у вас была психика ребёнка.
Стас, припоминая далёкое детство, ухмыльнулся:
— Если бы вы тогда познакомили меня и Марину, то она никак, ни за что не заинтересовалась бы мною. Она для своего возраста очень развитая девочка. Умная, самостоятельная. Даже слишком.
— Девочки развиваются быстрее мальчиков, а при том воспитании и образовании, которые получала она, тем более. Да… И я вас, простите, забраковал.
— И правильно сделали, Виталий Иванович. — Стас со вкусом выпил пива; Лихачёв внимательно смотрел на него.
— Да, так вот. Я вас видел: обычный мальчишка. Инфантильный, предпочитающий книги реальной жизни, со своею первой влюблённостью, правда, по мнению учителей, на редкость талантливый как художник. Это было в первых числах июня. Сейчас август. Я сижу с вами в шведской пивной и беседую на равных. Что произошло?
— Ну, это как раз легко понять. Вы меня забраковали, а отчим на свой страх и риск повёз в Кремль и познакомил с Антоном Ивановичем. Я ему глянулся, он передал меня на ознакомление Марине, и она не сочла, что я такой уж инфантильный ребёнок. Попробуйте пиво, Виталий Иванович, очень неплохое.
— Да-да. Пиво. По совершенно достоверным данным до июля этого года вы никогда не пили пива, даже его не пробовали. Однако в июле вы неожиданно показали себя исключительным знатоком этого напитка, и рассуждали о способах самостоятельного его приготовления.
«Ай да Жилинский, ай да сукин сын! — с восхищением подумал Стас. — Тэк-с… Но он же мог и о всяком прочем донести?»
— Что ещё сообщил вам наш профессор?
— А, вижу, вы догадались. Сообщил о неожиданно проявившемся умении… ммм… Скажем, грамотно выстраивать отношения с особами противоположного пола. И это я мог наблюдать лично, прямо здесь.
Требовалось быстро решить: продолжать тащиться вслед за полковником, ведущим разговор в нужном ему направлении и прийти неизвестно к каким признаниям или сбить его с темы. Стас выбрал второе. Выпрямился и напыщенно произнёс:
— Вы что имеете в виду, милостивый государь? И вообще, к чему вы клоните? Я, что ли, представляю собой угрозу семье Верховного?
— Я же просил об откровенности, — попенял ему Лихачёв. — А вы вместо этого демонстрируете ещё одно умение: когда вам надо, уводить разговор в сторону.
— Серьёзно? Никогда не обращал внимания. — Стас сбросил маску оскорблённого джентльмена, расхохотался и дружески похлопал полковника по рукаву, — Извините за мистификацию.
— Мими… — задумчиво произнёс полковник. — В Кремле столько красавцев вокруг неё зубами щёлкало, и всем им, говоря образно, перепало по мордасам-с. А вы? Вот что меня поразило-то больше всего… Вы спрашиваете, есть ли от вас угроза семье. Семье — нет, а вот душевному здоровью Марины Антоновны — определённо есть. Женщины некоторых вещей не прощают, знаете ли.
— Знаю. Но я ей ни в чём не клялся, а потому не виновен и не нуждаюсь в прощении.
— О да! Впрочем, сейчас меня интересует иное: наивный мальчик за месяц жизни в деревне превращается в умудрённого опытом мужчину. Это какой-то уникум, так не бывает. Я и хочу понять, что произошло.
Стас опять задумался. Сказать правду нельзя, но и оскорблять хорошего человека ложью незачем. Вспомнился Монтень: «Если я предназначен служить орудием обмана, пусть это будет по крайней мере без моего ведома…» Да, пусть обманывается сам, решил он, и спросил:
— А сами вы что думаете?
— Я всё перебрал. Может, травы какие-нибудь, стимулирующие? Нет там таких трав. Сильное душевное потрясение? Опять же не было такого. Религиозный экстаз? Вы никогда не отличались религиозностью… Потом, эта странная фраза, которую вы сказали капитану Цындяйкину: что вам сорок лет. А? Как понимать?.. Может, гипноз? Это я подробно изучил. Впечатление, что вам передан со стороны опыт взрослого мужчины. Но как это может быть осуществлено практически? Загадка.
— Я там увлёкся реставрацией фресок в храме, — подсказал Стас.
— И что?
— А фрески те создал в незапамятные времена мастер прозвищем Спас, Божий любимец. Он в этом храме и погиб, а было ему аккурат под сорок лет. Об этом целая легенда есть! Обветшали фрески, и тут приехал я, мальчишка, со своим худым талантишком… и… и… ну?
— И на вас снизошло Божье откровение? — с сомнением спросил полковник. — Знаете, Станислав Фёдорович, я человек сугубо реалистический, в такие мифы слабо верю.
— Да я и сам не верю, Виталий Иванович. Но вот вам совершенно реалистический факт: игумен тамошний, Паисий Порфирьевич, верит.
— Во что верит?! В то, что в вас вселился дух того Спаса? Хе-хе! Уж я лучше поверю в гипноз!
