— Кто ж ты есть по имени-званию, бедолага?
— А я, — ответствовал ему бедолага, — есть Николаус фон Садов, прибывший в город вчера вечером, проездом к Турьинским рудникам, и ночью ограбленный неизвестными злоумышленниками.
И в это можно было поверить: здесь грабили еженощно. К тому же в разговоре потерпевший сбивался с немецкого на английский, по-русски говорил с акцентом, а околоточный-то знал, что должности в горных управах и назывались по-немецки, и заполнялись в основном немцами. И потому, нимало не сомневаясь, сообщил по инстанциям городским властям, что в его околотке обретается немец-горняк, которого хорошо бы передать горным властям, по принадлежности.
Посланная им бумага волею случая попала в руки чиновника магистрата, у которого на столе как раз лежал список лиц, прибывших в город, — и в списке этом Николауса фон Садова не значилось. Не проходил он ни через какие ворота! Чиновник быстро, ать-два, нога за ногу, отправил курьера в Канцелярию горных заводов, и оттуда ещё быстрее, и недели не прошло, ответили, что у них специалиста с таким именем нет и они такового не ждут.
Николая, который всё это время провёл в околотке под охраной — хорошо хоть кормили! — вызвали на допрос. Он упёрся: почему моего имени нет в списке прибывших — знать не знаю, со своих спрашивайте, Ich bin der Ingenieur-Bergarbeiter и дело с концом. Однако ответить, по какому маршруту ехал и где границу Российской империи пересекал, не смог. Дальше спор перешёл в лингвистическую плоскость: он им — «амнезия», они ему — «шпионаж».
Тем временем слух о том, что гражданские власти задержали иностранного инженера-горняка, дошли до начальника Златоустовских банковских заводов. Он очень захотел получить его себе, списался с Екатеринбургской конторой, и оттуда послали в магистрат человечка. Человечек добился с фон Садовым встречи, чтобы проверить его по специальности, и уж проверил так проверил. В Канцелярию горных заводов он приплёлся вне себя — потерявший память шпион знал геологических терминов раз в пять больше, чем сам экзаменатор.
Горное начальство потребовало, чтобы магистратура передала его им да ещё выдала ему паспорт, но тут оказалось, что за подписью уральского генерал-губернатора ушла уже депеша в Петербург, шефу корпуса пограничной стражи, и пока ответа не будет — никаких паспортов. Тогда и горняки послали свою депешу главному директору горных и монетных дел Берг-коллегии М. Ф. Соймонову, и спор перешёл на высший уровень: судьба Николая Садова оказалась в руках императора Павла, чью судьбу намеревался решить Николай Садов.
Император указал: выдать Садова горнякам.
После этого больше двух лет Николаус лазил по горам. Начальство его обожало: ведь ему сказочно везло! Куда пальцем ни ткнёт — там обязательно найдётся или руда, или уголь. Он обнаружил месторождение каменного угля, протянувшееся с севера на юг от реки Нейвы до реки Си нары; нашёл богатые залежи угля вблизи Каменского завода; открыл первое в России золото в россыпях в устье реки Берёзовки и много чего ещё. Разумеется, лет через пятьдесят — восемьдесят всё это нашли бы и без него; но так он сумел быстро выдвинуться на первые роли в уральском горном округе, получил шестой класс по Табели о рангах и даже стал богатым человеком, поскольку взял кредит и вложился в дело.
Всё-таки не зря проходил он полугодовую переподготовку, прежде чем лететь работать на Урал!
Когда он применил паровой котёл для бурения шурфов под взрывчатку, а потом и для откачки воды на одном из своих рудников, то наконец удостоился приглашения в Санкт-Петербург.
Обратно на Урал он не вернулся. Консультировал президента Берг-коллегии Александра Васильевича Алябьева, с которым очень подружился; преподавал в Петербургском горном училище; заседал в Академии наук; вёл беседы с теми, кого наметил для осуществления главного: спасения императора.
Между тем «день икс» пришёл и уже наступал вечер.
Перебравшись в первых числах января 1801 года в Петербург и определившись с жильём — он купил квартирку в семь комнат, весь второй этаж дома на Мойке с отдельным входом, — Николай озаботился подбором персонала. В конце концов нанял трёх человек: домоправителя, истопника (он же сторож), и повариху (она же горничная, уборщица и прачка). Домоправителя звали Степаном, и был он отставным унтер-офицером Преображенского полка. Что было кстати, поскольку Николаю только и требовалось привлечь к событиям солдат этого полка!
Степан был мужчина основательный. Сметливый, кряжистый, невысокий — как все здесь. Николай, сведя знакомства в военных кругах, узнал, что канцелярии ведут статистику по новобранцам. Поинтересовался: оказалось, средний рост новобранцев около 160 сантиметров. Степан был, как говорится, «в пределах нормы».
Грамоту Степан знал. Увидев впервые библиотеку, которую собрал Николай за эти два года, пришёл в неописуемый восторг: он даже не предполагал, что на свете может быть так много книг! А ведь в шкафу и было-то меньше ста томов.
Николай нашёл его, когда Степана только-только уволили из армии. По новому указу солдаты по окончании срока становились однодворцами; им давали по пятнадцать десятин в Саратовской губернии и по сто рублей на обзаведение. Унтер-офицеры же вообще получали почти дворянские привилегии!.. Но указ вышел только в декабре, как и когда его начнут исполнять, было неизвестно, и Степан в ожидании собирался пожить в столице. Чтоб своего-то не упустить. Стал искать, куда приткнуться хоть до лета, а тут — такой важный чин, Николай фон Садов, зовёт в домоправители!
Он и согласился.
К радости Николая, Степан разбирался в политической обстановке и давал пусть и наивные, но свои оценки событиям недавнего прошлого и настоящего. Например, он категорически не одобрял принятого Петром III и подтверждённого затем Екатериной манифеста о даровании вольности дворянству. Нет, про царей он даже слова худого не сказал, но дворянство…
— Что же получилось, ваше высокоблагородие? — говорил он как-то Николаю. — Крестьянин землю пашет, урожай ростит. Это понятно. Дворянин землю не пашет, но от войны её бережёт, а потому крестьянин со своего урожая дворянина кормит. Тоже понятно. Царь-батюшка или, упокой, Господи, душу ея, царица-матушка всем на свете управляют. Тоже понятно. И вдруг, ваше высокоблагородие! Говорят нам, что дворянин больше ничего не обязан. Крестьянин его кормить обязан, а энтот хочет — идёт служить, не хочет — не идёт. Непонятно! Тогда и крестьянин должон выбор иметь: хочет — кормит такого дворянина, не хочет — и не кормит. А?
— Правильно, — восторженно ответил Николай, уроженец американского города Харрисвилла, гражданин двадцать первого века. — Правильно говоришь, Степан, мудро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121