чтобы трон мой был несокрушим, поддерживайте мою власть всей властью, которую я вам выделил, и спокойно наслаждайтесь своими привилегиями, но так, чтобы не задевать моих…»
– Такой же договор короли когда-то заключили с духовенством, – заметила Олимпия.
– Вот именно; но духовенство, строя свою власть на всесилии фантастического Бога, сделалось сильнее короля; священники свергали королей вместо того, чтобы поддерживать их. Я же хочу, чтобы последней инстанцией власти было правительство и чтобы права, дарованные высшему классу и философам, использовались только в интересах их собственных страстей при условии, что они никогда и ни в чем не будут противоречить интересам государства, ибо государство не может управляться только теократией или только деспотом; король обязан безжалостно подавлять соперников, угрожающих его трону, и в то же время должен делиться властью с союзниками, объединиться с ними для того, чтобы заковать в цепи многоголовую народную гидру.
– По этой логике, – сказала Клервиль, – законы, принимаемые против населения, не могут быть чересчур жестокими.
– Мы должны следовать примеру Дракона, – сказал Франкавилла. – Законы надо писать кровью, подпитывать кровью, они должны благословлять кровопускание, а главное – держать народ в самой удручающей нищете: люди тогда лишь становятся опасными, когда живут в довольстве.
– И когда вкушают плоды просвещения?
– Да, и когда вкушают плоды просвещения. Людей надо держать в самом глухом невежестве, их рабство должно быть беспросветным и бесконечным, они должны быть лишены средств и возможностей избежать его, для чего и нужны избранные, которые окружают и поддерживают трон и тем самым не позволяют народу освободиться от цепей. Только в таком случае тирания будет абсолютной и безграничной.
– Тогда она дойдет до того, – сказала Клервиль, – до такой степени, что бедным людям придется испрашивать позволения дышать у тирана или его приближенных.
– Вот именно, – с радостью ухватился за эту мысль князь, – само правительство должно регулировать народонаселение, принимать меры для его уменьшения, когда оно достигает угрожающей численности, увеличивать его, когда это потребуется; правосудие должно защищать интересы или страсти правителя, равно как и тех, кто получил от него соответствующую долю власти, необходимую для того, чтобы стократно усилить его королевскую власть. Посмотрите на правительства Африки и Азии: все они устроены в соответствии с этими принципами, поэтому твердо стоят на ногах.
– Однако, – возразила Шарлотта, – во многих этих странах народ не доведен до того состояния, которое вы полагаете для него необходимым.
– Верно, – признал Франкавилла, – поэтому кое-где происходят волнения; предстоит еще многое сделать, прежде чем массы дойдут до такого состояния страха и истощения, что навсегда забудут о бунте.
– Именно для этого, – вставил Фердинанд, – я бы хотел видеть священников на своей стороне.
– Будьте осторожны, ибо, как здесь уже говорилось, – это самый верный способ усилить их власть, и они скоро подчинят вас благодаря своим деистическим фокусам, которые в руках мошенников служат только для свержения правительства и больше ни для чего; в ваших интересах – превратить подданных в безбожников, растлевать их; до тех пор, пока они не поклонятся иному богу, кроме вас, пока не исповедуют иной морали, кроме вашей, вы останетесь их сувереном.
– Но ведь и безнравственный человек опасен, – заметил Фердинанд.
– Да, когда он обладает какой-то властью, так как в этом случае у него появляется соблазн злоупотребить ею, но этого никогда не случается с рабом. Какая разница, считает человек цареубийство безнравственным или же нет, если я закую его в кандалы и не дам возможности обидеть даже муху; а вот когда моральная распущенность избалует его, он почувствует меньшее отвращение к ошейнику, который я надел на его шею.
– Однако, – спросила Шарлотта, – как он может избаловаться под игом? На мой взгляд, скорее роскошь и безбедная жизнь оказывают подобное действие на человека,
– Душа его загнивает в атмосфере порока, – ответил князь, – посему дайте ему возможность реализовать свои порочные наклонности, не наказывайте его, за исключением тех случаев, когда его злодеяния направлены против вас, вот тогда вы добьетесь необыкновенных результатов: безнравственности, которая вам на руку, и уменьшения народонаселения, что еще выгоднее для вас. Разрешите инцест, насилие, убийство, разрешите своим подданным абсолютно все, что исходит от порока, запретите браки и молитвы, узаконьте содомию, и больше вам не о чем будет беспокоиться.
