То, о чём вы говорите, не политика, а интрига. Господи, Боже! Всего три дня назад я поругался с одной крестьянкой. Права ли она, и насколько, мне трудно судить. Но вот она — политик, онапредвидит, куда ведёт ваше интриганство! А я, дурак, с ней спорил.
Было совсем поздно — полковник ушёл, а мать с отчимом вернулись, — когда раздался телефонный звонок. Звонила Маргарита Петровна. Голос у неё был усталый.
— Стасик, ты едешь с нами завтра в Плосково?
— Ну конечно! — обрадовался он. — Мне здесь осточертело, ой. простите, случайно вырвалось. Конечно, еду.
— Вот и замечательно. А то я уж и не знала, звонить или нет. Тут твои фото в газетах. Ты видел?
— Не обращайте внимания, Маргарита Петровна. Это всё пустое. Но я и правда еду в Плосково только на неделю. А потом — в Париж.
— Ну хоть так. А то Дорофей не едет вовсе и профессор Жилинский задерживается в Москве.
— Про Дорофея мне известно, а что случилось с профессором?
— Так ты не слышал?! Московский градоначальник распорядился выделить нашему училищу новое здание, шикарное! Жилинский вместе с директором и кем-то из попечительского совета завтра будет смотреть, а потом оформление, то-сё. В общем, не едет с нами.
— Поня-ятно. А вы не знаете, в каких войсках служил наш градоначальник?
Санкт-Петербург, 11 марта 1801 года
Клаус фон Садофф ехал по Санкт-Петербургу, направляясь к дому графини Жеребцовой. Он знал о ней пусть не всё, но достаточно, чтобы надеяться содрать с неё денег: Ольга Александровна Жеребцова, урождённая Зубова, —родная сестра заговорщиков братьев Зубовых, супруга тайного советника А. А. Жеребцова, любовница английского посла Уинтворта; из Англии она получила крупную сумму денег для передачи заговорщикам, но оставила их себе —надо полагать, ввиду ожидавшегося её развода и дальнейшей свадьбы с тем же Уинтвортом. Пожалуй, ей придётся поделиться уворованным с ним, Клаусом!
— Доложите: Клаус фон Садофф, — бросил он прислуге, стягивая с рук перчатки. — По неотложному делу.
Он растёр руки; подумал: ну и зимы в этой стране, тут невозможно жить! — прошёлся по гостиной, разглядывая картины; решил, что торговля живописью западных мастеров в России — тоже выгодный бизнес. У него самого вроде бы один из предков был великим художником. Может, отхватив у графини деньжат за ту услугу, которую он имел ей предложить, заняться этим делом? Кто его торопит, жизнь большая.
В дверь впорхнула служанка:
— Госпожа графиня вас примут. Пожалуйте за мной.
Графиня ждала его в ещё более изукрашенной комнате, чем предыдущая.
— Господин Садов? — Она произносила его фамилию на русский манер. — Никак вас не ожидала. Я жду другого человека… Не помню, представляли мне вас или нет? Ведь мы, кажется, встречались у мадам Апраксиной?
— Разумеется, — сказал он, не желая вдаваться в подробности. Хотя мог бы закончить фразу так: «Разумеется, вы можете думать что хотите, но мы никогда не встречались». Он только сегодня прибыл в Санкт-Петербург; ехал на перекладных, страдая, что не отправился сюда раньше — был риск опоздать. Godshit, иметь три года в запасе и приехать в последний день!
— Но я всё равно рада, — продолжала она. — Мне так нужен образованный советчик, и вы, академик, наверняка мне поможете.
— Буду рад услужить, госпожа графиня, — сказал Клаус, немного удивляясь: с кем она его путает?
— Вопрос у меня невинный. Сколько недель в году?
— Пятьдесят две.
Она захлопала в ладоши:
— Чудо! Чудо! Мгновенно ответил!
Опять появилась служанка:
— Госпожа графиня, граф Пален. Просить обождать?
— Как обождать?! Немедленно… — И поскольку девушка исчезла, объяснила Клаусу, немного попыхтев со злости: — Они такие тупые, эти русские девки, вы себе не представляете.
Клаус призадумался. Пётр Алексеевич Пален — во главе заговора, и он рассчитывал, что Жеребцова организует ему встречу с ним, но позже. Деньги-то у Жеребцовой. Вряд ли она рассказывала Палену, что присваивает изрядные суммы. С другой стороны, граф тоже человек не бедный и какой-то кэш ему наверняка перепал от англичан. Вот люди! Собственного царя убивают за чужие деньги.
— Вы меня извините, герр Садов, — говорила тем временем Жеребцова, — но у меня важный разговор.
— Поверьте, мой разговор не только имеет касательство к вашему разговору, но он ещё важнее, — бесцеремонно ответил Клаус по-английски. По-русски он бы такую фразу не осилил.
