– Ах, друг мой, – обрадованно вскричал я, обнаружив в собеседнике чувства, настолько схожие с моими, и обнимая поляка, – ваша доктрина во всем совпадет с моими давними взглядами, и вы найдете во мне родственную душу, не менее закаленную и твердую, чем ваша.
– Я, конечно, не столь опытен, как вы, – смиренно вставил венгр, – я никого не убил, не считая сестры и племянницы, да еще нескольких товарищей по несчастью, в чем мне помог Волдомир, но у меня уже сейчас чешутся руки, и я молю судьбу, чтобы она дала мне возможность каждый день творить зло.
– Друзья, – заявил я со всей торжественностью, – люди, у которых столько общего и в судьбе, и во взглядах, никогда не должны расставаться, а если их к тому же объединяет участь пленников, они должны сообща разорвать свои цепи, которые надела на них человеческая несправедливость.
– Лучше не скажешь, – заметил Волдомир, – и я полностью разделяю ваше мнение.
– Я тоже, – добавил Терговиц.
– Отлично, – резюмировал я, – тогда давайте выбираться вместе из этой проклятой страны. Я знаю, что границы хорошо охраняются, но мы постараемся проскочить, а вот когда окажемся на свободе, чужие жизни и чужие богатства с лихвой вознаградят нас за все лишения и за всю коварную жестокость венценосной потаскухи, которая держит нас здесь.
Мы выпили несколько бутылок водки за успех нашего предприятия и уже собирались скрепить торжественную клятву содомитскими утехами, как вдруг на пороге появился подросток лет пятнадцати. Он пришел передать, что его отец просит у Волдомира несколько шкурок взаймы и обещает вернуть их через два-три дня.
– Кто этот мальчик? – спросил , у друзей.
– Сын одного русского вельможи, – ответил Волдомир, – который попал в немилость императрицы и тоже сослан в Сибирь; он живет в сотне верст отсюда. – Потом, отведя меня в сторону и понизив голос, продолжал: – Раз уж мы собираемся бежать и будем далеко, пока его хватится отец, я думаю, можно позабавиться с ним, если вы не возражаете…
– Ну конечно, какой может быть разговор, – ответил я и, не теряя времени, крепко схватил юного визитера и быстро спустил с него штаны. – Сначала Мы насладимся им, а потом съедим, а то мне уже надоело питаться куницами и ласками. Я первым совершил содомию, пока мои товарищи держали ребенка; вторым был Терговиц, последним пристроился Волдомир, как обладатель самого массивного члена. Мы еще раз повторили всю процедуру и, насытившись телом маленького посланника, зажарили его живьем на костре и с удовольствием съели.
– Как глубоко заблуждается тот, – заметил венгр, – кто брезгует этим мясом, ведь в целом мире нет ничего вкуснее и ароматнее, и это понимают мудрые дикари-людоеды.
– Это еще одна из наших европейских глупостей, – сказал Волдомир. – Европейцы сделали убийство тяжким преступлением и теперь брезгливо воротят нос от этой пищи, да еще готовы плюнуть в лицо человеку, который предпочитает ее. Та же самая непомерная гордыня заставляет полагать, что нет ничего дурного в том, чтобы зарезать на обед поросенка, но что нет ничего греховнее, чем проделать то же самое с человеческим существом. Вот они, пагубные результаты вашей цивилизации, которую я ненавижу и которая наводит меня на мысль, что это вырождающееся человечество представляет собой скопище идиотов.
Закончив сытный ужин, мы втроем забрались в громадную кровать поляка, а на рассвете, вооружившись до зубов, отправились в тяжелый путь с твердым намерением следовать примеру разбойников и убийц и слушать голос только своих страстей и своего эгоизма.
Мы плохо знали, по какой дороге идти, поэтому направились в сторону китайской границы, надеясь как можно скорее покинуть Московию и соседние с ней края, где властвовала русская императрица и где нас наверняка бы схватили. Однако до Китая было далеко, и, поразмыслив, мы решили идти через прикаспийские пустыни; через несколько месяцев изнурительного похода мы подошли к Астрахани, так и не встретив никого, кто мог бы помешать нам.
Из Астрахани мы двинулись на Тифлис, убивая, грабя, насилуя и опустошая все на своем пути, и пришли в этот город, оставив за собой добрую часть страны в руинах. Нас одолевало властное желание – после стольких лет, проведенных в дикой глуши, обрести приличный и спокойный приют, где с приятностью и в удобствах можно было удовлетворить свои страсти. В этом смысле распутство и красота грузин предоставляли нам все, о чем можно было только мечтать.
Тифлис раскинулся у подножия горы на берегах реки Куры, которая пересекает всю Грузию, и мы увидели в нем довольно много красивых дворцов. Ограбив по дороге немало путешественников, мы имели по две-три тысячи рублей на человека и немедленно сняли роскошное жилище. Потом купили красивых служанок, а поляк, который наотрез отказался иметь дело с женским полом, выбрал для себя здоровенного грузина вместе с двумя юными рабами-греками в придачу, и скоро мы несколько оправились после долгого и мучительного путешествия. В Тифлисе торгуют главным образом женщинами. Они открыто продаются для гаремов Азии и Константинополя, как скот на рынке; любой имеет право прийти, посмотреть, пощупать их, сидящих в клетках, самого разного возраста: от детей, недавно отнятых от материнской груди, до девушек шестнадцати лет. Нигде вы не встретите столько красоты и грации, как в созданиях, которых порождает эта страна, нигде не найдете более элегантных фигур, более красивых лиц.
Грузины не ведают, что такое независимость. Они томятся под жестокой тиранией своих вельмож; местная аристократия чрезвычайно развратна, и нет нужды говорить вам, что деспотизм проявляется в необузданном сладострастии: господа обладают безграничной властью над своими рабами, они нещадно бьют и истязают их, и жестокая похоть неизбежно приводит к всевозможным преступлениям. Но вот что удивительно, друзья: благородные господа, которые третируют своих вассалов, как рабов, сами пресмыкаются перед князем, чтобы получить выгодное место; чтобы преуспеть в служебном продвижении, они подкладывают в постель ему своих детей, не разбирая ни пола, ни возраста.
Терговиц, самый ловкий искуситель из нашей троицы, скоро сумел пробраться – вначале сам, а потом затащил и нас, – в дом одного из самых влиятельных вельмож страны, у которого, помимо большого состояния, было три дочери и трое сыновей – все шестеро красоты необыкновенной. Этот господин много поездил по свету, и Терговиц утверждал, что встречался с ним в России и в Швеции, и в Дании, и тот согласно, с важным видом, кивал и верил. Мы много лет не знали такого любезного обхождения и такого гостеприимства и еще дольше не встречали столь услужливого благодетеля. Мы начали с общего натиска на его детей, и в течение двух недель всех – и мальчиков, и девочек – соблазнили или просто изнасиловали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179