нас обоих ласкали мои девушки, потом содомировали его головорезы. Марианна поджарилась заживо, а мы с ним провели остаток ночи в объятиях друг друга, восхищаясь друг другом и перебирая в памяти все эпизоды и обстоятельства нашего злодеяния, которое было ужасным и все-таки, по нашему общему мнению, недостаточно жестоким.
– Теперь ответь мне на такой вопрос, – сказал Нуарсей, когда мы оба несколько успокоились, – может ли что-нибудь в мире сравниться с удовольствием, которое приносит преступление? Знаешь ли ты что-нибудь, что слаще духа злодейства?
– Нет, друг, мой, я не знаю ничего подобного.
– Так давай жить злодейством до конца дней, и пусть ничто на свете не свернет нас с этого пути. Не будем уподобляться несчастным, которые, снедаемые угрызениями совести, отчаянно барахтаются в поисках отступления, в равной мере подлого и неразумного, и бесполезного, ибо они нерешительны и трусливы в своих действиях, и на новом поприще они не будут удачливее и счастливее, чем в сфере зла, которое так опрометчиво отвергли. Счастье зависит от твердости духа, оно недоступно тому, кто всю свою жизнь шарахается из стороны в строну.
Мы провели неделю в сельском поместье Нуарсея и каждый день прибавляли к своему списку несколько новых мерзостей. Как-то раз по настоянию хозяина я испробовала на себе одну из страстей императрицы Теодоры, жены Юстиниана, Это было так: я легла на траву, двое крестьянок посыпали ячменными зернами мою промежность, следя за тем, чтобы они попали и на нижние губки; потом из скотного двора пригнали дюжину крупных гусей, которые начали клевать зерно, вызывая настолько сильное раздражение в моих гениталиях, что когда кормление закончилось, мне просто необходимо было совокупиться. Нуарсей предвидел такой результат и приготовил для меня пятьдесят своих челядинцев, которые вознесли меня на самые вершины блаженства. Он тоже захотел испытать трюк с гусями на своей заднице, после чего заявил, что ощущение от клювов острее и приятнее, чем от порки. К этим невинным шалостям он добавил более серьезное преступление: приказал учителю и учительнице из соседнего городка привести к нему по тридцать учеников и учениц, собрал вместе детей обоего пола в своем замке и добился того, что мальчики лишили невинности всех девочек; он закончил это развлечение всеобщей поркой и содомией и наконец отравил всю толпу.
– Друг мой, – сказала я ему после этого события, – все это детские шалости; неужели мы не в состоянии совершить нечто необыкновенное и увенчать наши оргии достойным образом? Жители города берут воду из колодцев, у меня есть снадобья, которые оставила Дюран, их хватит, чтобы отравить за два дня все население, и я обещаю, что со своими служанками произведу здесь настоящее опустошение. – Я сопровождала свои вкрадчивые слова настойчивыми ласками, и Нуарсей не устоял.
– Черт меня побери, – так ответил он, не в силах сдержать извержение, когда услышал столь замечательный план. – В самом деле, Жюльетта, Природа дала тебе нечеловеческое воображение. Делай, что задумала, мой ангел, и пусть моим ответом послужит этот бурный поток, который ты из меня выжала.
Вам известно, что слова мои никогда не расходятся с делом. Четыре дня спустя полторы тысячи человек были похоронены на городском кладбище, почти все они скончались в таких жестоких муках, что оставшиеся в живых слышали их отчаянные мольбы о скорейшей смерти. Небывалое бедствие было приписано неожиданной и неизвестной эпидемии, а невежество местных лекарей защитило нас от подозрений. Когда мы возвращались в столицу в двухместной карете, я потеряла счет оргазмам, которые мы испытывали в объятиях друг друга.