— Тоже миф, но давайте на этом и постановим, Однако ищите таинственного гипнотизёра без моего участия.
— Эх, Станислав Фёдорович, не хотите вы быть со мною откровенным…
Полковник стал пить пиво, искоса следя за ним глазами, а Стас чистил свою салаку и, даже не глядя на Лихачёва, думал с грустью: «Сейчас он будет мне мстить».
— У меня для вас неприятная новость, — сочувственно сказал полковник. — Ваша знакомая, Матрёна Ивановна Кормчая, арестована в Вологде.
— Кормчая?!
— Да… Вы что, не знали её фамилии?
«Вот почему её не было в Плоскове, — подумал Стас, — Надо же, она праправнучка Кормчего… Наверняка ведь из-за меня пострадала… »
— За что арестована?
— Формально за нарушение паспортного режима. На самом деле в ответ на арест капитана Цындяйкина.
— Не понимаю.
— Это обычная практика. Депнарбез негласно воюет с МВД — сажают людей друг друга, как бы в залог. В стране половина арестованных сидит за то, что арестована вторая половина. А вы когда-нибудь задумывались, что на Руси редко сажают за подлинную вину? Скажем, крупный чиновник ворует. Нельзя сажать его за воровство — что народ подумает? Объявляют его шпионом. Или наоборот, оппозиционер: этого лучше прославить вором…
Стас не слушал. Жалость колыхалась в душе его.
Перечитав за время плавания почти все книги из своего сундучка, Стас добивал «Мысли» Блеза Паскаля.
« Человек — всего лишь тростник, слабейшее из творений природы, но он — тростник мыслящий. Чтобы его уничтожить, вовсе не надо всей Вселенной: достаточно дуновения ветра, капли воды. Но пусть даже его уничтожит Вселенная, человек всё равно возвышеннее, чем она, ибо сознаёт, что расстался с жизнью и что слабее Вселенной, а она ничего не сознаёт».
Стас поёжился; он не раз имел возможность убедиться, сколь малой причины достаточно, чтобы человек расстался с этой Вселенной. Хотя бы его последнее приключение: взял да и утонул в море. Или более раннее: всего лишь несколько градусов ниже нуля, и прощай мир.
«Наше достоинство — не в овладении пространством, а в умении разумно мыслить. Я не становлюсь богаче, сколько бы ни приобрёл земель, потому что с помощью пространства Вселенная охватывает и поглощает меня, а вот с помощью мысли я охватываю Вселенную».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Стас, припоминая далёкое детство, ухмыльнулся:
— Если бы вы тогда познакомили меня и Марину, то она никак, ни за что не заинтересовалась бы мною. Она для своего возраста очень развитая девочка. Умная, самостоятельная. Даже слишком.
— Девочки развиваются быстрее мальчиков, а при том воспитании и образовании, которые получала она, тем более. Да… И я вас, простите, забраковал.
— И правильно сделали, Виталий Иванович. — Стас со вкусом выпил пива; Лихачёв внимательно смотрел на него.
— Да, так вот. Я вас видел: обычный мальчишка. Инфантильный, предпочитающий книги реальной жизни, со своею первой влюблённостью, правда, по мнению учителей, на редкость талантливый как художник. Это было в первых числах июня. Сейчас август. Я сижу с вами в шведской пивной и беседую на равных. Что произошло?
— Ну, это как раз легко понять. Вы меня забраковали, а отчим на свой страх и риск повёз в Кремль и познакомил с Антоном Ивановичем. Я ему глянулся, он передал меня на ознакомление Марине, и она не сочла, что я такой уж инфантильный ребёнок. Попробуйте пиво, Виталий Иванович, очень неплохое.
— Да-да. Пиво. По совершенно достоверным данным до июля этого года вы никогда не пили пива, даже его не пробовали. Однако в июле вы неожиданно показали себя исключительным знатоком этого напитка, и рассуждали о способах самостоятельного его приготовления.
«Ай да Жилинский, ай да сукин сын! — с восхищением подумал Стас. — Тэк-с… Но он же мог и о всяком прочем донести?»
— Что ещё сообщил вам наш профессор?
— А, вижу, вы догадались. Сообщил о неожиданно проявившемся умении… ммм… Скажем, грамотно выстраивать отношения с особами противоположного пола. И это я мог наблюдать лично, прямо здесь.
Требовалось быстро решить: продолжать тащиться вслед за полковником, ведущим разговор в нужном ему направлении и прийти неизвестно к каким признаниям или сбить его с темы. Стас выбрал второе. Выпрямился и напыщенно произнёс:
— Вы что имеете в виду, милостивый государь? И вообще, к чему вы клоните? Я, что ли, представляю собой угрозу семье Верховного?
— Я же просил об откровенности, — попенял ему Лихачёв. — А вы вместо этого демонстрируете ещё одно умение: когда вам надо, уводить разговор в сторону.
