А вот если твой поступок не оставляет ни капли надежды на возможность сгладить его последствия, здравый смысл уничтожит угрызения и сожаления. Какой толк плакать о пролитом молоке? – гласит мудрая поговорка. Вспоминай ее чаще, и скоро в душе у тебя не останется места для угрызений, тогда ты сможешь творить любое зло без мучительных для тебя последствий и обретешь наивысшее внутреннее спокойствие. С одной стороны, понимая, что последствия твоих преступлений необратимы, с другой, зная, какое из них скорее других может привести тебя к раскаянию, ты закалишь свою совесть и заставишь ее замолчать окончательно. Таким образом, мы видим, что совесть не похожа на все прочие душевные недуги: она уходит в небытие тем быстрее, чем чаще мы ее будоражим.
Усвоив эти элементарные принципы, ты будешь готова на все и ни перед чем не остановишься. Я допускаю, что ты сможешь обрести душевный покой только за счет других людей, но ты его обретешь непременно. Но какое тебе дело до других, когда речь идет о тебе самой! Если, скажем, з? уничтожение трех миллионов живых существ тебе обещают вкусный обед, ты должна сделать это без малейшего колебания, каким бы куцым не показалось это удовольствие по сравнению с его ценой, ибо отказ от вкусного обеда будет для тебя лишением, между тем как ты не испытаешь никакого лишения от того, что исчезнут три миллиона ничтожных созданий, которыми ты должна пожертвовать, чтобы получить обед, так как между тобой и твоей трапезой существует связь, пусть даже и слабая, но нет ничего общего между тобой и тремя миллионами жертв. Кроме того, не забывай, что удовольствие, которое ты предвкушаешь от этой бойни, перестает быть просто удовольствием и превращается в одно из самых сладострастных ощущений, которые доступны человеку, так как же можно колебаться или воздерживаться от злодейства?
Все упирается в полное уничтожение этого абсурднейшего понятия о братстве, которое вдолбили нам в детстве. Стоит только разорвать эти призрачные узы, освободиться от их влияния, убедить себя в том, что между тобой и другим человеком не может быть никакой связи, и ты увидишь, как необъятен мир удовольствий и как смешны и глупы угрызения совести. Страдания ближнего будут тебе безразличны, если только при этом не испытываешь болезненных ощущений. Тебе будет наплевать на трагическую участь миллионов жертв, ты даже и пальцем не шевельнешь, чтобы спасти их, даже если будешь в состоянии сделать это, ибо их смерть полезна Природе, но еще важнее, чтобы их уничтожение доставило тебе наслаждение, потому что ты должна обратить на свою пользу все происходящее вокруг тебя. Следовательно, злодеяние надо совершать решительно, без колебаний, но с осмотрительностью: дело вовсе не в том, что сама по себе осмотрительность является благом, и ценность ей придают получаемые тобой выгоды, и дело не в том, что она так уже необходима, потому что очень часто является для нашего наслаждения тем же, что ушат воды для горящего костра. Но в некоторых случаях без нее не обойтись, так как она обеспечивает безнаказанность, а уверенность многократно усиливает очарование злодейства; однако с твоим богатством и безграничным уважением, которое тебя окружает, тебе вообще не стоит беспокоиться об этом. Поэтому ты можешь наплевать на всякую осторожность и предусмотрительность, если она мешает тебе наслаждаться.
Восхищенная моими речами, графиня тысячью поцелуев выразила мне свою благодарность.
– Я сгораю от нетерпения испытать твой рецепт, – сказала она. – Давай не будем встречаться две недели, и я даю слово никого не принимать за это время, а после этого проведем ночь вместе, и ты услышишь о моих замыслах и поможешь мне осуществить их.
Как и было обещано, две недели спустя графиня пригласила меня на ужин. Подогрев себя самыми изысканными яствами и винами, мы отпустили служанок, заперли двери и уединились в маленькую комнату, которая благодаря большому искусству и немалым расходам была превращена в настоящую лабораторию плотских утех.
Когда мы остались одни, графиня бросилась в мои объятия.
– Ах, Жюльетта, мне необходима такая интимная обстановка; иначе я не смогу сознаться, до чего довели меня твои коварные рассуждения. Возможно, никогда не замышлялось более чудовищного преступления, оно настолько ужасно, что у меня просто не хватает слов… Моя вагина истекала соком, когда я думала о нем… Я испытывала оргазм, когда представляла, как совершаю его. О, моя любовь, как мне рассказать тебе обо всем этом? В какие только дебри не заводит нас развратное воображение! В какие адские пучины не увлекает слабого и беспомощного смертного его ненасытность, его беспринципность, атрофия совести, любовь к пороку, неумеренная похотливость… Жюльетта, тебе известно, что у меня есть мать и дочь?
– Разумеется.
– Женщине, которая носила меня в своем чреве, недавно исполнилось пятьдесят лет, и она сохранила свою красоту. Она обожает меня. Моей дочери Аглае шестнадцать лет, я боготворю ее, я наслаждалась ее ласками два последних года точно так же, как это делала со мной моя мать, так вот, Жюльетта, эти два создания…
– Продолжай же.
– Эти создания, которых я должна безумно любить, которые должны быть для меня дороже самой жизни… Словом, я хочу обагрить свои руки их кровью. Хочу искупаться в ней, Жюльетта; вместе с тобой я хочу погрузиться в ванную, мы будем ласкать друг друга, а кровь этих двух шлюх будет ласкать наши тела, будет плескаться вокруг, и мы будем плавать в ней… Я боготворила этих женщин до того, как встретила тебя, и вот теперь я их ненавижу; я хочу, чтобы они умерли на наших глазах самой жестокой смертью… Хочу, чтобы их предсмертное дыхание воспламенило наши чувства; хочу, чтобы их мертвые тела плавали в той же ванной, и на их трупах, в их крови мы с тобой будем кончать до изнеможения.
С этими словами графиня Донис, которая в продолжение всего признания не переставала мастурбировать, испытала оргазм и тут же лишилась чувств. Я и сама была настолько возбуждена всем услышанным, что даже не догадалась привести ее в сознание. Открыв глаза, она вновь бросилась мне на шею.
– Я поведала тебе ужасные вещи, Жюльетта, и, судя по моему состоянию, ты можешь убедиться, как сильно они действуют на мою душу… Может быть, ты думаешь, что я раскаиваюсь в своих словах? Отнюдь. И я сделаю все, что задумала. Завтра же мы займемся этим вместе.
– Сладкая ты моя наперсница, – отвечала я, целуя свою восхитительную подругу, – не подумай только, будто я тебя осуждай) – упаси меня Небо! Я вовсе не собираюсь отговаривать тебя, но предлагаю тщательно обдумать весь план и украсить его кое-какими эпизодами. Мне пришло в голову, что в это блюдо стоит добавить некоторые пряности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179