Затем кружок распадается: каждая женщина должна целовать господина в губы, а он в это время щиплет им груди и терзает ягодицы; исполнив этот ритуал, женщины по одной ложатся на длинную широкую кушетку, кастраты берут розги и порют их; когда все двенадцать задниц будут избиты в кровь, султан проверяет их, облизывая раны и измазанные испражнениями отверстия. После этого он возвращается к своим педерастам и содомирует их одного за другим. Но это только начало. Дальше следует очередная экзекуция: покончив с задницами кастратов, султан принимается пороть их, а женщины снова окружают его и демонстрируют самые живописные и непристойные позы. После экзекуции женщины вновь подводят к нему мальчиков, и он еще раз сношает их, но, почувствовав приближающееся извержение, мгновенно выдергивает свой орган и набрасывается на одну из наложниц, которые неподвижно и безропотно стоят перед ним. Он набрасывается на нее и избивает до тех пор, пока она не падает на пол без сознания; потом продолжает совокупляться со следующим кастратом, которого также оставляет, чтобы избить вторую жену; так происходит до тех пор, пока не дойдет очередь до последней, которая часто погибает под его ударами, и тогда его сперма выбрасывается прямо в воздух. После такой процедуры оставшиеся в живых женщины не меньше двух-трех месяцев отлеживаются в постели.
– М-да, – с восхищением произнес я, когда наложница закончила свой необыкновенный рассказ, – это и в самом деле восхитительная страсть, и я обязательно испробовал бы ее, будь так же богат, как твой господин.
– Иногда султан встречается со своими женами наедине и в такие моменты содомирует их. Но эта великая честь оказывается только самым красивым девочкам, не старше восьми лет.
Когда наконец все было готово к тому, чтобы заманить в ловушку прелестную Филогону, я, всего за несколько цехинов, нанял бродягу, который сжег дотла дом ее покровителя. Кальни принял решение переехать в мое поместье, захватив с собой не только Филогону и свой капитал, но и несколько верных слуг и телохранителей, что застало меня врасплох. Однако я скоро нашел способ убедить Кальни, что такая куча челядинцев принесет больше пользы, разбирая руины его дома, нежели скучая без дела в моем, где и без того достаточно прислуги. Ошеломленный катастрофой, банкир сделал так, как я посоветовал. Сундуки с золотом находились под моей крышей, и Кальни уже собирался возобновить свои финансовые дела, когда мы решили не откладывать задуманное в долгий ящик.
Однажды утром я вошел в его спальню с пистолетом в руке, оставив Терговица на карауле у входной двери, а Карлсона – охранять Филогону и единственного слугу банкира, который мог прийти к нему на помощь, и сказал:
– Послушайте, дорогой и верный друг, вы сильно ошибаетесь, если думаете, что получили гостеприимство за красивые глаза. Прощайтесь с жизнью, сударь: вы долго наслаждались богатством – пора передать деньги в другие руки.
Когда стихли последние слова, прогремел выстрел, и банкир отправился в ад оплачивать оставшиеся долги. Карлсон выбросил в окно труп задушенного слуги, и мы вдвоем крепко связали девушку, которая испускала в это время истошные вопли. Потом позвали Терговица.
– Итак, дружище, – сказал я ему, – удобный момент настал. Вспомни, скольких усилий и денег стоил мне этот спектакль, поэтому ты должен прямо сейчас, на моих глазах, изнасиловать нашу добычу, а я прочищу твою задницу и приму в свою член Карлсона.
Терговиц не без удовольствия проворно сорвал с девушки одежду, и перед нами предстало дрожащее, прекраснейшее в мире тело. О небо, какие это были ягодицы! Никогда – повторяю, никогда – не видел я такой таинственной, такой манящей расщелинки и, не мешкая, бросился воздать должное этому чуду природы. Но уж если мозги направлены на определенный вид распутства и кипят при этой мысли, никакой дьявол не в силах изменить ход событий. Словом, я не хотел Филогону – ничто не искушало меня, кроме зада того, кто должен был сношать ее. Терговиц вломился в ее влагалище, я овладел Терговицем, Карлсон – мною, и после бешеной скачки, продолжавшейся, наверное, целый час, мы все трое изверглись в один и тот же миг, как один человек.
– Скорее переверни ее! – закричал я Терговицу. – Разве не видишь, какая у нее жопка? Пусть Карлсон займется ее влагалищем, а я буду содомировать вас обоих.
Мы сделали это несмотря на слезы и стоны бедной сиротки, и к концу следующего часа у нее не осталось ни одного храма Цитеры, куда мы не проторили бы тропинку. Друзья мои были в пене, в особенности Терговиц, один я сохранял самообладание и холодность перед этим небесным созданием, которое вдохновляло меня на желания, настолько жестокие и изощренные, что дай я им в тот момент волю, наша жертва мгновенно испустила бы дух. Ни разу мои развращенные вкусы не обнаруживались столь решительно и властно, как при виде этой девушки; я чувствовал, что не могу придумать для нее достаточно мучительной пытки, и отвергал, как слишком деликатное, все, что приходило мне в голову. Ярость моя скоро достигла высшей точки, у меня потемнело в глазах; я больше не мог смотреть на Филогону без того, чтобы меня не начинали сотрясать самые чудовищные, самые зверские инстинкты. Может быть, вы знаете, откуда берутся подобные чувства, я не знаю этого – я просто описываю то, что происходило в моей душе.
– Давайте уйдем отсюда, – предложил я своим сообщникам, – предусмотрительный человек не должен терять голову от удовольствия. Наши вещи уже погружены на фелюгу, которая ждет нас в порту, готовая к отплытию: я нанял ее до Неаполя. Мм не можем задерживаться здесь после таких преступлений… Но что будем делать с этой малышкой, Терговиц?
– Думаю, надо взять ее с собой, – ответил венгр, и в его глазах я заметил растерянность:
– Ага, ты, кажется, влюбился, дружище?
– Да нет, но раз уж за эту сучку заплачено кровью ее покровителя, я не вижу причины оставлять ее здесь.
Я посчитал нужным ничего не возразить на это, опасаясь раздоров, которые могли поставить под угрозу нашу безопасность, молча кивнул, и мы отправились в дорогу.
Однако Карлсон увидел, что мое согласие было всего лишь уловкой, и по пути заговорил со мной об этом. Я доверял ему полностью и ответил честно и откровенно, а на второй день плавания мы решили избавиться от двух нежных голубков, после чего я должен был стать единственным владельцем наших общественных сбережений. Я обменялся несколькими словами с капитаном судна и ценой нескольких цехинов завоевал его симпатию.
– Мне-то что, – небрежно сказал он, – делайте, что хотите, только опасайтесь вон той женщины: она как-то странно на вас смотрит, как будто знакома с вами.
– Не беспокойтесь, – успокоил я его, – мы выберем подходящий момент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179