Теперь, друзья мои, вы видите перед собой самую счастливую женщину на свете; я безумно люблю злодейство и заявляю об этом со всей прямотой и ответственностью; только злодейство и ничего, кроме злодейства, не возбуждает мои чувства, и я останусь ему верна до конца своих дней. Я свободна от всех религиозных страхов; осмотрительность и богатство избавляют меня от вмешательства закона, и никакая сила, ни человеческая, ни небесная, не может стать преградой на пути моих желаний. Прошлое воодушевляет меня, настоящее подвигает меня на новые дела, а будущего я совсем не боюсь, поэтому надеюсь, что за оставшуюся жизнь я превзойду все, что совершила в молодые годы. Природа сотворила нас не для чего иного, кроме как для наслаждения, она сделала землю сценой для наших развлечений, а ее жителей – нашими игрушками, предметами нашего удовольствия, ибо удовольствие есть всеобщий, универсальный движитель и закон жизни. Я допускаю, что незавидна участь жертв, но без них никак нельзя, наш мир разлетелся бы на куски, если бы не было высшего промысла, который устанавливает равновесие в мироздании; только благодаря злодеяниям поддерживается естественный порядок, только таким путем Природа восстанавливает то, что каждодневно утрачивается в этой системе из-за нашествий добродетели. Стало быть, творя зло, мы повинуемся Природе, между тем как наше неприятие зла есть единственное преступление, непростительное в ее глазах. Да, друзья мои, давайте всем сердцем примем эти принципы, в осуществлении которых заключены единственные на земле истоки счастья.
Такими словами мадам де Лорсанж заключила рассказ о своих приключениях, скандальные и чудовищные подробности которых не один раз вызывали слезы у внимательно слушавшей Жюстины. Шевалье и маркиз также были взволнованы, но совсем по-иному, и их раскаленные, побагровевшие члены, извлеченные из панталон, показали, сколь различны были чувства, которые их обуревали. Оба они уже собирались приступить к утехам плоти, когда вошедший дворецкий доложил о возвращении Нуарсея и Шабера – читатель, очевидно, помнит, что они на несколько дней отлучились в деревню по своим делам, предоставив графине возможность познакомить двух новых друзей с событиями ее жизни, которые были уже известны нашим старым знакомым.
Слезы, смочившие щеки несчастной Жюстины, ее трогательный опечаленный вид, красноречиво свидетельствовавший о том, как она страдает, ее врожденная скромность и добродетельность, которая сквозила в каждой черточке ее нежного лица, – все это чрезвычайно разожгло похоть Нуарсея и служителя церкви, и они заявили в один голос, что сию же минуту должны утолить свои мерзкие и жестокие прихоти. Они увели Жюстину в соседнюю комнату, оставив маркиза, шевалье и мадам де Лорсанж, которые не замедлили предаться другим, не менее изощренным похотливым забавам, для чего призвали несколько лакеев и служанок, коих не было недостатка в этом замке.
Было около шести вечера, солнце клонилось к закату, когда они вновь собрались все вместе, дабы решить судьбу Жюстины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
– Теперь ответь мне на такой вопрос, – сказал Нуарсей, когда мы оба несколько успокоились, – может ли что-нибудь в мире сравниться с удовольствием, которое приносит преступление? Знаешь ли ты что-нибудь, что слаще духа злодейства?
– Нет, друг, мой, я не знаю ничего подобного.
– Так давай жить злодейством до конца дней, и пусть ничто на свете не свернет нас с этого пути. Не будем уподобляться несчастным, которые, снедаемые угрызениями совести, отчаянно барахтаются в поисках отступления, в равной мере подлого и неразумного, и бесполезного, ибо они нерешительны и трусливы в своих действиях, и на новом поприще они не будут удачливее и счастливее, чем в сфере зла, которое так опрометчиво отвергли. Счастье зависит от твердости духа, оно недоступно тому, кто всю свою жизнь шарахается из стороны в строну.
Мы провели неделю в сельском поместье Нуарсея и каждый день прибавляли к своему списку несколько новых мерзостей. Как-то раз по настоянию хозяина я испробовала на себе одну из страстей императрицы Теодоры, жены Юстиниана, Это было так: я легла на траву, двое крестьянок посыпали ячменными зернами мою промежность, следя за тем, чтобы они попали и на нижние губки; потом из скотного двора пригнали дюжину крупных гусей, которые начали клевать зерно, вызывая настолько сильное раздражение в моих гениталиях, что когда кормление закончилось, мне просто необходимо было совокупиться. Нуарсей предвидел такой результат и приготовил для меня пятьдесят своих челядинцев, которые вознесли меня на самые вершины блаженства. Он тоже захотел испытать трюк с гусями на своей заднице, после чего заявил, что ощущение от клювов острее и приятнее, чем от порки. К этим невинным шалостям он добавил более серьезное преступление: приказал учителю и учительнице из соседнего городка привести к нему по тридцать учеников и учениц, собрал вместе детей обоего пола в своем замке и добился того, что мальчики лишили невинности всех девочек; он закончил это развлечение всеобщей поркой и содомией и наконец отравил всю толпу.
