможешь.
Она положила руку ему на плечо:
– Пру, не надо столько пить, пожалуйста. Дай мне бутылку.
– Пошла ты к черту! – Он сбросил ее руку. – Сейчас как врежу! Пошла вон! Отстань от меня, не приставай! – Он снова налил себе полный фужер и с вызовом уставился на нее.
Ни Альма, ни Жоржетта больше не говорили ему ни слова и не пытались остановить. Он глядел на них красными, воспаленными глазами, и, скажи сейчас кто-нибудь, что у него глаза убийцы, это не было бы преувеличением.
– Хотят упечь меня в свою вонючую тюрьму? Очень хорошо – не вернусь никогда ! – свирепо заявил он. – И никто со мной ничего не сделает!
На это они ему тоже ничего не сказали. Так и сидели втроем и молча слушали радио, пока голод не погнал девушек на кухню – никто из них до сих пор не завтракал. Пруит прикончил бутылку и взялся за следующую. Он не желал ради какого-то завтрака отходить от радио. Они принесли ему поесть, но он отказался. Сидел перед приемником, глушил виски большими коктейльными фужерами и плакал. Ничто не могло стронуть его с места.
– …Наши ребята дорогой ценой заплатили за урок, которым стал для Америки этот день , – говорило радио. – Но они расплатились сполна, честно, без страха и не жалуясь, что цена слишком высока. Ребята, нанявшиеся на службу в армию и флот, чтобы, когда понадобится, пойти за нас в бой и отдать свою жизнь, сегодня целиком и полностью оправдали возложенное на них доверие и доказали свое право на то уважение, которое мы к ним испытывали и испытываем …
– А я проспал, – глухо пробормотал Пруит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277
– А что, ей-богу! – вдруг воодушевилась Жоржетта. – Пусть эти желторожие знают – на нас где сядешь, там и слезешь!
– А я все проспал, – хрипло сказал Пруит. – Даже не проснулся.
– Мы тоже, – возбужденно отозвалась Жоржетта. – Мы ничего не знали. Я и радио-то включила случайно.
– А я проспал, – повторил Пруит. – Спал как убитый.
Он налил себе еще и выпил одним махом. В голове у него окончательно прояснилось, ясность была полнейшая.
– Сволочи немцы! – сказал он.
– Какие немцы? – удивилась Жоржетта.
– Эти, – он показал фужером на приемник.
– Я побывал в корпусах недавно здесь построенного современного военного госпиталя «Триплер Дженерал» , – говорило радио. – И я видел, как их туда вносили на носилках: одни были в полной военной форме, другие только в нижнем белье, на третьих не было ничего, но все с тяжелейшими ранениями и в страшных ожогах …
– А что в Скофилде? – сурово и требовательно спросил Пруит. – Что он говорил про Скофилд?
– Ничего, – сказала Жоржетта. – Ни слова. Бомбили аэродромы – Уиллер, Белоуз, базу ВВС на Канеохе, морскую базу на Эуа… Ну и конечно, Хикем и Перл-Харбор – этим досталось больше всех.
– Да, но в Скофилде-то что? Я спрашиваю, что в Скофилде?
– Пру, он о нем даже не упоминал, – мягко сказала Альма.
– Совсем?
– Жоржетта ведь уже сказала.
– Тогда, значит, его не бомбили, – с облегчением вздохнул он. – Иначе бы он что-нибудь сказал. Наверно, только слегка обстреляли, и все. Конечно. Наверняка так и было. Им же главное аэродромы. Конечно. Зачем им бомбить Скофилд?
– …«Триплер Дженерал» – большой госпиталь, снабженный всеми современными удобствами и оборудованный по последнему слову медицинской науки и техники, но в проекте не была предусмотрена такая невероятная катастрофическая ситуация. Здесь не хватает места даже для сотой части всех тех раненых, умирающих и мертвых, которых вносили при мне на импровизированных носилках и укладывали в вестибюле и коридорах. Помочь всем просто невозможно, потому что для этого госпиталь не располагает ни нужным количеством коек, ни достаточным медперсоналом. Но куда бы я ни заглядывал, я нигде не слышал ни одного стона, ни одной жалобы. Я неоднократно своими ушами слышал, как израненные, обгоревшие, без волос, без бровей и ресниц молодые ребята, девятнадцатилетние и двадцатилетние мальчики говорили подошедшему врачу: «Доктор, помогите сначала моему другу. Ему гораздо хуже, чем мне». И больше ни слова, ни стона. Полная тишина. Обвиняющая тишина. Гневная тишина …
– Сволочи подлые, – глухо пробормотал Пруит. Он плакал. – Вот подлюги! Немцы проклятые… Зверье! – Не выпуская бутылку, тыльной стороной руки смахнул повисшую на носу каплю и налил себе еще.
