Совсем один, в пустой спальне, Блум лежал на своей койке и смотрел правде в глаза.
Да, он – Исаак Натан Блум. А Исаак Натан Блум – еврей. И то, что он теперь капрал и скоро будет сержантом, ничего не меняет. Как и то, что он выиграл полковой чемпионат в среднем весе и стал в Скофилде звездой. Он все равно Исаак Натан Блум. А Исаак Натан Блум все равно еврей. Неважно, что он первый на очереди в сержанты и что Хомс, можно сказать, лично обещал ему третью нашивку. Неважно, что он надежда полка на чемпионскую корону в Скофилдском дивизионном чемпионате и что его даже отметили в спортивной колонке гонолульского «Адвертайзера». Потому что при всем при этом» он останется Исааком Натаном Блумом. А Исаак Натан Блум останется евреем.
Многое из того, что он делал, чтобы прославиться, было ему не по душе, но ведь он добивался славы только потому, что надеялся все это изменить, надеялся доказать, что главное не это. Когда он увидел, как в роте уважают боксеров, он стал боксером. Может, они думают, ему нравится быть боксером? Когда он увидел, как считаются с капралами и сержантами и как их любят, он стал капралом. Может, они думают, ему очень хочется быть капралом? Он всего добивался собственным горбом. Когда он увидел, что чемпионами полка и дивизии восхищаются даже больше, чем просто боксерами, он поставил перед собой цель и меньше чем за год осуществил ее наполовину, а теперь и вторая половина, считай, у него в кармане. Когда он увидел, что чем больше у человека нашивок, тем больше его почитают, он твердо решил, что и этого добьется. Он не собирался оставить им ни единой лазейки. Это было непросто: то, чего он добился, на тарелочке не подносят. Но он не отступался, потому что хотел заставить их полюбить себя, хотел неопровержимо доказать им, что нет такого понятия, как «еврей».
Но что бы он ни делал, он все равно не мог ничего изменить. И никогда он ничего не изменит, он это знал. Вместо того чтобы полюбить его, все ненавидели его еще больше, и чем выше он поднимался, тем сильнее становилась их ненависть. Факты не могли поколебать их твердолобого упрямства: они подтасовывали эти факты, лишь бы было удобнее верить в то, во что они верили с самого начала. Как против этого бороться?
Когда он записался в армию, он думал, все будет по-другому. Но по-другому не будет нигде и никогда.
Блум набрался храбрости и заставил себя посмотреть в глаза правде до конца.
Недостает ему чего-то. И всегда недоставало. Пруит проучил его как мальчишку. Из сержантской школы его выгнали взашей, раз и навсегда. Его вызвали на расследование и открыто спросили, не гомосексуалист ли он. Его в этом подозревали.
Неважно, что капеллан тогда остановил драку. И то, что он потом все-таки вышел на ринг, тоже ничего не меняет. Как и то, что он выиграл бой. Пруит все равно разделал его под орех, и все это знают. И никогда не забудут. Сморчок, ему до пояса, легковес – и разделал под орех его, у которого полутяжелый.
Неважно, что из сержантской школы его вышибли отчасти из-за того расследования. И то, что он потом все-таки получил «капрала», тоже ничего не меняет, как и то, что он будет сержантом. Все равно ведь его вышибли за профессиональную непригодность, и все это знают. И если что и запомнят, так только это: что он – профнепригодный. Из ста семи курсантов сержантской школы только трое удостоились такой чести, и он в том числе.
На расследование вызвали чуть ли не половину роты. Почему только ему намекнули, что он, наверное, такой? Конечно, эта гнида Томми раззвонил во все колокола, как Блум в тот единственный раз позволил себя уговорить. Томми насчет этого хлебом не корми, сплетни распускать для него первое дело. А все остальные? Они же все тоже пробовали! Сами-то они тогда кто? Будешь долго крутиться в таких компаниях, рано или поздно тоже кое-что испробуешь. Как любит говорить этот их Хэл, знакомство сближает. Про Блума языком трепать и хихикать – это они всегда пожалуйста, а что сами хороши, вспоминать неудобно.
Откуда ему было знать, во что выльется его анонимный звонок в полицию, когда в ту получку он засек Пруита и Томми в «Таверне»? Он звонил из автомата, из аптеки, далеко от «Таверны», из центра. Он никому про это не рассказывал. И вел себя осторожно, ни слова не сказал про Хэла и Маджио. Потому что был уверен, что Томми будет молчать. Но откуда ему было знать, что эти местные легавые понатыкали всюду своих поганых стукачей? Разве он виноват?
Он хотел им доказать, что евреи такие же люди, как все. Он хотел заставить их признать это хотя бы один-единственный раз. Но не получилось. Потому что чего-то ему недостает.