— Какой у вас забавный акцент, — удивилась она.
— Я много лет прожил в Америке, — ответил он и повернулся к дверям, от которых послышался голос:
— Америка? Почему Америка? Ведь вы фон Садов, академик, немец?
Это был граф Пален, военный губернатор Петербурга, заговорщик и англоман.
Ни Клаус, ни его отец Герхард не любили Англию. Но к 1801 году война в Европе была неизбежной и для них выбор сводился к следующему: если Павел остаётся жив, то Россия выступит с Францией против Англии, если будет мёртв — Россия выступит с Англией против Франции. Первый вариант они уже проходили; для Германии он был отрицательным: Павел дожил до 1825 года, Наполеон проскрипел ещё дольше, и они такого в мире наколобродили, что оба были достойны виселицы.
Что ж, поможем Англии. Глядишь, и Германии немного счастья перепадёт.
Герхард любил Германию. Клаус, правда, предпочитал доллары и, попав сюда — почти за двести лет до своего рождения, собирался подзаработать, но с самого начала решил совместить приятное с полезным, а уважить желание родителя — полезно. Папашка ведь и впрямь опытный финансист. Мало ли какие в двадцать первом веке возникнут проблемы с получением крупного банковского вклада, сделанного в девятнадцатом веке.
Впрочем, пока ему, Клаусу, не удалось тут сделать вообще никакого вклада.
В той жизни, при подготовке к этой жизни, у него вся надежда была на папашку. Он и сам знал историю, но как? С пятого на десятое. Поэтому их разговоры «о деле» быстро превратились в учебный курс: отец объяснял, когда и что важное, с его точки зрения, происходило в разных странах, что и как надо поменять, и заставлял его запоминать даты. Так они прошли почти весь девятнадцатый век, и он как раз зубрил даты и имена эпохи Наполеона, когда его попёрло.
Вот почему он лучше всего знал эту эпоху.
Наполеон отнял у Англии Индию и Канаду, скотина. Правда, Индию он обещал Павлу, но, конечно, надул. А Павел, не будь дурак, оттяпал у Америки Калифорнию, на которую Штаты уже раскатали губу, и, желая иметь незамерзающий порт в Тихом океане, заставил принести себе присягу гавайского короля Камеамеа I. Набить бы морду этому Камеамеу, ведь русский император, вместо того чтобы сделать что-нибудь хорошее папуасам, или кто там у них на Гавайях живёт, устроил на островах базу подводных лодок .
А главное, они — Наполеон и Павел — растоптали Великую Германию!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Было совсем поздно — полковник ушёл, а мать с отчимом вернулись, — когда раздался телефонный звонок. Звонила Маргарита Петровна. Голос у неё был усталый.
— Стасик, ты едешь с нами завтра в Плосково?
— Ну конечно! — обрадовался он. — Мне здесь осточертело, ой. простите, случайно вырвалось. Конечно, еду.
— Вот и замечательно. А то я уж и не знала, звонить или нет. Тут твои фото в газетах. Ты видел?
— Не обращайте внимания, Маргарита Петровна. Это всё пустое. Но я и правда еду в Плосково только на неделю. А потом — в Париж.
— Ну хоть так. А то Дорофей не едет вовсе и профессор Жилинский задерживается в Москве.
— Про Дорофея мне известно, а что случилось с профессором?
— Так ты не слышал?! Московский градоначальник распорядился выделить нашему училищу новое здание, шикарное! Жилинский вместе с директором и кем-то из попечительского совета завтра будет смотреть, а потом оформление, то-сё. В общем, не едет с нами.
— Поня-ятно. А вы не знаете, в каких войсках служил наш градоначальник?
Санкт-Петербург, 11 марта 1801 года
Клаус фон Садофф ехал по Санкт-Петербургу, направляясь к дому графини Жеребцовой. Он знал о ней пусть не всё, но достаточно, чтобы надеяться содрать с неё денег: Ольга Александровна Жеребцова, урождённая Зубова, —родная сестра заговорщиков братьев Зубовых, супруга тайного советника А. А. Жеребцова, любовница английского посла Уинтворта; из Англии она получила крупную сумму денег для передачи заговорщикам, но оставила их себе —надо полагать, ввиду ожидавшегося её развода и дальнейшей свадьбы с тем же Уинтвортом. Пожалуй, ей придётся поделиться уворованным с ним, Клаусом!
— Доложите: Клаус фон Садофф, — бросил он прислуге, стягивая с рук перчатки. — По неотложному делу.
Он растёр руки; подумал: ну и зимы в этой стране, тут невозможно жить! — прошёлся по гостиной, разглядывая картины; решил, что торговля живописью западных мастеров в России — тоже выгодный бизнес. У него самого вроде бы один из предков был великим художником. Может, отхватив у графини деньжат за ту услугу, которую он имел ей предложить, заняться этим делом? Кто его торопит, жизнь большая.