– Но как ужесточить наказания, если все будет дозволено? – поинтересовалась я, и вопрос мой не был лишен логики.
– Значит, вы должны наказывать за добродетели или за неповиновение и не бойтесь: у вас причин найдется в тысячу раз больше, чем нужно, да и так ли уж они необходимы? Деспот проливает кровь, когда ему хочется, и для этого не требуется поводов – достаточно желания. В конце концов всегда можно обнаружить заговор, а потом предотвратить его, после чего по всей стране надо соорудить эшафоты и устроить кровавую бойню.
– Если Фердинанд предоставит это мне, – сказала Шарлотта, – я гарантирую сотни самых законных предлогов ежедневно; пусть он точит меч, а моя забота – найти жертвы.
– Ого, вы замечаете, кузен, что моя супруга становится кровожадной?
– Ничего в этом нет удивительного, – с возмущением произнесла Клервиль, – меня тоже переполняют эти чувства. Разве не обидно смотреть на ваши плотские забавы и не принимать в них участия, тем более имея такой темперамент, как у нас?
– В таком случае приглашаю вас на свежий воздух, – предложил князь, – может быть, в этой зеленой обители мы найдем, чем утолить пыл наших любезных дам.
Огромный сад был ярко освещен; мы не спеша проходили под апельсиновыми, абрикосовыми деревьями, под фиговыми пальмами и срывали плоды, прохладные от вечерней росы; мы шли по живописным дорожкам, ведущим к храму Ганимеда. В храме, под самым сводом, горели тонкие восковые свечи, которые создавали мягкий, приятный для глаз полумрак. Сооружение поддерживали колонны, выкрашенные в зеленый и розовый цвет, между ними вились гирлянды мирта и сирени, образующие красивые фестоны.
Когда мы вступили в храм, послышалась нежная музыка. Шарлотта, пьяная от похоти и разгоряченная вином и более крепкими напитками, сразу развалилась на ближайшей кушетке, мы последовали ее примеру.
– Теперь наступила их очередь, – сказал Франкавилла королю, – посмотрим, на что они способны и смогут ли оправдать блестящие рекомендации. Но у меня есть одно условие: они должны совокупляться только в зад – только он заслуживает поклонения в моем доме;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
– Такой же договор короли когда-то заключили с духовенством, – заметила Олимпия.
– Вот именно; но духовенство, строя свою власть на всесилии фантастического Бога, сделалось сильнее короля; священники свергали королей вместо того, чтобы поддерживать их. Я же хочу, чтобы последней инстанцией власти было правительство и чтобы права, дарованные высшему классу и философам, использовались только в интересах их собственных страстей при условии, что они никогда и ни в чем не будут противоречить интересам государства, ибо государство не может управляться только теократией или только деспотом; король обязан безжалостно подавлять соперников, угрожающих его трону, и в то же время должен делиться властью с союзниками, объединиться с ними для того, чтобы заковать в цепи многоголовую народную гидру.
– По этой логике, – сказала Клервиль, – законы, принимаемые против населения, не могут быть чересчур жестокими.
– Мы должны следовать примеру Дракона, – сказал Франкавилла. – Законы надо писать кровью, подпитывать кровью, они должны благословлять кровопускание, а главное – держать народ в самой удручающей нищете: люди тогда лишь становятся опасными, когда живут в довольстве.
– И когда вкушают плоды просвещения?
– Да, и когда вкушают плоды просвещения. Людей надо держать в самом глухом невежестве, их рабство должно быть беспросветным и бесконечным, они должны быть лишены средств и возможностей избежать его, для чего и нужны избранные, которые окружают и поддерживают трон и тем самым не позволяют народу освободиться от цепей. Только в таком случае тирания будет абсолютной и безграничной.
– Тогда она дойдет до того, – сказала Клервиль, – до такой степени, что бедным людям придется испрашивать позволения дышать у тирана или его приближенных.
– Вот именно, – с радостью ухватился за эту мысль князь, – само правительство должно регулировать народонаселение, принимать меры для его уменьшения, когда оно достигает угрожающей численности, увеличивать его, когда это потребуется; правосудие должно защищать интересы или страсти правителя, равно как и тех, кто получил от него соответствующую долю власти, необходимую для того, чтобы стократно усилить его королевскую власть. Посмотрите на правительства Африки и Азии: все они устроены в соответствии с этими принципами, поэтому твердо стоят на ногах.