– Не немцы, а японцы, – поправила Жоржетта. – Япошки, понимаешь? Мелочь желтопузая! Напали без предупреждения, трусы несчастные! А для отвода глаз послали своих людей в Вашингтон, и те там в это время пищали: мы, мол, за мир!
– …Я пережил огромный душевный подъем, глядя, с каким мужеством переносят страдания эти ребята , – говорило радио. – То, что я увидел, еще больше укрепило и углубило мое доверие к государственному строю, существующему в нашей стране, ибо этот строй рождает подобных героев не десятками и даже не сотнями, а тысячами, и я жалею лишь о том, что не могу провести по палатам госпиталя всех граждан США, чтобы каждый американец собственными глазами увидел то, что довелось увидеть мне …
– Это что, Уэбли Эдвардс? – всхлипнув, спросил Пруит.
– Вроде он, – сказала Альма.
– Он, конечно, – подтвердила Жоржетта. – Это его голос.
– Отличный мужик. – Пруит одним глотком опрокинул фужер и снова его наполнил. – Просто отличный !
– Ты бы не пил так много, – робко сказала Альма. – Еще ведь очень рано.
– Рано? – переспросил Пруит. – Ах, рано! Чтоб они сдохли, немчура проклятая! Какая, к черту, разница? – выкрикнул он и запнулся. – Напьюсь, ну и что? Вернуться-то я не могу. А раз так, какая разница? Давайте лучше все напьемся… Ох ты, господи, – он помотал головой. – Будь они прокляты, сволочи!
– …Естественно, пока трудно установить весь объем понесенных нами потерь, и мы узнаем это только через некоторое время. Генерал Шорт объявил, что в связи с чрезвычайностью ситуации и в целях более полной координации деятельности различных учреждений на территории Гавайских островов вводится военное положение …
– Я чего скажу. – Пруит всхлипнул и снова налил себе виски. – Никто меня в убийстве не подозревает и не разыскивает.
– Что? – изумилась Альма.
– Это убийство вообще никого не волнует. Тербер мне так и сказал, а он врать не будет.
– Тогда ты, конечно, можешь вернуться, – сказала Альма. – А то, что ты был в самоволке? За это тебя не посадят?
– То-то и оно. Вернуться я все равно не могу. Потому что, если вернусь, – это тюрьма, а в тюрьму я больше ни ногой, поняла? Если вернусь, меня отдадут под трибунал. Может, под дисциплинарный, а может, и под специальный. А я в тюрьму не сяду. Никогда! Поняла?
– Да. Если бы не это, ты бы, конечно, вернулся, – сказала Альма. – Но от тюрьмы тебе никуда не уйти. А в тюрьме ты ничем армии не поможешь.
Она положила руку ему на плечо:
– Пру, не надо столько пить, пожалуйста. Дай мне бутылку.
– Пошла ты к черту! – Он сбросил ее руку. – Сейчас как врежу! Пошла вон! Отстань от меня, не приставай! – Он снова налил себе полный фужер и с вызовом уставился на нее.
Ни Альма, ни Жоржетта больше не говорили ему ни слова и не пытались остановить. Он глядел на них красными, воспаленными глазами, и, скажи сейчас кто-нибудь, что у него глаза убийцы, это не было бы преувеличением.
– Хотят упечь меня в свою вонючую тюрьму? Очень хорошо – не вернусь никогда ! – свирепо заявил он. – И никто со мной ничего не сделает!
На это они ему тоже ничего не сказали. Так и сидели втроем и молча слушали радио, пока голод не погнал девушек на кухню – никто из них до сих пор не завтракал. Пруит прикончил бутылку и взялся за следующую. Он не желал ради какого-то завтрака отходить от радио. Они принесли ему поесть, но он отказался. Сидел перед приемником, глушил виски большими коктейльными фужерами и плакал. Ничто не могло стронуть его с места.
– …Наши ребята дорогой ценой заплатили за урок, которым стал для Америки этот день , – говорило радио. – Но они расплатились сполна, честно, без страха и не жалуясь, что цена слишком высока. Ребята, нанявшиеся на службу в армию и флот, чтобы, когда понадобится, пойти за нас в бой и отдать свою жизнь, сегодня целиком и полностью оправдали возложенное на них доверие и доказали свое право на то уважение, которое мы к ним испытывали и испытываем …
– А я проспал, – глухо пробормотал Пруит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277