то и дело то одна, то другая, извиваясь, подползали почти вплотную к моему лицу, провоцируя меня своими прелестями, наслаждались произведенным эффектом и громко смеялись над моей беспомощностью. Как легко догадаться, главную роль в этой бесстыдной драме играла София: все действо было направлено на нее, все происходившее служило утолению ее похоти, и я, признаться, был поражен таким опытом, таким искусством и таким бесстыдством столь молодого создания. Как и каждая женщина, имеющая слабость к своему полу, она изнемогала от восторга, когда ей облизывали влагалище, и сама, с неменьшим восторгом, сосала ту же часть тела своих наперсниц. Но принцесса не ограничивалась этим: она заставляла сношать себя сзади и спереди искусственным фаллосом и платила услугой за услугу. Когда же возбуждение блудницы достигло предела, она сказала:
– Пора приняться за этого мерзавца.
В руках моих мучительниц – теперь их было уже четверо – снова появились хлысты. Первой в атаку двинулась София, выдав мне пятьдесят сильных ударов и сохранив невероятное спокойствие в продолжение экзекуции. Она несколько раз прерывала ее, наклонялась ко мне и жадно смотрела в мои глаза, ища в них признаки жестокой боли, которую мне причиняла; закончив свое дело, она устроилась прямо перед моим лицом, широко раскинула бедра и принялась мастурбировать, приказав остальным бить меня изо всех сил.
– Одну минуту, – сказала она, когда я насчитал около двухсот ударов, – я заберусь под него и буду сосать ему член, а вы продолжайте, но расположитесь так, чтобы одна из вас могла лизать мне клитор, а двоих я буду ласкать руками.
Исполнительницы заняли свои места; начался новый спектакль и… возбуждаемый сыпавшимися на меня ударами и горячими губами и языком принцессы, я не выдержал и трех минут и заполнил ее рот своим семенем; она проглотила его и быстро выбралась из-под меня.
– Эмма, – крикнула она, – он восхитителен, он сбросил в меня свой пыл, и теперь я должна достойно отблагодарить его.
С этими словами она вонзила в мой зад солидный фаллос, впиваясь губами в вагину то одной, то второй девушки, в то время, как третья прочищала ей влагалище таким же инструментом, какой терзал мой задний проход.
– Теперь можете развязать его, – скомандовала юная Мессалина, наконец почувствовав, что не может больше сдерживаться. – А ты, Боршан, иди сюда и целуй меня в благодарность за то, что я дала тебе неземное блаженство. Кстати, я редко отношусь к мужчинам с такой снисходительностью. Бедняга! Все, что с тобой сейчас произошло, надо отнести на счет твоей ребяческой скромности. Подумай сам: ты спал со мной уж и не знаю сколько раз и всегда довольствовался лишь моей куночкой, как самый распоследний идиот, и в твою тупую голову ни разу не пришла мысль, что у меня имеется и жопка. Это вообще ни на что не похоже.
– У меня было такое желание, мадам, но робость меня останавливала.
– Жаль, очень жаль; в твоем возрасте скромность непростительна. Но не будем ворошить прошлое. Теперь ты можешь исправить свою оплошность, на время позабыть о моей вагине и уделить внимание моей заднице. – При этом она повернулась ко мне спиной и, наклонившись, продемонстрировала мне свои ягодицы. – Красивая попка, не правда ли? Смотри, какая она гладенькая, какая нежная и как жаждет тебя, так что спеши, Боршан, забирайся туда. Возьми его член, Эмма, и вставь сама куда следует.
В ответ я осыпал тысячью поцелуев этот поистине роскошный зад, и мой орган, направленный рукой Эммы в маленькую уютную норку, скоро убедил Софию в моем горячем желании исправить прошлые ошибки.
– Погоди, – остановила меня принцесса, – я хочу теперь быть твоей рабой; я влезу в эту машину, где страдал ты, и буду в твоем распоряжении; пользуйся своими правами, мой султан, и отомсти мне. (Железные скобы защелкнулись на кистях ее рук и на лодыжках.) Не жалей меня, прошу тебя, примерно накажи меня и за разврат, и за жестокость.
– Ах ты, содомитка! – зарычал я, восхищенный ее вкусами. – Да, я мечтаю выпороть тебя и предупреждаю, это будет ужасная порка.
– Надеюсь, ты будешь делать это от всей души, – заметила она. – Пощупай мою жопку, как она сверкает и взывает, и просит кнута.
– Вот тебе. – И я нанес первый свистящий удар. Пока я «от всей души», как она выразилась, терзал ее ягодицы, любезная Эмма стояла передо мной на коленях, жадно сосала мой инструмент, а две девочки лобзали мне задницу. Когда холмики Софии превратились в нечто липкое и красное, мой разъяренный член вошел в ее анус по самый корень и утешил принцессу за все страдания.
– Черт возьми! – простонала она. – Как приятна содомия после порки, ничто не сочетается столь удачно, как два этих удовольствия.
Тогда Эмма прильнула к госпоже, начала целовать, лизать, ласкать ее тело, не забывая массировать себе клитор, и скоро мы все погрузились в океан блаженства.
– Знаешь, Боршан, – заметила принцесса, когда мы пришли в себя, – мне кажется, у нас много общего, и у меня даже возникло желание довериться тебе.
По ее знаку юные служанки исчезли, мы втроем расположились за столом, и за легким обедом и пуншем София произнесла такую речь:
– Людям с мелкой душонкой и средним умом, наверное, покажется странным, что для того, чтобы испытать твой характер, я избрала похоть. Но ничего странного здесь нет, и если это у тебя вызывает недоумение, дружище, позволь мне сказать тебе, что я сужу о способностях человека в обычной практической жизни только по его поведению во время оргии. Человек с пламенными страстями и с неординарными вкусами способен – и это непреложное правило – на решительные действия там, где речь идет о выгоде или честолюбии, а ты показался мне человеком темпераментным и не глупым. Кстати, Боршан, каковы твои взгляды на человеческую жизнь?
– Принцесса, – отвечал я, – а как относился к ней герцог Альба, когда захватил эту страну?
– Умница! – воскликнула моя пылкая собеседница, – Именно такого ответа я и ждала от тебя. Я всегда считала тебя храбрецом, – добавила она, сжимая мою руку, – теперь послушай, что я хочу тебе предложить.
Я – племянница героя Европы, человека, созданного для того, чтобы властвовать над всем миром, и я принесла в эти провинции его дух, его взгляды и его непреклонность. Надеюсь, ты понимаешь, Боршан, что я достойна лучшей участи, нежели быть женой республиканского правителя, и этот робкий, меркантильный и трусливый народ, рожденный жить в цепях, должен боготворить меня. Я ничего не имею против того, чтобы царствовать над голландцами, но трон, стоящий на этих вечно сырых равнинах, должен быть смочен их слезами и украшен золотом. Мой план готовы поддержать сто вооруженных до зубов батальонов, которые Фридрих обещал мне послать из Кенигсберга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179