Если бы он проучил Пруита…
Если бы он с блеском кончил сержантскую школу…
Если бы его не вызвали на расследование…
Но чего теперь говорить?
Теперь ты разве что можешь изредка утешать себя всеми этими «если бы». Изредка скрывать правду от себя самого. Изредка надеяться, что все это забудут. Но все равно никуда тебе от этого не уйти, и возвращаешься ты к одному и тому же: ты – Исаак Натан Блум, а Исаак Натан Блум – еврей, и все это тоже знают. Да, все знают! Его словно окатило ледяной водой, словно обожгло расплавленным железом, выплеснувшимся из огромного ковша на стоявших внизу рабочих, как однажды случилось при нем на сталелитейном заводе в Гэри, где он работал в тот год, и, встав с койки, он прошел через пустую спальню к пирамиде с винтовками в центре большой, неподвижно замершей комнаты. Черт! Он бы сейчас отдал все на свете за полный патронташ, чтобы вихрем пронестись по гарнизону и перестрелять этих сволочей, всех подряд, и он стрелял бы и стрелял, пока не убьют его самого. В этом мире только так и можно чего-то добиться.
Его винтовка должна быть третьей справа. Он скользнул глазами по номерам на казенниках. Винтовка стояла в четвертом гнезде. И так всегда и во всем, этот Исаак Натан Блум всегда хоть на полшага, а не в ногу. Он вынул винтовку из пирамиды.
Если он решится, они его надолго запомнят, эти идиоты. Тогда уж дневальные будут запирать пирамиды сразу после строевой, как положено, а не будут ждать до отбоя.
Хорошая надпись на могильном камне: «Здесь лежит Исаак Натан Блум, иудей. Запирайте винтовки в полдень ».
Он вернулся к своей койке, сел и положил винтовку на колени. Потом с удовольствием провел рукой по гладкому прикладу. Кто это ему говорил, будто читал в какой-то книжке, что самое красивое из созданного Америкой – топорища и быстроходные парусники-клипера? А потом сказал, что нужно бы добавить еще винтовку «Спрингфилд-03»?.. Пруит! Точно, Пруит. Он это ему сказал чуть ли не в первый день, когда попал в их роту. Даже сейчас, даже в эту минуту тебе никуда не деться от этого паразита Пруита, он-то не еврей, ему хорошо, он корчит из себя благородного, правильного, и так тебя опозорил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277
Да, он – Исаак Натан Блум. А Исаак Натан Блум – еврей. И то, что он теперь капрал и скоро будет сержантом, ничего не меняет. Как и то, что он выиграл полковой чемпионат в среднем весе и стал в Скофилде звездой. Он все равно Исаак Натан Блум. А Исаак Натан Блум все равно еврей. Неважно, что он первый на очереди в сержанты и что Хомс, можно сказать, лично обещал ему третью нашивку. Неважно, что он надежда полка на чемпионскую корону в Скофилдском дивизионном чемпионате и что его даже отметили в спортивной колонке гонолульского «Адвертайзера». Потому что при всем при этом» он останется Исааком Натаном Блумом. А Исаак Натан Блум останется евреем.
Многое из того, что он делал, чтобы прославиться, было ему не по душе, но ведь он добивался славы только потому, что надеялся все это изменить, надеялся доказать, что главное не это. Когда он увидел, как в роте уважают боксеров, он стал боксером. Может, они думают, ему нравится быть боксером? Когда он увидел, как считаются с капралами и сержантами и как их любят, он стал капралом. Может, они думают, ему очень хочется быть капралом? Он всего добивался собственным горбом. Когда он увидел, что чемпионами полка и дивизии восхищаются даже больше, чем просто боксерами, он поставил перед собой цель и меньше чем за год осуществил ее наполовину, а теперь и вторая половина, считай, у него в кармане. Когда он увидел, что чем больше у человека нашивок, тем больше его почитают, он твердо решил, что и этого добьется. Он не собирался оставить им ни единой лазейки. Это было непросто: то, чего он добился, на тарелочке не подносят. Но он не отступался, потому что хотел заставить их полюбить себя, хотел неопровержимо доказать им, что нет такого понятия, как «еврей».
Но что бы он ни делал, он все равно не мог ничего изменить. И никогда он ничего не изменит, он это знал. Вместо того чтобы полюбить его, все ненавидели его еще больше, и чем выше он поднимался, тем сильнее становилась их ненависть. Факты не могли поколебать их твердолобого упрямства: они подтасовывали эти факты, лишь бы было удобнее верить в то, во что они верили с самого начала. Как против этого бороться?
Когда он записался в армию, он думал, все будет по-другому. Но по-другому не будет нигде и никогда.