– Друг мой, – сказала я ему после этого события, – все это детские шалости; неужели мы не в состоянии совершить нечто необыкновенное и увенчать наши оргии достойным образом? Жители города берут воду из колодцев, у меня есть снадобья, которые оставила Дюран, их хватит, чтобы отравить за два дня все население, и я обещаю, что со своими служанками произведу здесь настоящее опустошение. – Я сопровождала свои вкрадчивые слова настойчивыми ласками, и Нуарсей не устоял.
– Черт меня побери, – так ответил он, не в силах сдержать извержение, когда услышал столь замечательный план. – В самом деле, Жюльетта, Природа дала тебе нечеловеческое воображение. Делай, что задумала, мой ангел, и пусть моим ответом послужит этот бурный поток, который ты из меня выжала.
Вам известно, что слова мои никогда не расходятся с делом. Четыре дня спустя полторы тысячи человек были похоронены на городском кладбище, почти все они скончались в таких жестоких муках, что оставшиеся в живых слышали их отчаянные мольбы о скорейшей смерти. Небывалое бедствие было приписано неожиданной и неизвестной эпидемии, а невежество местных лекарей защитило нас от подозрений. Когда мы возвращались в столицу в двухместной карете, я потеряла счет оргазмам, которые мы испытывали в объятиях друг друга.
Теперь, друзья мои, вы видите перед собой самую счастливую женщину на свете; я безумно люблю злодейство и заявляю об этом со всей прямотой и ответственностью; только злодейство и ничего, кроме злодейства, не возбуждает мои чувства, и я останусь ему верна до конца своих дней. Я свободна от всех религиозных страхов; осмотрительность и богатство избавляют меня от вмешательства закона, и никакая сила, ни человеческая, ни небесная, не может стать преградой на пути моих желаний. Прошлое воодушевляет меня, настоящее подвигает меня на новые дела, а будущего я совсем не боюсь, поэтому надеюсь, что за оставшуюся жизнь я превзойду все, что совершила в молодые годы. Природа сотворила нас не для чего иного, кроме как для наслаждения, она сделала землю сценой для наших развлечений, а ее жителей – нашими игрушками, предметами нашего удовольствия, ибо удовольствие есть всеобщий, универсальный движитель и закон жизни. Я допускаю, что незавидна участь жертв, но без них никак нельзя, наш мир разлетелся бы на куски, если бы не было высшего промысла, который устанавливает равновесие в мироздании; только благодаря злодеяниям поддерживается естественный порядок, только таким путем Природа восстанавливает то, что каждодневно утрачивается в этой системе из-за нашествий добродетели. Стало быть, творя зло, мы повинуемся Природе, между тем как наше неприятие зла есть единственное преступление, непростительное в ее глазах. Да, друзья мои, давайте всем сердцем примем эти принципы, в осуществлении которых заключены единственные на земле истоки счастья.
Такими словами мадам де Лорсанж заключила рассказ о своих приключениях, скандальные и чудовищные подробности которых не один раз вызывали слезы у внимательно слушавшей Жюстины. Шевалье и маркиз также были взволнованы, но совсем по-иному, и их раскаленные, побагровевшие члены, извлеченные из панталон, показали, сколь различны были чувства, которые их обуревали. Оба они уже собирались приступить к утехам плоти, когда вошедший дворецкий доложил о возвращении Нуарсея и Шабера – читатель, очевидно, помнит, что они на несколько дней отлучились в деревню по своим делам, предоставив графине возможность познакомить двух новых друзей с событиями ее жизни, которые были уже известны нашим старым знакомым.
Слезы, смочившие щеки несчастной Жюстины, ее трогательный опечаленный вид, красноречиво свидетельствовавший о том, как она страдает, ее врожденная скромность и добродетельность, которая сквозила в каждой черточке ее нежного лица, – все это чрезвычайно разожгло похоть Нуарсея и служителя церкви, и они заявили в один голос, что сию же минуту должны утолить свои мерзкие и жестокие прихоти. Они увели Жюстину в соседнюю комнату, оставив маркиза, шевалье и мадам де Лорсанж, которые не замедлили предаться другим, не менее изощренным похотливым забавам, для чего призвали несколько лакеев и служанок, коих не было недостатка в этом замке.
Было около шести вечера, солнце клонилось к закату, когда они вновь собрались все вместе, дабы решить судьбу Жюстины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179