– Однако, – возразила Шарлотта, – во многих этих странах народ не доведен до того состояния, которое вы полагаете для него необходимым.
– Верно, – признал Франкавилла, – поэтому кое-где происходят волнения; предстоит еще многое сделать, прежде чем массы дойдут до такого состояния страха и истощения, что навсегда забудут о бунте.
– Именно для этого, – вставил Фердинанд, – я бы хотел видеть священников на своей стороне.
– Будьте осторожны, ибо, как здесь уже говорилось, – это самый верный способ усилить их власть, и они скоро подчинят вас благодаря своим деистическим фокусам, которые в руках мошенников служат только для свержения правительства и больше ни для чего; в ваших интересах – превратить подданных в безбожников, растлевать их; до тех пор, пока они не поклонятся иному богу, кроме вас, пока не исповедуют иной морали, кроме вашей, вы останетесь их сувереном.
– Но ведь и безнравственный человек опасен, – заметил Фердинанд.
– Да, когда он обладает какой-то властью, так как в этом случае у него появляется соблазн злоупотребить ею, но этого никогда не случается с рабом. Какая разница, считает человек цареубийство безнравственным или же нет, если я закую его в кандалы и не дам возможности обидеть даже муху; а вот когда моральная распущенность избалует его, он почувствует меньшее отвращение к ошейнику, который я надел на его шею.
– Однако, – спросила Шарлотта, – как он может избаловаться под игом? На мой взгляд, скорее роскошь и безбедная жизнь оказывают подобное действие на человека,
– Душа его загнивает в атмосфере порока, – ответил князь, – посему дайте ему возможность реализовать свои порочные наклонности, не наказывайте его, за исключением тех случаев, когда его злодеяния направлены против вас, вот тогда вы добьетесь необыкновенных результатов: безнравственности, которая вам на руку, и уменьшения народонаселения, что еще выгоднее для вас. Разрешите инцест, насилие, убийство, разрешите своим подданным абсолютно все, что исходит от порока, запретите браки и молитвы, узаконьте содомию, и больше вам не о чем будет беспокоиться.
– Но как ужесточить наказания, если все будет дозволено? – поинтересовалась я, и вопрос мой не был лишен логики.
– Значит, вы должны наказывать за добродетели или за неповиновение и не бойтесь: у вас причин найдется в тысячу раз больше, чем нужно, да и так ли уж они необходимы? Деспот проливает кровь, когда ему хочется, и для этого не требуется поводов – достаточно желания. В конце концов всегда можно обнаружить заговор, а потом предотвратить его, после чего по всей стране надо соорудить эшафоты и устроить кровавую бойню.
– Если Фердинанд предоставит это мне, – сказала Шарлотта, – я гарантирую сотни самых законных предлогов ежедневно; пусть он точит меч, а моя забота – найти жертвы.
– Ого, вы замечаете, кузен, что моя супруга становится кровожадной?
– Ничего в этом нет удивительного, – с возмущением произнесла Клервиль, – меня тоже переполняют эти чувства. Разве не обидно смотреть на ваши плотские забавы и не принимать в них участия, тем более имея такой темперамент, как у нас?
– В таком случае приглашаю вас на свежий воздух, – предложил князь, – может быть, в этой зеленой обители мы найдем, чем утолить пыл наших любезных дам.
Огромный сад был ярко освещен; мы не спеша проходили под апельсиновыми, абрикосовыми деревьями, под фиговыми пальмами и срывали плоды, прохладные от вечерней росы; мы шли по живописным дорожкам, ведущим к храму Ганимеда. В храме, под самым сводом, горели тонкие восковые свечи, которые создавали мягкий, приятный для глаз полумрак. Сооружение поддерживали колонны, выкрашенные в зеленый и розовый цвет, между ними вились гирлянды мирта и сирени, образующие красивые фестоны.
Когда мы вступили в храм, послышалась нежная музыка. Шарлотта, пьяная от похоти и разгоряченная вином и более крепкими напитками, сразу развалилась на ближайшей кушетке, мы последовали ее примеру.
– Теперь наступила их очередь, – сказал Франкавилла королю, – посмотрим, на что они способны и смогут ли оправдать блестящие рекомендации. Но у меня есть одно условие: они должны совокупляться только в зад – только он заслуживает поклонения в моем доме;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179