В дверь впорхнула служанка:
— Госпожа графиня вас примут. Пожалуйте за мной.
Графиня ждала его в ещё более изукрашенной комнате, чем предыдущая.
— Господин Садов? — Она произносила его фамилию на русский манер. — Никак вас не ожидала. Я жду другого человека… Не помню, представляли мне вас или нет? Ведь мы, кажется, встречались у мадам Апраксиной?
— Разумеется, — сказал он, не желая вдаваться в подробности. Хотя мог бы закончить фразу так: «Разумеется, вы можете думать что хотите, но мы никогда не встречались». Он только сегодня прибыл в Санкт-Петербург; ехал на перекладных, страдая, что не отправился сюда раньше — был риск опоздать. Godshit, иметь три года в запасе и приехать в последний день!
— Но я всё равно рада, — продолжала она. — Мне так нужен образованный советчик, и вы, академик, наверняка мне поможете.
— Буду рад услужить, госпожа графиня, — сказал Клаус, немного удивляясь: с кем она его путает?
— Вопрос у меня невинный. Сколько недель в году?
— Пятьдесят две.
Она захлопала в ладоши:
— Чудо! Чудо! Мгновенно ответил!
Опять появилась служанка:
— Госпожа графиня, граф Пален. Просить обождать?
— Как обождать?! Немедленно… — И поскольку девушка исчезла, объяснила Клаусу, немного попыхтев со злости: — Они такие тупые, эти русские девки, вы себе не представляете.
Клаус призадумался. Пётр Алексеевич Пален — во главе заговора, и он рассчитывал, что Жеребцова организует ему встречу с ним, но позже. Деньги-то у Жеребцовой. Вряд ли она рассказывала Палену, что присваивает изрядные суммы. С другой стороны, граф тоже человек не бедный и какой-то кэш ему наверняка перепал от англичан. Вот люди! Собственного царя убивают за чужие деньги.
— Вы меня извините, герр Садов, — говорила тем временем Жеребцова, — но у меня важный разговор.
— Поверьте, мой разговор не только имеет касательство к вашему разговору, но он ещё важнее, — бесцеремонно ответил Клаус по-английски. По-русски он бы такую фразу не осилил.
— Какой у вас забавный акцент, — удивилась она.
— Я много лет прожил в Америке, — ответил он и повернулся к дверям, от которых послышался голос:
— Америка? Почему Америка? Ведь вы фон Садов, академик, немец?
Это был граф Пален, военный губернатор Петербурга, заговорщик и англоман.
Ни Клаус, ни его отец Герхард не любили Англию. Но к 1801 году война в Европе была неизбежной и для них выбор сводился к следующему: если Павел остаётся жив, то Россия выступит с Францией против Англии, если будет мёртв — Россия выступит с Англией против Франции. Первый вариант они уже проходили; для Германии он был отрицательным: Павел дожил до 1825 года, Наполеон проскрипел ещё дольше, и они такого в мире наколобродили, что оба были достойны виселицы.
Что ж, поможем Англии. Глядишь, и Германии немного счастья перепадёт.
Герхард любил Германию. Клаус, правда, предпочитал доллары и, попав сюда — почти за двести лет до своего рождения, собирался подзаработать, но с самого начала решил совместить приятное с полезным, а уважить желание родителя — полезно. Папашка ведь и впрямь опытный финансист. Мало ли какие в двадцать первом веке возникнут проблемы с получением крупного банковского вклада, сделанного в девятнадцатом веке.
Впрочем, пока ему, Клаусу, не удалось тут сделать вообще никакого вклада.
В той жизни, при подготовке к этой жизни, у него вся надежда была на папашку. Он и сам знал историю, но как? С пятого на десятое. Поэтому их разговоры «о деле» быстро превратились в учебный курс: отец объяснял, когда и что важное, с его точки зрения, происходило в разных странах, что и как надо поменять, и заставлял его запоминать даты. Так они прошли почти весь девятнадцатый век, и он как раз зубрил даты и имена эпохи Наполеона, когда его попёрло.
Вот почему он лучше всего знал эту эпоху.
Наполеон отнял у Англии Индию и Канаду, скотина. Правда, Индию он обещал Павлу, но, конечно, надул. А Павел, не будь дурак, оттяпал у Америки Калифорнию, на которую Штаты уже раскатали губу, и, желая иметь незамерзающий порт в Тихом океане, заставил принести себе присягу гавайского короля Камеамеа I. Набить бы морду этому Камеамеу, ведь русский император, вместо того чтобы сделать что-нибудь хорошее папуасам, или кто там у них на Гавайях живёт, устроил на островах базу подводных лодок .
А главное, они — Наполеон и Павел — растоптали Великую Германию!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121