Блум набрался храбрости и заставил себя посмотреть в глаза правде до конца.
Недостает ему чего-то. И всегда недоставало. Пруит проучил его как мальчишку. Из сержантской школы его выгнали взашей, раз и навсегда. Его вызвали на расследование и открыто спросили, не гомосексуалист ли он. Его в этом подозревали.
Неважно, что капеллан тогда остановил драку. И то, что он потом все-таки вышел на ринг, тоже ничего не меняет. Как и то, что он выиграл бой. Пруит все равно разделал его под орех, и все это знают. И никогда не забудут. Сморчок, ему до пояса, легковес – и разделал под орех его, у которого полутяжелый.
Неважно, что из сержантской школы его вышибли отчасти из-за того расследования. И то, что он потом все-таки получил «капрала», тоже ничего не меняет, как и то, что он будет сержантом. Все равно ведь его вышибли за профессиональную непригодность, и все это знают. И если что и запомнят, так только это: что он – профнепригодный. Из ста семи курсантов сержантской школы только трое удостоились такой чести, и он в том числе.
На расследование вызвали чуть ли не половину роты. Почему только ему намекнули, что он, наверное, такой? Конечно, эта гнида Томми раззвонил во все колокола, как Блум в тот единственный раз позволил себя уговорить. Томми насчет этого хлебом не корми, сплетни распускать для него первое дело. А все остальные? Они же все тоже пробовали! Сами-то они тогда кто? Будешь долго крутиться в таких компаниях, рано или поздно тоже кое-что испробуешь. Как любит говорить этот их Хэл, знакомство сближает. Про Блума языком трепать и хихикать – это они всегда пожалуйста, а что сами хороши, вспоминать неудобно.
Откуда ему было знать, во что выльется его анонимный звонок в полицию, когда в ту получку он засек Пруита и Томми в «Таверне»? Он звонил из автомата, из аптеки, далеко от «Таверны», из центра. Он никому про это не рассказывал. И вел себя осторожно, ни слова не сказал про Хэла и Маджио. Потому что был уверен, что Томми будет молчать. Но откуда ему было знать, что эти местные легавые понатыкали всюду своих поганых стукачей? Разве он виноват?
Он хотел им доказать, что евреи такие же люди, как все. Он хотел заставить их признать это хотя бы один-единственный раз. Но не получилось. Потому что чего-то ему недостает.
Если бы он проучил Пруита…
Если бы он с блеском кончил сержантскую школу…
Если бы его не вызвали на расследование…
Но чего теперь говорить?
Теперь ты разве что можешь изредка утешать себя всеми этими «если бы». Изредка скрывать правду от себя самого. Изредка надеяться, что все это забудут. Но все равно никуда тебе от этого не уйти, и возвращаешься ты к одному и тому же: ты – Исаак Натан Блум, а Исаак Натан Блум – еврей, и все это тоже знают. Да, все знают! Его словно окатило ледяной водой, словно обожгло расплавленным железом, выплеснувшимся из огромного ковша на стоявших внизу рабочих, как однажды случилось при нем на сталелитейном заводе в Гэри, где он работал в тот год, и, встав с койки, он прошел через пустую спальню к пирамиде с винтовками в центре большой, неподвижно замершей комнаты. Черт! Он бы сейчас отдал все на свете за полный патронташ, чтобы вихрем пронестись по гарнизону и перестрелять этих сволочей, всех подряд, и он стрелял бы и стрелял, пока не убьют его самого. В этом мире только так и можно чего-то добиться.
Его винтовка должна быть третьей справа. Он скользнул глазами по номерам на казенниках. Винтовка стояла в четвертом гнезде. И так всегда и во всем, этот Исаак Натан Блум всегда хоть на полшага, а не в ногу. Он вынул винтовку из пирамиды.
Если он решится, они его надолго запомнят, эти идиоты. Тогда уж дневальные будут запирать пирамиды сразу после строевой, как положено, а не будут ждать до отбоя.
Хорошая надпись на могильном камне: «Здесь лежит Исаак Натан Блум, иудей. Запирайте винтовки в полдень ».
Он вернулся к своей койке, сел и положил винтовку на колени. Потом с удовольствием провел рукой по гладкому прикладу. Кто это ему говорил, будто читал в какой-то книжке, что самое красивое из созданного Америкой – топорища и быстроходные парусники-клипера? А потом сказал, что нужно бы добавить еще винтовку «Спрингфилд-03»?.. Пруит! Точно, Пруит. Он это ему сказал чуть ли не в первый день, когда попал в их роту. Даже сейчас, даже в эту минуту тебе никуда не деться от этого паразита Пруита, он-то не еврей, ему хорошо, он корчит из себя благородного, правильного, и так тебя опозорил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277