— Серьёзно? Никогда не обращал внимания. — Стас сбросил маску оскорблённого джентльмена, расхохотался и дружески похлопал полковника по рукаву, — Извините за мистификацию.
— Мими… — задумчиво произнёс полковник. — В Кремле столько красавцев вокруг неё зубами щёлкало, и всем им, говоря образно, перепало по мордасам-с. А вы? Вот что меня поразило-то больше всего… Вы спрашиваете, есть ли от вас угроза семье. Семье — нет, а вот душевному здоровью Марины Антоновны — определённо есть. Женщины некоторых вещей не прощают, знаете ли.
— Знаю. Но я ей ни в чём не клялся, а потому не виновен и не нуждаюсь в прощении.
— О да! Впрочем, сейчас меня интересует иное: наивный мальчик за месяц жизни в деревне превращается в умудрённого опытом мужчину. Это какой-то уникум, так не бывает. Я и хочу понять, что произошло.
Стас опять задумался. Сказать правду нельзя, но и оскорблять хорошего человека ложью незачем. Вспомнился Монтень: «Если я предназначен служить орудием обмана, пусть это будет по крайней мере без моего ведома…» Да, пусть обманывается сам, решил он, и спросил:
— А сами вы что думаете?
— Я всё перебрал. Может, травы какие-нибудь, стимулирующие? Нет там таких трав. Сильное душевное потрясение? Опять же не было такого. Религиозный экстаз? Вы никогда не отличались религиозностью… Потом, эта странная фраза, которую вы сказали капитану Цындяйкину: что вам сорок лет. А? Как понимать?.. Может, гипноз? Это я подробно изучил. Впечатление, что вам передан со стороны опыт взрослого мужчины. Но как это может быть осуществлено практически? Загадка.
— Я там увлёкся реставрацией фресок в храме, — подсказал Стас.
— И что?
— А фрески те создал в незапамятные времена мастер прозвищем Спас, Божий любимец. Он в этом храме и погиб, а было ему аккурат под сорок лет. Об этом целая легенда есть! Обветшали фрески, и тут приехал я, мальчишка, со своим худым талантишком… и… и… ну?
— И на вас снизошло Божье откровение? — с сомнением спросил полковник. — Знаете, Станислав Фёдорович, я человек сугубо реалистический, в такие мифы слабо верю.
— Да я и сам не верю, Виталий Иванович. Но вот вам совершенно реалистический факт: игумен тамошний, Паисий Порфирьевич, верит.
— Во что верит?! В то, что в вас вселился дух того Спаса? Хе-хе! Уж я лучше поверю в гипноз!
— Тоже миф, но давайте на этом и постановим, Однако ищите таинственного гипнотизёра без моего участия.
— Эх, Станислав Фёдорович, не хотите вы быть со мною откровенным…
Полковник стал пить пиво, искоса следя за ним глазами, а Стас чистил свою салаку и, даже не глядя на Лихачёва, думал с грустью: «Сейчас он будет мне мстить».
— У меня для вас неприятная новость, — сочувственно сказал полковник. — Ваша знакомая, Матрёна Ивановна Кормчая, арестована в Вологде.
— Кормчая?!
— Да… Вы что, не знали её фамилии?
«Вот почему её не было в Плоскове, — подумал Стас, — Надо же, она праправнучка Кормчего… Наверняка ведь из-за меня пострадала… »
— За что арестована?
— Формально за нарушение паспортного режима. На самом деле в ответ на арест капитана Цындяйкина.
— Не понимаю.
— Это обычная практика. Депнарбез негласно воюет с МВД — сажают людей друг друга, как бы в залог. В стране половина арестованных сидит за то, что арестована вторая половина. А вы когда-нибудь задумывались, что на Руси редко сажают за подлинную вину? Скажем, крупный чиновник ворует. Нельзя сажать его за воровство — что народ подумает? Объявляют его шпионом. Или наоборот, оппозиционер: этого лучше прославить вором…
Стас не слушал. Жалость колыхалась в душе его.
Перечитав за время плавания почти все книги из своего сундучка, Стас добивал «Мысли» Блеза Паскаля.
« Человек — всего лишь тростник, слабейшее из творений природы, но он — тростник мыслящий. Чтобы его уничтожить, вовсе не надо всей Вселенной: достаточно дуновения ветра, капли воды. Но пусть даже его уничтожит Вселенная, человек всё равно возвышеннее, чем она, ибо сознаёт, что расстался с жизнью и что слабее Вселенной, а она ничего не сознаёт».
Стас поёжился; он не раз имел возможность убедиться, сколь малой причины достаточно, чтобы человек расстался с этой Вселенной. Хотя бы его последнее приключение: взял да и утонул в море. Или более раннее: всего лишь несколько градусов ниже нуля, и прощай мир.
«Наше достоинство — не в овладении пространством, а в умении разумно мыслить. Я не становлюсь богаче, сколько бы ни приобрёл земель, потому что с помощью пространства Вселенная охватывает и поглощает меня, а вот с помощью мысли я охватываю Вселенную».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121